Вооруженный обломком жерди, заменившим ему боевую трость, он чувствовал себя более уверенно. Перевес в этой битве очень быстро оказался на его стороне. Теперь Валантен потешался над неуклюжими движениями увальня, кружил около него, как искусный и неутомимый танцор, пока тот тщетно пытался до него дотянуться. Каждая неловкая попытка дикаря схватить его сопровождалась хлестким ударом – палка легко гуляла по ногам увальня и по пояснице, а ее концом, как пикой, Валантен наносил уколы ему в живот.
В таком темпе дикарь быстро выбился из сил. Задыхаясь и подвывая от боли, он тем не менее отказывался сдаваться, хотя его атаки уже потеряли силу и уверенность. Он был подобен неуклюжему медведю, на которого напал целый рой ос и который пытается отбиться от жалящих насекомых, без толку размахивая могучими лапами. Однако Валантен уже не мог остановиться. Ярость, овладевавшая молодым инспектором всякий раз, когда он сталкивался с мерзостью и злом этого мира, сейчас была подогрета страшной находкой в сарае. Его глаза потемнели и больше не видели жалкого бедняка, который скрючился на земле у его ног и теперь извивался под ударами, а видели они Викария – это его Валантен сейчас избивал, убийцу Гиацинта Верна. Избивал своего мучителя из прошлого.
– А ну, прекратите немедленно, или я вам мозги вышибу! – раздался окрик.
Валантен замер, рука с зажатым в ней обломком жерди опустилась, и он медленно обернулся. Пожилой мужчина в бикорне-двууголке из черного фетра, в рубахе, поверх которой была перевязь с металлической пластиной, в форменных штанах и сапогах, держал его на мушке длинноствольного ружья. Увалень, подвывая и пуская слюни, дополз до своего спасителя и, корчась на земле, выглядывал из-за его ног.
– Вы кто такой? – спросил человек с ружьем, который, судя по виду, был деревенским полицейским. – Зачем вы напали на Шуара?
Валантен почувствовал, как ярость мгновенно отхлынула и кровь, кипевшая в жилах, остыла. Он неспешно стряхнул землю с сюртука и указал подбородком на дикаря, не сводившего с него бешеных глаз, в которых, однако, теперь читался страх.
– Это вы лучше у него спросите, почему он напал на меня без повода.
– Шуар на вас напал? – недоверчиво уставился на Валантена пожилой блюститель местного порядка. – У него, конечно, беда с головой, но он и мухи не обидит, это всем тут известно. А вот вас я впервые вижу. Не изволите представиться?
– Я инспектор Валантен Верн из Префектуры полиции Парижа. Если позволите мне достать жетон из кармана сюртука, сможете сами в этом удостовериться.
Седовласый полицейский (возможно, бывший солдат) слегка расслабился: выражение лица у него сделалось менее строгим, а дуло ружья опустилось на пару пальцев. Он кивком показал Валантену, что согласен – мол, доставайте свой жетон, – а увидев продемонстрированный инспектором металлический знак отличия, уже окончательно успокоился, приставил ружье к ноге и сдвинул бикорн на затылок.
– Тогда я ничего не понимаю, – сказал он, обратив взгляд на дурачка, который всхлипывал, как малый ребенок. – Я знаю Шуара с его раннего детства. Он хоть и силен как бык, никогда в жизни никого и пальцем не тронул. Говорите, он напал на вас просто так, без причины?
Валантен в нескольких словах объяснил деревенскому полицейскому обстоятельства их драки. Тот явно был потрясен, услышав о трупе в сарае, – вскинул брови и даже несколько раз быстро моргнул.
– Что?! Жанна убита? Тогда неудивительно, что Шуар на вас набросился, – должно быть, он принял вас за душегуба. Жанна одна из немногих пускала бедолагу в дом. Она давно привязалась к этому беспризорному мальчишке, можно сказать, подобрала, как птенчика, выпавшего из гнезда. А он таскал ей время от времени плоды своего браконьерского промысла… Черт побери, вот ведь беда! Жанну убили! Кто бы мог подумать! И кому же это понадобилось-то?
Валантен покачал головой. Ему странно было слышать, как мертвую женщину называют по имени. А упоминание о том, что она пригрела этого здоровяка с цыплячьим мозгом, отбросило его в собственное прошлое. Теперь приступы нежности к приемной матери чередовались в душе Валантена со вспышками гнева при мысли, что Викарий все еще на свободе и готовится совершить новые злодеяния. Нужно было сделать все возможное, чтобы его остановить. Валантен понимал, что теперь не будет знать ни отдыха, ни покоя, пока не обезвредит мерзкого зверя.
– Думаете, он больше не станет буянить? – поинтересовался инспектор, кивнув на дурачка Шуара. – Я бы хотел еще раз взглянуть на труп.
– Вы ему такую взбучку задали, что теперь он будет тише воды ниже травы. У вас в парижской полиции все такие свирепые?
В вопросе прозвучал упрек, но Валантен лишь пожал плечами и, не добавив ни единого слова, развернулся и зашагал ко входу в сарай. Деревенский полицейский неохотно поплелся за ним, сокрушенно вздыхая.
В зловонном полумраке черви с мухами продолжали пиршество, недавно прерванное инспектором. Он разогнал тучу жужжащих насекомых ладонями и присел рядом с трупом. Стараясь отрешиться от эмоций, внимательно осмотрел глазные яблоки, тщательно обследовал следы удушения и попытался оценить степень разложения плоти.
– Исходя из поверхностного осмотра, я бы сказал, что она мертва как минимум дней десять. – Он обернулся к полицейскому, который, остановившись на пороге сарая, с ужасом таращился на останки и крестился неверной рукой. – Как думаете, это возможно? – спросил Валантен.
Полицейский гулко сглотнул и покивал:
– В деревне она не появлялась уже две недели. Я поэтому и пришел сюда нынче утром. Жанна предпочитала жить в уединении, но она редко так надолго пропадала из виду. Приходила к нам за продуктами…
– Мне нужно немедленно вернуться в Париж, – сказал Валантен вставая. Он достал из кошелька несколько золотых монет и протянул их опешившему полицейскому: – Я на вас рассчитываю. Организуйте ей достойные похороны и могилу на лучшем участке местного кладбища. Она была чистой душой. Верила в людскую доброту и в Божье милосердие.
Старик в бикорне снова покивал и осмелился кинуть еще один взгляд на труп поверх плеча инспектора.
– Вы в таких делах лучше разбираетесь… Как думаете, кто мог такое с ней сделать? Какой-нибудь бродяга?
– Скорее взбесившийся зверь, – проговорил Валантен ровным голосом, лишенным эмоций. – Из тех, которых пристреливают без зазрения совести.
Деревенский полицейский посмотрел на него с озадаченным видом, подумав себе: «Ох уж эти парижане! Гонору много, а толку мало. Взбесившийся зверь! Ни черта они в таких делах не смыслят, видно».
Глава 22Клоп-философ и логово Пьера Оврара
В Париж Валантен вернулся к полудню субботы, морально подавленный и физически измотанный за пять дней в седле. Жеребец, не менее уставший от долгой дороги, чем он, брел по мостовой, высекая подковами искры. Сжалившись над ним, полицейский спешился и довел его под уздцы до почтовой станции напротив церкви Сен-Жермен-де-Пре.
Пребыванием там он воспользовался, чтобы обменяться парой слов с начальником станции. Они давно успели завоевать взаимное доверие – познакомились несколько лет назад, когда Валантен арендовал у этого человека стойло и начал исправно платить за то, чтобы его коню обеспечивали пропитание и уход. С тех пор начальник станции служил ему источником ценной информации: за день перед ним проходило столько путешественников, что легко можно было держать руку на пульсе общественных настроений. Сейчас инспектора более всего интересовало, ослабло ли политическое напряжение в столице за время его отсутствия, или же, напротив, первые постановления правительства Казимира Перье лишь подогрели страсти.
Ответ был не тем, на который он рассчитывал. Начальник почтовой станции сообщил, что с 14 марта оппозиционные газеты объявили сбор подписей в поддержку некой национальной ассоциации, противостоящей возвращению Бурбонов и рискам иностранного вторжения. Правительство немедленно дало понять, что осуждает эту инициативу и весьма озабочено тем, что какое-то частное сборище лиц решило объявить себя соперником государственной власти. Четыре дня спустя, делая политическое заявление в качестве нового председателя Совета, Перье резюмировал свою жесткую позицию в одном предложении с жирной точкой: «Внутри государства мы желаем порядка не в ущерб свободе; за его границами нам нужен мир не в ущерб чести».
Со слов начальника почтовой станции, изменение тона на вершине власти, идущее вразрез с примиренческой позицией Лаффита, человека широких взглядов, многих заставило скрипнуть зубами. Оппозиция активизировалась еще и потому, что, по слухам, распространившимся в последние дни, Перье собирался в ближайшее время выставить на голосование указ о разгоне собраний [71].
Наэлектризованная атмосфера в столице лишь добавила нервозности Валантену. Она придала дополнительный вес предупреждениям, которые он услышал от префекта Вивьена на прошлой неделе. Было ясно, что Казимир Перье, пользующийся авторитетом в полиции, может начать закручивать гайки. И такой своевольный, не склонный к компромиссам сотрудник, как начальник Бюро темных дел, сильно рисковал привлечь его внимание. А стало быть, во избежание всяческих поползновений упразднить означенное бюро требовалась срочная и по возможности блистательная демонстрация его эффективности. Другого выхода не наблюдалось – Валантен понял, что битву с Викарием придется отодвинуть на второй план.
Озабоченный инспектор распрощался с начальником почтовой станции и хотел было отправиться прямиком на улицу Иерусалима, чтобы известить Исидора о своем возвращении. Ему не терпелось узнать, не появились ли к этому моменту важные новости в деле д’Орвалей, такие, которые нельзя игнорировать накануне запланированного визита в «Буковую рощу». Однако, заметив свое отражение в витрине книжной лавки, он не решился показаться в префектуре в таком виде. Покрытая пылью одежда и заляпанные дорожной грязью кожаные сапоги – еще полбеды, от этого его репутация денди, прочно укорененная в умах окружающих, ничуть не пострадала бы. Но вот изможденное лицо с заострившимися чертами поистине внушало ужас. Из лучезарного архангела Валантен превратился в бледный призрак. Усталость, накопившаяся за долгое путешествие, разумеется, внесла свой вклад в эту метаморфозу, однако самые горькие и глубокие морщины на лице молодого человека прочертила снедавшая его изнутри ярость.