Кашляя, отплевываясь и разбрызгивая вокруг себя капли, он бросился к этажерке, где Эжени только что положила листы, исписанные им во время бессонной ночи. Неужели это ответ? Нет, немыслимо, он опять ошибается, принимает желаемое за действительное… Не может же быть, чтобы во второй раз подряд случайно услышанная фраза направила его на верный путь… Такого просто не бывает! Однако внутренний голос упрямо твердил ему, что ответ найден.
Дрожа от нервного возбуждения, Валантен схватил тот лист, который попался на глаза Эжени. Там был переписан его рукой постскриптум из последнего послания от Викария и набросаны результаты нескольких жалких попыток расшифровки. «Загляни в зерцало разума, раз-два – и обретешь ключ НЭВУЗЦИЛРМЕС: ЛДЛЭАЦАДГДС БМОШСЭ УЦОМУПСМУЫС». Загляни в зерцало… Ну конечно! Нужно было принять этот совет в буквальном смысле – так, как сказала блистательная, расчудесная Эжени, цитируя покойную матушку!
Валантену сразу вспомнились недавно прочитанные им трактаты. Великий Леонардо да Винчи тоже интересовался криптографией. Многие авторы упоминали о том, что он имел привычку зашифровывать описания своих изобретений, используя зеркальный код – просто-напросто переставлял буквы в словах задом наперед, как они отражались в зеркале!
С трудом сдерживая охватившую его дрожь, Валантен нашел чистый лист и обмакнул перо в чернильницу, забытую Эжени на тумбочке. Переставленный в обратном порядке набор букв НЭВУЗЦИЛРМЕС превратился в СЕМРЛИЦЗУВЭН, что отнюдь не дало повода для ликования. Однако Викарий подкинул ему еще одну подсказку: «…раз-два – и обретешь ключ». Возможно, в этом «раз-два» тоже была игра прямого и переносного смыслов – предлагалось разбить буквы на пары?
И что же получится, если таким образом разделить СЕМРЛИЦЗУВЭН?
Валантен быстро набросал табличку:
С → Е
М → Р
Л → И
Ц → З
У → В
Э → Н
Быть может, таков таинственный «ключ», обещанный Викарием? Что, если в остальном зашифрованном тексте заменить все буквы из первого ряда таблицы буквами из второго, а остальные не трогать? То есть вместо С поставить Е, вместо М – Р и так далее?..
Из-под пера Валантена не замедлили появиться еще три строчки:
ЛДЛЭАЦАДГДС БМОШСЭ УЦОМУПСМУЫС
ИДИНАЗАДГДЕ БРОШЕН ВЗОРВПЕРВЫЕ
ИДИ НАЗАД, ГДЕ БРОШЕН ВЗОР ВПЕРВЫЕ
Безрадостная улыбка озарила ожесточенное красивое лицо. Теперь он снова мог продолжить путь по следам зверя!
Глава 20Там, где все началось
Валантен пустил жеребца шагом. Поводья он держал небрежно, расслабив плечи и опустив голову. Судя по тому, что ему сказали в деревнях, которые он проехал, до места назначения было уже недалеко. Это его слегка приободрило после долгого путешествия – два с половиной дня в седле бойким аллюром с короткими остановками на отдых и ночлег понадобились, чтобы забраться в самую глушь Морвана.
Его спешный отъезд немало заинтриговал Исидора Лебрака. Юноша удивился, что шеф поручил ему расследовать дело Павла Обланова в одиночку, притом что следующий сеанс медиума был назначен на ближайшее воскресенье. И тогда Валантен рассудил, что настала пора сообщить ему о существовании Викария. Умолчав о том, что сам был жертвой этого мерзкого извращенца, инспектор поведал молодому помощнику о преследовании хищника, которое его отец и он сам вели усердно и неустанно. Затем вкратце изложил историю Дамьена, восьмилетнего мальчика, которого монстр забрал у приемной матери в 1815 году из домика лесничего в Морване. Исидор, слушая рассказ, не стал скрывать своего беспокойства, когда речь зашла о недавних посланиях Викария. Эта извращенная игра в кошки-мышки, по его мнению, не предвещала ничего хорошего – стоит ли так рисковать, ввязываясь в нее и отправляясь в Морван? И потом, где гарантии, что инспектор правильно понял, что хотел сказать ему преступник? Ведь если он ошибся, долгая поездка туда может оказаться пустой тратой времени.
Валантен этим соображениям помощника не придал значения. Он был уверен, что не мог ошибиться. Место, «где брошен взор впервые», могло быть только тем самым домишком в лесу, где Викарий в первый раз увидел свою малолетнюю жертву. Кроме того, у него была и другая причина уехать на время из Парижа, но об этом инспектор, разумеется, не сказал Исидору. Валантену нужно было очутиться подальше от Аглаэ, дать себе передышку, чтобы обдумать, что будет дальше происходить с их отношениями. Девушка была искренне влюблена в него, и сам он питал к ней глубокое чувство, которое в последние месяцы лишь крепло. Но может ли возникнуть между ними настоящий роман, если он не способен на физический контакт? И будет ли достаточно, как он всегда верил, ареста Викария, для того чтобы оправиться от страшной душевной травмы, полученной в прошлом? А Аглаэ? Готова ли она столько ждать? После обиды, которую он невольно нанес ей своим поведением, она имеет все основания на него злиться, хотя она и знает его историю. Однако возможно, что после случившегося ее чувства к нему кардинально изменились. И хотя он отказывался об этом думать, между ними уже могло быть все кончено.
Жеребец, такой же усталый, как и его хозяин, брел по лесной тропе, раздраженно отфыркиваясь от назойливых мух и спотыкаясь о корни, невидимые под слоем мхов. Всадник наконец вышел из мрачной задумчивости, чтобы сосредоточиться на опасностях подлеска. Солнце, просеиваясь сквозь листву, расчертило все пространство вокруг полосами света и тени. В кронах деревьев не смолкали веселые трели птиц. Пахло дикими травами и бузиной. Был чудесный весенний день, и молодой человек, отрешившись вдруг от своих забот, ощутил целительную силу природы. Зелень и пряные ароматы леса обещали возрождение жизни, и он всей душой отдался этому чувству обновления.
Еще некоторое время Валантен ехал по тропе, наслаждаясь благотворным теплом солнца, ласкавшего затылок, а медленная поступь жеребца приятно убаюкивала его в седле. Но по мере приближения к цели путешествия из глубин разума, словно порывы ветра, начали вырываться воспоминания. Поначалу это были всего лишь ощущения, хотя он считал их навсегда забытыми, – детская память именно об этом мерцании света в кронах, о шелесте листвы, о шорохе и топотке, с которым мелкие зверьки разбегались при его приближении и прятались в зарослях. Все это было так отчетливо и волнующе, что он даже огляделся, ожидая увидеть, как из подлеска сейчас выйдет маленький мальчик, худенький и взъерошенный, с повадками дикаренка, что мальчик этот, словно по волшебству, вдруг материализуется из далекого прошлого. Но разумеется, ничего подобного не случилось, и Валантен сам не знал, что испытал в тот момент – облегчение или разочарование.
Впервые с тех пор, как отправился в путь, Валантен позволил себе задаться вопросами, жива ли еще она, не покинула ли затерянный в чаще домик лесника. А если жива, что он ей скажет? Узнают ли они друг друга? Ответов не было. Слишком много воды утекло, и даже если у него вдруг возникнет желание возродить ту давнюю привязанность, в глубине души он знал, что вернуть былое невозможно.
Ему не давал покоя еще один вопрос, от которого, в отличие от остальных, было не так просто отделаться. Он старался выкинуть его из головы, но вопрос возвращался, дразнил и мучил, как назойливый припев какой-нибудь песни. Зачем, черт возьми, Викарию понадобилось это путешествие в прошлое? Ответ ускользал, но Валантен не сомневался в одном: дело было вовсе не в том, что заклятого врага одолел приступ ностальгии. Викарий отправил его в Морван для того, чтобы лишить сил и воли к сопротивлению, а затем поразить точно в сердце. Ибо их противостояние было борьбой не на жизнь, а на смерть, битвой, в которой разрешены любые приемы.
Молодой человек пересек небольшое ущелье, где застоялись тени, и поднялся на склон, у края которого каменный Христос с изможденным ликом корчился на кресте, иссеченном дождями. Валантен не поручился бы, но ему показалось, что он узнаёт это распятие, что оно уже высилось здесь шестнадцать лет назад. Если он не ошибся, значит, совсем рядом на поляне должна стоять деревенька на полдюжины дворов, отрезанная от внешнего мира. Люди там жили простые и грубоватые, мужчины зарабатывали за счет леса – были дровосеками или угольщиками, – но всегда оказывали редко забредавшим к ним путникам радушный прием.
Домишки нашлись в том самом месте, которое и запечатлелось в памяти. По крайней мере то, что от них осталось. Деревня казалась заброшенной. За несколько лет природа вступила в свои права: стены покосились и поросли кустами, крыши просели, навесы обрушились, из всех щелей торчали дикие травы. Зрелище было прискорбное.
Валантен спешился и неторопливо повел жеребца под уздцы по единственной дороге, бугристой от корней деревьев. Он продвигался вперед очень осторожно, высматривая признаки опасности. Но все было тихо. Ни движения, ни шороха. Птицы примолкли, и ветер как будто решил не соваться так глубоко в лес. Даже листва не шелестела, ни единый живой звук не тревожил эти застывшие в своем одиночестве места.
Настороженно озираясь, Валантен миновал заросший мхом колодец с уныло поникшим журавлем, которым давно никто не пользовался. Он помнил, что домик лесника и его жены, усыновивших когда-то Дамьена, должен находиться поодаль, за околицей деревни, в неглубоком овраге, у ручья, где все стирали одежду; вода там белела от мыла, похожая на молоко, вспененное в ведре струей из козьего вымени. Домик лесника, в отличие от остальных, выдержал испытание временем: на первый взгляд соломенная крыша и стены уцелели. Дверь и ставни нуждались в свежей краске, но крепко сидели на петлях.
Когда Валантен приблизился к лачуге, у него сжалось сердце: под навесом крыльца стояли цветы в глиняных горшках, рядом сушились на солнце деревянные башмаки. Значит, здесь кто-то жил. Перед тем как постучать в дверь, он хотел было привязать жеребца к плетню у старого сарая из рассохшихся досок, но животное вдруг зафыркало и забило копытом, выражая протест. Скакун явно занервничал – дико вращал глазами, раздувал ноздри и отказывался стоять на месте. Что-то его встревожило…