то она не заметила ничего подозрительного за время его отсутствия в Париже. Он также обошел все комнаты, тщательно проверив, помимо прочего, задвижки на окнах и замки́, но не нашел никаких следов взлома. Это его немного успокоило, хотя на вопрос, что в его доме делал Викарий, ответа по-прежнему не было. Наконец, ближе к вечеру, Валантен, выглядевший теперь куда лучше, чем в полдень, решил все-таки наведаться в рабочий кабинет на улице Иерусалима.
Исидор Лебрак ждал его с отличной новостью. За последние дни молодой помощник инспектора обошел все гостиницы и доходные дома в столице и в итоге нашел нынешний адрес проживания пресловутого Пьера Оврара. Бывший ярмарочный артист снимал меблированную комнату на улице Л’Эпе-де-Буа, в одном из самых бедных и опасных кварталов Парижа. Лебрак побывал там и осторожно расспросил владелицу доходного дома, которая оказалась вдовой жандармского капрала, поэтому охотно посотрудничала со следствием. Она рассказала полицейскому, что искомый жилец снимает у нее комнату с октября 1830 года, и охарактеризовала его как человека одинокого и неболтливого. За все это время в гости к нему никто не приходил, зато сам он порой подолгу отсутствовал без каких-либо объяснений. Лебрак сверился со своими записями и обнаружил, что эти отлучки по датам совпадали с пребыванием Павла Обланова в имении д’Орвалей. И похоже, это полностью подтверждало, что настоящее имя таинственного спирита – Пьер Оврар.
Валантен от души поздравил помощника с таким решительным продвижением в расследовании и предложил немедленно наведаться еще раз по тому же адресу.
Как всегда по субботам, Обланов должен был сейчас находиться в Сен-Клу, так что им выпала удобная возможность провести тщательный обыск в его логове.
Сказано – сделано, двое полицейских наняли фиакр, чтобы добраться до улицы Л’Эпе-де-Буа, пока не стемнело. В этом квартале двенадцатого округа Парижа закоулки были настолько тесными и извилистыми, что сюда совсем не проникало солнце, а под ногами вечно хлюпала невысыхающая грязь. Сточные канавы здесь никто не чистил, и в любое время суток, независимо от погоды, от них исходил тошнотворный смрад. Стены повсюду поросли мхом. Фасады трехэтажных домишек, выкрашенных в тускло-коричневый или грязно-желтый цвет, навевали уныние и мысли о нищете. Место было из тех, где по доброй воле никто не стал бы селиться – сюда человека могла забросить лишь злая судьба после многих невзгод и горестей.
Ничего удивительного не было в том, что доходный дом, где нашел себе приют Пьер Оврар, ничуть не отличался от остальных в этом квартале. Разве что вывеска пафосно извещала всех любопытствующих, что здесь имеет место быть «Городской пансион». Хозяйка конечно же сразу узнала Лебрака, а внешность Валантена, похоже, совершенно покорила ее с первого взгляда. Разговаривая с молодыми людьми, она невольно ласкала взглядом красивое лицо инспектора, отвлекаясь лишь для того, чтобы полюбоваться его жилетом из дорогой ткани цвета скарабея с муаровым отливом и золотой цепочкой от карманных часов. Она охотно согласилась отдать им дубликат ключа от комнаты Оврара и даже испустила разочарованный вздох, когда они отклонили ее предложение проводить их по узкой лестнице наверх.
Каморка, которую снимал Оврар, находилась на последнем этаже. Это была мансарда с трухлявым дощатым полом и единственным окном – несколько квадратов стекла в решетчатой раме были разбиты, отверстия заткнуты тряпками вперемешку с обломками досок. Сквозь оставшиеся щели гуляли сквозняки, но даже им не под силу было развеять сырой затхлый запах, пропитавший здесь всё насквозь. Меблировка ограничивалась самым необходимым: кровать, квадратный стол, платяной шкаф из гнилых досок, выкрашенных ореховой морилкой, плетеный стул, эмалированный таз, такой же кувшин и чугунная печка под трубой дымохода.
Исидор Лебрак обвел все это удрученным взглядом.
– Ох ты боже мой! – вздохнул он. – По крайней мере, сразу видно, что наш великий медиум довольствуется самым элементарным уровнем комфорта. Преимущество в том, что обыск не займет у нас много времени. Мы ищем что-то конкретное?
– Честно говоря, не знаю, – отозвался Валантен, неопределенно взмахнув рукой, – однако что-то мне подсказывает: мы сразу поймем, что нам нужно, как только это найдем. Не будем забывать, что наш фокусник назначил на завтра грандиозное представление с возвращением Бланш д’Орваль к жизни. Если сейчас нам удастся понять, каким образом он намерен это обставить, завтра будет легче вскрыть его обман. Таким образом мы увеличим шансы разоблачить его прилюдно.
Как и предсказывал рыжий помощник сыщика, полный обыск мансарды при зыбком свете кенкета почти не отнял у них времени. Поначалу добыча была скудная: довольно много постельного белья, но всё низкого качества; краска для волос; вересковая трубка; большая оплетенная бутыль с ромом за печкой; несколько документов, не представляющих интереса. Самая примечательная находка ждала их в шкафу, под стопкой простыней. Это был странного вида деревянный ящик с откидной крышкой. Внутри лежали тканевый мешочек с сероватыми гранулами и флакончик, наполненный ртутью.
– А вот это любопытно, – пробормотал Валантен, повертев флакончик в свете лампы. – Весьма неожиданно увидеть такое вне химической лаборатории…
Исидор подошел ближе:
– Что это?
– Ртуть. И думаю, не ошибусь, если скажу, что в мешочке лежат кристаллы йода. Однако я понятия не имею, какое применение этим веществам мог найти Оврар.
На этом их необычные открытия не закончились. Решив заглянуть в задвинутые под кровать две коробки, Лебрак извлек оттуда афиши, скатанные в трубку, чтобы не помялась бумага. Афиши были напечатаны больше года назад и приглашали почтенную публику в ярмарочный балаган на представление. Портреты «гвоздей программы» красовались в четырех углах плаката. Исидор указал пальцем на лицо брюнета с пронзительным взглядом, подпись под которым гласила: «Великий Оврар – передача мыслей на расстоянии, прорицания».
– Это он! – воскликнул юноша. – Больше нет сомнений! Это тот самый человек, которого я видел у д’Орвалей и который называет себя Павлом Облановым!
Глава 23,в которой говорят о некромантии и спиритуализме
Следующим вечером, когда солнце неспешно клонилось к горизонту, усадьба д’Орвалей казалась сияющей драгоценной шкатулкой, настолько прекрасной, что небо не решалось прибрать ее в свои сумеречные закрома. Все масляные фонари на фасаде были зажжены, высокие окна первого этажа переливались сиянием хрустальных люстр и настенных светильников из позолоченной бронзы.
Все это буйство света огненными сполохами выплескивалось на усыпанную гравием площадку и разбрасывало в разные стороны колышущиеся тени от карет, которым тесно было на подъездной аллее, и от многочисленных гостей, спешивших к лестнице парадного входа. Словно взбалмошные призраки устроили здесь фантастический балет, поставленный дýхами огня.
– Что это тут творится? Откуда столько народа? – удивился Валантен, входя через ворота на территорию «Буковой рощи» с «кузеном Исидором» – предполагалось, что они недавно свели знакомство в городе.
– Ох, и правда! – хлопнул себя по лбу Лебрак. – Я забыл вас предупредить! Три дня назад Мелани д’Орваль сообщила нам, что ее муж разослал целую пачку приглашений. Он совершенно уверен, что Обланов выполнит свое безумное обещание и действительно воскресит его обожаемую дочь. Поэтому месье д’Орваль пригласил нескольких близких родственников и друзей, а заодно всех почитателей оккультных наук, какие только нашлись в Париже. Но, судя по той толпе, что уже набилась в усадьбу, сюда явились и те, в ком любопытство одержало верх над скептицизмом.
– Это осложняет для нас дело, – покачал головой Валантен. – В такой праздничной суете будет труднее следить за действиями Обланова. А уж огласки теперь и вовсе не избежать – независимо от исхода сеанса, о нем с завтрашнего дня будут судачить в светских гостиных и писать во всех газетах.
Мелани д’Орваль устремилась навстречу двум полицейским, едва они ступили в вестибюль. Темно-фиолетовое атласное платье подчеркивало бледность ее лица, на котором читались досада и огорчение.
– Я пыталась отговорить Фердинанда, – вздохнула она и беспомощно повела рукой в сторону толпы гостей, – но он ничего не желал слышать. Как будто Обланов каким-то образом проник в его мозг и лишил способности мыслить самостоятельно. Можно подумать, этот жулик вознамерился не только нас ограбить, но и выставить моего супруга на посмешище перед всей столицей.
Валантен постарался ее успокоить, но у него было неприятное предчувствие, что вечер начинается не лучшим образом и неизвестно, чего ждать дальше. Тем не менее он принял подобающий решительный вид и заверил хозяйку, что они с помощником будут следовать за фальшивым медиумом по пятам и не выпустят его из поля зрения, а стало быть, маловероятно, что ему удастся преуспеть в очередной попытке мистификации.
К этому времени почти все гости уже прибыли. Было их не менее четырех десятков. Все рассредоточились по анфиладе из трех приемных залов-салонов на первом этаже; застекленные двери в каждом из них выходили на изысканную террасу с балюстрадой из кованого железа. За ней в сгустившихся вечерних сумерках угадывался пруд – водная гладь серебрилась в лунном сиянии, обрамленная зеленью кустов. Над берегами нависали кроны деревьев простершегося за прудом парка.
Исидор увлек Валантена в центральный салон анфилады, где двое мужчин открывали банкет, и, незаметно для окружающих указав шефу на того, что повыше, шепнул:
– Вот Обланов. А второй – хозяин имения. Согласитесь, это не так уж очевидно.
Инспектор сразу понял, что имел в виду юноша. Высокий человек в черном, с гордой осанкой и худым костистым лицом идеально воплощал собой образ сумрачного, загадочного и непостижимого славянина. Вид он имел надменный и так пристально разглядывал гостей, что от этого прожигающего насквозь взгляда всем делалось не по себе. В глазах его отражались огоньки свечей, но чудилось, будто они горят внутренним пламенем непростой и не знающей покоя души. Рядом с ним истинный владелец имения, Фердинанд д’Орваль, выглядел скромным, почти неприметным. Природное обаяние, которым он явно был наделен в полной мере, не могло, однако, победить последствия недавно пережитого горя, пагубно сказавшегося не только на состоянии духа этого господина, но и на его внешности: черты лица заострились, глаза запали, веки были красными, воспаленными, а чрезмерная худоба казалась нездоровой. Он словно был отмечен печатью злого рока и пребывал среди теней, в полной растерянности, как ребенок, заблудившийся в неведомом лесу. Тем не менее людям, умеющим видеть не только внешнюю сторону, но и суть вещей, открылось бы непременно, что за этой ледяной маской печали теплится слабый огонек надежды.