Все остальное общество вращалось вокруг этих двух разительно отличавшихся друг от друга господ, но гости разбились на группы, которые не смешивались между собой, будто брезговали преодолевать невидимый барьер. По одну сторону барьера были родственники и близкие друзья д’Орваля – серьезные седеющие мужчины, одетые элегантно и дорого. С одинаковой сытой гордостью, какую дает человеку богатство, они выставляли напоказ государственные награды на лацканах сюртуков и затянутых в корсеты жен, державших под локоть своих благоверных. Дамы эти в изысканных туалетах, причесанные по последней моде, соперничали друг с другом в изяществе и благовоспитанности. Они принимали выгодные позы, прилежно выученные заранее наедине с зеркалом, скромно скрывали лица за веерами, которыми покачивали с такой же выученной грацией, и увлеченно беседовали между собой о сущих пустяках, придавая им интонацией преувеличенную важность. Поодаль от них, в других залах, более разношерстная толпа уже набросилась на стойки с закусками, изобилующие холодной мясной нарезкой, бутербродами с разнообразными паштетами, прочей снедью, сладостями и изысканными винами. Среди этих гостей были несколько газетных репортеров, привлеченных перспективой накропать занятную статейку, целая компания граждан, увлеченных оккультными практиками, а также писатели и художники, известные своим антиконформизмом. Последних можно было узнать по богемному виду, но в большей степени – по их склонности группироваться вокруг стоек с закусками и по невероятному количеству еды, которое они способны были заглотить между двумя вздохами.
Валантен хотел было увлечь Исидора в ту сторону, но рыжего сыщика по дороге перехватил барон де Лонэ. Толстячок прервал выступление, посвященное последним достижениям Обланова, перед троицей своих друзей – солидных господ лет пятидесяти с посеребренными сединой висками и строгими лицами, – и ему требовался «кузен нашей драгоценной Мелани» в качестве очевидца, чтобы подтвердить его увлекательный рассказ.
– Вы-то мне и нужны, милейший! – заявил барон, ухватив пухлой рукой Исидора под локоть, словно боялся, что тот сбежит. – Мои друзья отказываются верить, что несчастная Бланш явилась нам столь отчетливым образом. Они говорят, мы стали жертвами внушения и коллективной галлюцинации. Скажите же им немедленно, что ее лицо возникло, как по волшебству, прямо у вас на глазах!
Исидор покосился на шефа, не зная, как ему быть, но Валантен стоял в сторонке и делал вид, что его не занимает этот разговор.
– Нас было шестеро за столом, и все мы видели одно и то же, – решился наконец юноша. – И хотя я понимаю, что в явление призрака действительно трудно поверить, мне представляется маловероятным, что мы могли одновременно испытать одинаковое наваждение.
– Стало быть, вы полагаете, что пресловутый месье Обланов поистине обладает даром общаться с духами? – скептически вопросил один из трех друзей барона, субтильный лысый господин с лорнетом. – Если так, это сущее колдовство, ни больше, ни меньше.
– Я не сказал, что Обланову удалось вступить в контакт с душой девушки, пребывающей по ту сторону смерти, – осторожно уточнил Исидор. – Все, что мне известно, – это что ее лицо и правда возникло вдруг из небытия… а потом столь же быстро вернулось обратно. Но я не нахожу никаких объяснений этому феномену.
– Зато д’Орваль, похоже, совершенно убежден в сверхъестественных способностях своего протеже, – заметил господин с лорнетом. – Вы только посмотрите – он ни на шаг не отходит от медиума и принимает его как почетного гостя. По-моему, он не сомневается, что нынче вечером мы все станем свидетелями нового чуда, сотворенного духовидцем.
Дальше в разговор вмешался второй из трех господ – дородный буржуа с красными прожилками на щеках, свидетельствующими о его склонности к гастрономическим излишествам. Жилет, туго натянутый выдающимся чревом, украшала внушительная золотая цепочка от карманных часов, узел галстука был заколот булавкой с отборными жемчужинами.
– Однако я удивлен, что здравомыслящие люди готовы уделять внимание проходимцам, утверждающим, будто они умеют разговаривать с душами умерших, – изрек он, обратив взгляд на хозяина «Буковой рощи», стоявшего в отдалении. – Такое поведение со стороны д’Орваля, которого я знал как человека, весьма рассудительного в деловых вопросах, уму непостижимо.
– Горе и удары судьбы, к сожалению, порой меняют людей до неузнаваемости, – лаконично отозвался третий друг барона.
Тем временем к Валантену незаметно приблизилась Мелани д’Орваль. Она услышала последние комментарии о своем муже, и ее прелестное личико скорбно вытянулось.
– Ну вот, что я вам говорила? – шепнула она на ухо инспектору. – Бедный мой Фердинанд! Половина из тех, кто называет его своим другом, явились сюда лишь для того, чтобы позлорадствовать над сегодняшним фиаско. С завтрашнего дня над его наивной доверчивостью будет потешаться весь Париж.
– Неужели вы предпочли бы, чтобы наш медиум преуспел в своих обещаниях? – шепнул Валантен. – Ведь если ему все же удастся поднять вашу падчерицу из могилы, нам останется лишь низко склониться перед ним и снять шляпу.
Глаза молодой женщины гневно вспыхнули.
– Стать свидетельницей триумфа этого злосчастного Обланова? Да ни за что на свете! Лучше потерять лицо в глазах всего общества!
Гость с лорнетом, случайно расслышав прозвучавшую фамилию медиума, обернулся к хозяйке усадьбы и язвительно поинтересовался:
– А что же, дражайшая Мелани, известно ли хоть что-то о том, откуда взялся сей ученик чародея?
Барон де Лонэ, вознегодовавший оттого, что у него отбирают аудиторию, поспешил ответить на этот вопрос первым:
– Моя супруга намедни долго расспрашивала месье Обланова о его корнях. Как выяснилось, он смешанных кровей и ничуть этого не скрывает. Смесь, однако, весьма примечательная. Его отец был русским военным, ведущим свое происхождение от монгольских предков; он сражался с императорской армией под Аустерлицем и под Фридландом, затем впал в немилость и был отправлен в изгнание. Матушка же нашего духовидца была египтянкой и, если верить ему, принадлежала к древнейшему роду, в числе представителей коего были великие жрецы, жившие во времена фараонов, то есть мудрецы, владевшие знаниями, погребенными ныне под песками пустынь.
– Ах! Тайны Юга и Востока! Что сравнится с ними в этом мире? Что способно более воодушевить? Разве что, быть может, бархат кожи возлюбленной, пары опия и пикантный вкус давамеска [72].
Это пламенное заявление исходило от личности, которая, судя по всему, поставила себе первейшей целью не остаться незамеченной. Высокий молодой человек лет двадцати с длинными, до середины плеч, черными локонами и закрученными кверху усами был одет настолько эксцентрично, что казалось, каждая деталь его наряда нарочно была подобрана для того, чтобы шокировать скудоумных сограждан: фиалковый редингот, шелковый жилет, расшитый ослепительно-яркими цветами, рубашка с пышными кружевными манжетами и кроваво-алый галстук. Вся эта неистовая симфония красок завершалась вульгарным аккордом в виде пряди светлых волос вместо кулона на цепочке – этакого амурного трофея.
– Господи боже мой! – вздохнула Мелани. – Только этого кривляки здесь не хватало!
– А кто это? – поинтересовался Валантен.
– Теофиль Готье, начинающий поэт в поисках литературной славы. Моему мужу очень понравился опубликованный недавно сборник его стихов [73]. Готье и его приятель Виктор Гюго страстно увлечены оккультизмом.
Инспектор сразу вспомнил, что уже слышал имя Теофиля Готье в начале прошлого года – тот был в числе молодых писателей-романтиков, превративших «Французский театр» [74]в поле битвы и устраивавших там настоящие баталии в защиту Гюго на первых спектаклях по его нашумевшей пьесе «Эрнани». Во время тех бурных событий юный поэт успел обратить на себя внимание дерзким поведением и экстравагантным стилем в одежде, заслужившим ему прозвище «человек в красном жилете».
В появлении этого фантазийного персонажа Валантен увидел отличную возможность выйти из тени и вступить наконец в беседу:
– Мне кажется весьма неслучайным тот факт, что вы вспомнили о неких вызывающих галлюцинации веществах в контексте разговора о возможности общения с духами умерших. Уж не хотите ли вы намекнуть, что участников предыдущих сеансов Обланова попросту одурманили незаметно для них самих?
Вопрос, казалось, застал поэта врасплох. Он вскинул брови и с ироничным любопытством оглядел любопытного полицейского:
– Что за нелепость! Месье, должно быть, начитался приключенческих романов, из тех, что печатают в газетах с продолжением, или насмотрелся криминальных мелодрам на бульваре Преступлений. Коллективное отравление? Да бог с вами! Я бы скорее заподозрил тут нечто похожее на практики африканских и американских колдунов, которые используют сакральные растения, чтобы войти в транс и вступить в сообщение с миром мертвых. Подобные практики, возможно, были в ходу и у древних египтян, веривших в существование ка – бестелесного двойника человека. Они считали, что ка можно удержать на земле с помощью погребальных даров, которые клали в усыпальницу умершего. Присутствие ка считалось необходимым, если в дальнейшем предполагалось вызывать маны [75]покойного, насылающие вещие видения, для прорицания будущего. Подобные верования были распространены не только в Египте – мы находим их у других древних цивилизаций. Дожили они и до наших дней, как свидетельствуют обычаи современных колдунов, о которых я уже упоминал.
– Всё это несколько отдаляет нас от месье Обланова, – вмешался де Лонэ, испепеляя взглядом Валантена.
Барон клокотал от негодования: чертов незнакомец, чей элегантный наряд, впрочем, говорил о принадлежности к высшему свету, дерзнул переключить внимание аудитории на этого вульгарного хлыща Готье!