Устало вздохнув, человек с лицом молодого греческого бога отодвинулся на стуле подальше от стола, вытянул ноги и долго массировал веки.
В свои двадцать четыре года Валантен Верн, чья должность формально именовалась «инспектор полиции», занимал весьма своеобразное положение в префектуре. По факту он был главой Бюро темных дел – официально не существующего подразделения, основанного в ноябре 1830 года для раскрытия невероятных преступлений, зачастую таких, в которых на первый взгляд есть что-то сверхъестественное, и для выслеживания преступников нового типа, пользующихся ради совершения злодеяний доверчивостью людей и достижениями научного прогресса, еще неведомыми широким массам. В этом качестве молодой сыщик напрямую подчинялся префекту полиции и только ему обязан был отчитываться. Такое положение можно было бы назвать привилегированным, даже весьма завидным, не будь оно столь ненадежным. Полномочия и служебные ресурсы Валантена были ограничены, а само функционирование бюро держалось на честном слове – в зависимости от политических пертурбаций его гипотетически могли упразднить одним росчерком пера.
Впрочем, с подобной угрозой Валантену уже неоднократно приходилось сталкиваться не только в теории, но и на практике всякий раз, когда на улице Иерусалима менялось руководство, а в эту пору политической нестабильности такое происходило нередко. С тех пор как он приступил к выполнению обязанностей в самостоятельном бюро, то есть за последние четыре месяца, инспектор уже имел дело с тремя префектами полиции. Каждый новенький начальник поначалу приходил в изумление, обнаружив у себя в ведомстве некую службу, которая по сути таковой не являлась, ибо состояла из одного-единственного инспектора Верна. Однако успехи последнего всякий раз побеждали изначальные колебания и настороженность вышестоящих. Более того, обезвреживание им автомата-душителя и разгадка тайны поющего паука побудили очередного префекта, Александра Франсуа Вивьена, удвоить штат бюро. Таким образом, в начале марта Валантен обзавелся подчиненным, отныне помогавшим ему в расследованиях.
Означенный помощник, Исидор Лебрак двадцати лет от роду, покинул родную Пикардию сразу после июльских революционных дней, не имея за душой ничего, кроме юношеского энтузиазма. Так или иначе, прозябать долее на обочине Истории, шагающей вперед полным ходом, он был не намерен и потому решил податься в столицу, чтобы вступить в Национальную гвардию Парижа. Личность ее предводителя, харизматичного Лафайета, совершенно завораживала Исидора. Но увы! Юноша столкнулся с непреодолимой бюрократической волокитой системы, которая находилась в разгаре реструктуризации. Принужденный к нескончаемому ожиданию Исидор изнывал, скрипел зубами, глядя, как мало-помалу тают его скудные средства, и спускался все ниже по социальной лестнице, ведущей от более или менее пригодных для жизни недорогих гостиниц к самым замызганным меблирашкам квартала Сент-Авуа.
Когда в конце концов Исидору сообщили, что его ходатайство о зачислении в Национальную гвардию отклонено по причине отсутствия у него постоянного места проживания, Лафайета к тому времени уже отправили в отставку, а надежды, разгоревшиеся в обществе после бурных летних волнений, растворились в первых осенних туманах. Вместо чудесного новенького мундира, о котором он мечтал, наивный провинциал обзавелся люстриновыми нарукавниками и местом письмоводителя в Префектуре полиции на улице Иерусалима.
«На безрыбье и рак щука», – утешал он себя, пока на него не обрушились новые разочарования. Рыжий, неказистый, тщедушный писарь быстро стал любимой мишенью для зубоскальства у хищной стаи шпиков и полицейских, населявших местные коридоры. Но именно на редкость уродливый облик и положение мальчика для битья привлекли к Исидору внимание Валантена Верна. Когда префект Вивьен предоставил главе Бюро темных дел возможность самостоятельно найти себе будущего сотрудника, инспектор, не колеблясь ни секунды, остановил свой выбор на ничтожном писаре. У этого далеко не очевидного и даже удивительного решения были две основные причины. Во-первых, Валантен сумел распознать живой ум за внешней кротостью страстотерпца. А во-вторых, ему нужен был послушный и неопытный подчиненный, которого он сам воспитает и научит всему по собственному разумению.
В других бригадах уже и так наперебой судачили про особое подразделение, предназначенное для расследования запутанных дел с налетом мистики, но появление своеобычного дуэта превратило сложившееся поначалу настороженное отношение к бюро в затаенную враждебность. Верн был нелюдим и недоверчив с первого дня службы в префектуре, а красота грозного архангела и унаследованное от отца состояние ставили его вне круга простых полицейских. Что же до Лебрака, его продвижение по карьерной лестнице пришлось не по душе тем, кто до этого травил юношу, – а таких было немало! – озадачив их вопросом, на ком же теперь срывать раздражение. В результате двое столь непохожих друг на друга молодых людей навлекли на себя всю злость и зависть, на которые только были способны их коллеги.
Обо всем этом угрюмо размышлял Валантен, когда в дверь его кабинета постучали.
Глава 2Дама в беде и перстень-печатка
Инспектор выпрямился на стуле и одернул жилет, чувствуя, как сердце вдруг ускорило биение. В столь ранний утренний час его крайне редко беспокоили на рабочем месте. Лебрак быстро усвоил, что шефу после прихода в бюро нужен недолгий период спокойствия, чтобы собраться с мыслями и заново освоиться в образе полицейского, который был ему, казалось бы, совершенно чужд. Рыжий юноша как верный сторожевой пес охранял кабинет начальника от любого несвоевременного вторжения и всегда выжидал не менее часа, прежде чем заглянуть туда самому.
Почему же сегодня все пошло иначе? Валантен подумал, что это может быть связано с делом, которое заботило его сейчас более всего и над которым он работал втайне. Быть может, ему наконец принесли ту самую весть, что он нетерпеливо ждет со вчерашнего дня? Хорошо, если так. Ибо охота на Зверя затягивалась. Пора было уже с этим покончить.
В ответ на его приглашение войти порог переступил взъерошенный Исидор Лебрак. Было видно, что ему ужасно неловко. Поприветствовав шефа, он неуклюже протянул визитную карточку, изготовленную типографским способом:
Мадам Фердинанд д’Орваль
Имение «Буковая роща»
Сен-Клу
Слово «мадам» было приписано от руки чернилами.
– Я предложил ее выслушать, – попытался оправдаться Лебрак, – но она настаивает на том, чтобы поговорить с вами лично. Мадам д’Орваль уверяет, что много времени у вас не займет и что ей больше не к кому обратиться. Она считает, что вы ее последняя надежда.
– Как же выглядит эта мадам д’Орваль?
– Весьма благопристойная особа, и есть в ее облике что-то беззащитное. А еще она совершенно очаровательна.
Валантен жестом разрешил Исидору привести посетительницу в кабинет. Это и правда была прелестная женщина, бледная и тоненькая, с изящными, точеными чертами лица и золотисто-каштановыми локонами.
Вокруг глаз у нее залегли тени, а двигалась она с медлительностью выздоравливающего человека, который отважился на первый выход из дома после долгой и мучительной болезни.
Валантен вышел из-за стола, чтобы пододвинуть для нее стул. Мадам д’Орваль грациозно села и склонила голову, внимательно рассматривая хозяина кабинета. На ее губах играла ласковая и немного печальная улыбка.
– Я благодарна, что вы согласились уделить мне время. – Голос у нее был хорошо поставленный и на удивление уверенный, хоть и довольно тихий. – Мы с вами незнакомы, но мне известно, кто вы. Я следила за вашими недавними расследованиями по газетным статьям.
– Стало быть, вы читаете прессу?
– Вас это удивляет? Понимаю. Женщине из приличного общества не подобает интересоваться подобными вещами. Говорят, она должна присматривать за хозяйством, заботиться о благополучии близких и прежде всего о своем муже. Но именно забота о нем и привела меня сегодня к вам.
Валантен постарался выкинуть из головы все посторонние мысли, чтобы лучше сосредоточиться на разговоре. Однако это было не так-то легко – со вчерашнего дня его не отпускала тревога, – поэтому пока он машинально пробормотал только:
– Я вас слушаю, – и умолк.
– Меня зовут Мелани д’Орваль. Думаю, это имя ни о чем вам не говорит. Три года назад мой будущий муж удалился от дел и переехал из своего парижского особняка в принадлежащее ему небольшое фамильное имение на холмах Сен-Клу. Несчастный тогда безутешно скорбел по первой супруге, безвременно покинувшей этот мир. В ту пору мы с ним и познакомились. Мне казалось, он совершенно утратил вкус к жизни, и могу сказать, что лишь присутствие его единственной дочери Бланш, еще отроковицы в то время, помешало ему совершить непоправимое. Именно глубочайшее отчаяние этого человека и привлекло к нему мой интерес. Я желала только одного – вернуть немного радости его потухшему взору, вырвать добрейшего и достойнейшего любви мужчину из объятий небытия. И думаю, можно с уверенностью утверждать, что мне это удавалось – по крайней мере до тех пор, пока в прошлом году не случилась ужасная трагедия.
«Его единственная дочь… еще отроковица…» Валантен с бóльшим вниманием всмотрелся в лицо женщины, сидевшей напротив него. Платье и шляпка, изысканные и строгие, были в темных тонах, что явно ее старило, ибо, присмотревшись получше, инспектор пришел к выводу, что ей никак не больше тридцати. Это означало, что муж должен быть лет на десять-пятнадцать старше. Мысль о том, что она, вероятно, явилась сюда просить помощи из-за какой-нибудь вульгарной любовной интрижки, раздосадовала Валантена. Если так, придется эту мадам поскорее выпроводить. Однако хрупкая красота Мелани д’Орваль и страдание во взоре вызывали неодолимое желание взять ее под защиту. Любой нормальный мужчина при виде такой женщины немедленно проникся бы стремлением позаботиться о ней.