Не удержался Видок – это было выше его сил! Даже когда сей дьявол во плоти преподносил даме цветы, ему нужно было создать впечатление, что это не что иное, как взаимовыгодная сделка!
Валантен вспомнил другой анекдот, популярный у сотрудников бригады Сюрте. Тамошние старожилы рассказывали, что на одном светском рауте Видока показали некоему френологу [57], незнакомому с ним, и попросили изучить его череп. Прославленный специалист заявил, что в объекте исследования уживаются три разные сущности – лев, дипломат и сестра милосердия. В считаные дни история разлетелась по всему Парижу, и эта характеристика надолго прилипла к тогдашнему главе Сюрте [58].
Набрав целую горсть сигар, Валантен преподнес их Видоку и сложил ладони в молитвенном жесте:
– Говорите же, прошу вас! У меня нет времени посвящать вас в подробности дела, но от него может зависеть будущее моего Бюро!
Бывший каторжник и бывший полицейский вкратце поведал, что Пьер Оврар был более или менее известен в театральной среде как бродячий артист с довольно хитромудрым номером прорицателя, умеющего передавать мысли на расстоянии. Несколько лет он выступал на ярмарках в Турени и Анжу, где прославился настолько, что его даже наняли некоторые провинциальные театрики. Но не достижения на подмостках заслужили ему место в архиве Видока. Семь лет назад Пьер Оврар был арестован бригадой Сюрте за свой талант рамастикёра.
– Рамастикёра? – удивился Валантен. – Что это означает?
– Рамастикёры – жулики с особой специализацией, они работают в паре на улицах, – принялся объяснять Видок. – Схема наипростейшая, но испытанная… Под каким-нибудь предлогом один из напарников затевает разговор с прохожим, по внешнему виду которого можно предположить, что у него в карманах водятся деньжата. Слово за слово, жулик увлекает нового «приятеля» в ближайший кабак. А его напарник подбрасывает у них на пути небольшой футляр, да так, чтобы жертва непременно вещицу заметила. «Вот ведь удача! Чур, делим пополам!» – восклицает рамастикёр. Они открывают футляр и обнаруживают там кольцо или булавку для галстука, каковые выглядят весьма недешево. Мошенник говорит, что продавать находку вот так, сразу, чтобы поделить деньги, будет рискованно – хозяин-то хватится и побежит в полицию. И предлагает оставить футляр жертве под залог, то бишь в обмен на несколько сотен франков и адрес. Дурень, обрадовавшись такой удаче, прикидывает в уме прибыль от будущей продажи и легко расстается с запрошенной суммой, сопроводив ее фальшивым адресом, чтобы не делиться. Он понимает, что его надули, только когда относит «удачную находку» к ювелиру, где выясняется, что безделушка стóит от силы десяток франков…[59]Ваш Оврар достиг большого мастерства в такого рода проделках! Однако, похоже, арест несколько охладил его пыл. После того как он отсидел свои два года, о нем больше ничего не было слышно.
Валантен нахмурился:
– Не думаю, что этот тип навсегда отошел от дел. Что-то мне подсказывает, что недавно он вернулся в профессию с усовершенствованным номером.
Глава 15Облава
На следующий день погода выдалась отменная. По-весеннему яркое солнце подбивало отправиться на прогулку или побездельничать. На Тронной площади время как будто зависло, и ее обитатели казались персонажами сценок из безмятежной провинциальной жизни. Детишки играли в пигош [60]и в кегли прямо под ногами у фланеров, которые то и дело останавливались послушать, как расхваливают свой товар бродячие торговцы. У входов в кафе или у прилавков, где разливали вино, собирались мужчины – громко болтали, хохотали и провожали взглядами каждую юбку, а самым хорошеньким девушкам, проходившим мимо, восторженно свистели вслед. В воздухе витали ароматы камелий и гиацинтов, перебивая привычный запах конского навоза с брусчатки расходившихся от площади улиц.
Аглаэ Марсо, меряя шагами улицу Фобур-Сент-Антуан туда-обратно на участке в сотню туазов между площадью и перекрестком с улицей Пикпюс, наслаждалась каждым мгновением этого солнечного утра и говорила себе, что порой хватает такой малости, чтобы скрасить унылые будни. Вместе с Мари-Рен Гендорф, своей подругой белошвейкой, которая тоже была одной из самых горячих поклонниц Клэр Демар, она останавливала прохожих и вручала им листовки в поддержку борьбы за права женщин. В тексте листовок перечислялись основные требования, выдвигаемые Клэр, одной из лидеров сенсимонистов: доступ для девочек к тому же уровню образования, которое получают мальчики, внесение в Гражданский кодекс изменений, устанавливающих равенство между супругами, улучшение условий труда для работающих женщин. Целью подруг было привлечь как можно больше людей на публичную лекцию, посвященную эмансипации женщин, которую Клэр должна была читать на следующий день, в субботу, в швейном ателье. Помещение безвозмездно предоставлял для собрания человек, близкий к их движению. Необходимо было мобилизовать потенциальных сторонников любых сословий, чтобы в дальнейшем движение за эмансипацию женщин охватило все без исключения слои общества.
Однако, несмотря на энтузиазм и силу убеждения обеих активисток, успехи их пока что были невелики. В толпе буржуа, поглядывавших на них кто безразлично, кто неодобрительно, и домашних служанок, не решавшихся даже прикоснуться к протянутой листовке, девушки получали десять отказов на одно согласие. Так что задача грозила обернуться утомительной и малоприятной. Но этим утром было так тепло и Мари-Рен излучала такую заразительную жизнерадостность, что Аглаэ наслаждалась моментом, отодвинув все тревоги на второй план. А тревог в последнее время у нее хватало, и еще добавилось, когда Валантен сообщил ей о возвращении Викария. Беспокойство девушки усугублялось тем, что мужчина, к которому она питала нежнейшие чувства, с каждым днем, казалось, все больше мрачнел. Во вторник вечером, в оперном театре, Аглаэ почувствовала его отстраненность, как будто мыслями он был где-то далеко, а угрюмое выражение его лица выдавало глубокие внутренние переживания. И хотя до самого конца спектакля девушка умирала от желания выяснить причину его печалей, она так и не решилась задать вопрос и вернулась домой с ощущением испорченного вечера, одновременно раздосадованная и огорченная.
Впрочем, сейчас веселое настроение юной белошвейки заставило Аглаэ забыть обо всем. В лице Мари-Рен актриса нашла младшую сестренку, еще более дерзкую и независимую, чем она сама. Отрадно было смотреть, как легко та порхает по бульвару, устремляясь с листовками то к одной женщине, то к другой, и отшучивается от досужих краснобаев, которые пытаются за ней приударить. Непокорные белокурые кудряшки плясали на ветру, ясное личико сияло, и сама она была подобна весеннему солнцу, которое будто подбадривало их обеих, похлопывая по плечам теплыми лучами. Рядом с таким солнышком, искрящимся и беззаботным, озорным и дружелюбным, легко было поддаться самым светлым надеждам и поверить, что когда-нибудь гнет и предрассудки действительно будут побеждены. Не только настоящие воительницы, такие как Клэр Демар, но и щедрые души, такие как Мари-Рен, в конце концов сумеют открыть глаза своим современникам и добьются лучшей жизни для всех женщин, в которой патриархальное общество, закосневшее в несправедливости, веками им отказывало.
– О чем ты задумалась? – спросила Мари-Рен, обернувшись к подруге, которую она обогнала на десяток шагов. – Если будешь ворон считать, мы с листовками и до полудня не управимся!
Упрека в ее тоне не было вовсе – только задорное подначивание. Аглаэ встряхнулась и, догнав подругу, приобняла ее за талию.
– А тебе, должно быть, не терпится пораньше упорхнуть к своему кавалеру? Я права?
Мари-Рен взбила свою роскошную гриву с мастерством опытной соблазнительницы, совсем не вязавшимся с ее юным возрастом.
– Как ты догадалась? – лукаво поинтересовалась она. – Я и правда встретила одного человека. Три дня назад. Пригожий брюнет с глазами лани, густыми-прегустыми ресницами и такой улыбкой, что просто ах! Мы познакомились в одном кабачке под названием «Мельница янсенистов», у Мэнской заставы. И сразу друг другу понравились. А потом пошло-поехало – кадрили, галопы, опять кадрили. Мы не расставались до конца вечера!
– Чем же занимается в жизни твой неутомимый танцор?
– Он работает приказчиком у Эрбо, а Эрбо – самый знаменитый скорняк в Париже.
Аглаэ подтолкнула подругу локтем, прыснув от смеха:
– Ничего себе! Да ты, похоже, завела знакомство в самых высших кругах!
– Смейся сколько хочешь! Не всем везет разгуливать под ручку с богатенькими красавчиками, словно сошедшими с гравюры светской моды!
– Если ты о Валантене, – нахмурилась Аглаэ, задетая за живое, – то мы всего лишь добрые друзья. Даже не поцеловались ни разочка. И насколько я его успела узнать, ему наверняка эта идея и в голову не приходила.
– Зато могу поспорить, сама ты умираешь от желания! – докончила Мари-Рен с понимающей улыбкой.
Аглаэ закатила глаза.
– Как ты можешь такое говорить? – возмутилась она. – Раз уж мы встали на путь борьбы с устаревшими взглядами и предрассудками, нам надо первым делом признать, что мужчина и женщина могут уважать друг друга и проводить время вместе, при этом им вовсе не обязательно испытывать желание оказаться в одной постели.
Мари-Рен звонко расхохоталась:
– Да ладно тебе, Аглаэ! У тебя же большими буквами на лбу написано, что ты в него втрескалась по уши! Намедни в зале собраний на улице Тэбу ты его прямо-таки пожирала глазами. А когда он начал занудствовать, ты и не подумала осадить его как следует. В общем, твои чувства были так очевидны, что даже Клэр выразила свою озабоченность в разговоре со мной и с Дезире.
При этих словах молодая актриса с ужасом уставилась на подругу: