Но Аглаэ не собиралась над ним смеяться. В ее глазах не было ни иронии, ни жалости, ни раздражения. Она смотрела на него спокойно и, возможно, с долей настороженности, но уж точно безо всякой враждебности.
– Я как раз варю кофе с цикорием. Хочешь?
Валантен кивнул. Она отвернулась от него, чтобы снять кастрюльку с маленькой дровяной печи. И у Валантена, не отводившего от нее взгляда, защемило сердце. Из тяжелого пучка у девушки на затылке выбились несколько каштановых вьющихся прядок, подчеркивавших грациозную хрупкость шеи. Ему нравилась легкость ее движений и то, как она подносит руку ко лбу, чтобы откинуть непослушные локоны. Каждый из ее жестов сейчас, пока она стояла к нему спиной, казался трогательной попыткой потянуть время, привыкая к его присутствию, отложить момент разговора, которого она боялась не меньше, чем он сам. Валантен чувствовал, что в душе она так же уязвима, как он, и ненавидел себя за то, что опять стал причиной неловкости, почти осязаемо возникшей между ними.
– Ты, наверное, предпочитаешь без сахара?
– Без сахара, да.
Она обернулась с чашками, исходящими паром, в каждой руке. Он старался не смотреть ей в глаза и отчаянно искал, что сказать или сделать, просто для того, чтобы преодолеть смущение. Аглаэ поставила обе фарфоровые чашечки на стол и указала ему на стул подбородком:
– Может, присядешь? Так будет удобнее пить кофе.
– Да-да, конечно.
Как же все это было тягостно и мучительно, неприятно и тщетно! Теперь Валантен уже глубоко сожалел о том, что в безотчетном порыве явился к Аглаэ, не успев подумать, что он ей скажет, даже не разобравшись в собственных чувствах. Чего он на самом деле ждал от их дальнейших отношений? Что в них можно было изменить и что нельзя? Нужно было задаться этими вопросами, прежде чем думать о новой встрече. Теперь же было слишком поздно, и разум беспомощно бился на месте, как птица, угодившая в клей.
Аглаэ, со своей стороны, похоже, не собиралась облегчать ему задачу. А может, она и сама не знала, с чего начать, или боялась, что он снова ее оттолкнет. Девушка сидела и молчала, повернувшись к нему в три четверти и устремив невидящий взгляд в окно, пила горький напиток маленькими глоточками и время от времени вытягивала губы, чтобы осторожно подуть в горячую чашку. Зрелище было восхитительно изящное и трогательное, но преисполненное неизбывной печали.
В конце концов, поскольку он ничего не мог сделать, но необходимо было прорвать этот болезненный нарыв, Валантен бросился в омут с головой:
– Я хочу попросить у вас прощения за то, что тогда произошло. Я не должен был убегать. Это был невежливый и, главное… трусливый поступок. С тех пор я не перестаю себя казнить.
Нежная, полная сострадания улыбка мелькнула на лице Аглаэ – мимолетная, как украденный поцелуй. А следом на нем отразилась мука. Две едва заметные морщинки, которых раньше он никогда не замечал, появились над переносицей.
– Не надо себя упрекать, и не беспокойся из-за меня. Я знаю, что ты пережил. Я понимаю, – говоря это, она положила ладонь на стол, рядом с чашкой, и Валантен повторил этот жест, коснувшись ее пальцев своими.
Но сделать что-то большее ни один из них не решился. В воздухе возникло странное напряжение, будто они, как два канатоходца, замерли посреди опасного номера, стараясь изо всех сил не потерять равновесие.
– В глубине души я питаю к вам сильное чувство, Аглаэ. Вы для меня – самый дорогой человек на свете, и ваша любовь – это самое прекрасное и драгоценное из того, что я когда-либо получал в дар. Но мое тело не подвластно ни чувствам, ни разуму. Оно отказывается мне подчиняться после того, что ему когда-то пришлось вытерпеть. Я надеялся, что время залечит мои раны, но, видимо, его усилий недостаточно. Полного исцеления не будет до тех пор, пока Викарий продолжает сеять зло вокруг себя…
Он замолчал, задохнувшись, как после долгого бега, и сам поразился тому, как много слов ему удалось произнести без пауз. Девушка вздохнула и с величайшей деликатностью коснулась ладонью его небритой щеки. Валантен вздрогнул, но не попытался отстраниться.
– А если ты никогда его не поймаешь? – спросила она тихо, едва слышно, голосом скорее похожим на вздох. – Что тогда? Ты сам себя обречешь на вечное одиночество? Но ведь это будет худший исход. Ты нашел в себе силы ускользнуть от него, когда был ребенком, но он по-прежнему держит тебя в своей власти теперь, когда ты стал взрослым?
– Я не один. Он причинил зло не только мне. Были другие жертвы этого монстра, и в их числе – мой приемный отец. Я слышу их каждую секунду – они взывают о мести.
Аглаэ покачала головой. Ее черты исказились, в глазах заблестели слезы.
– Бедная моя любовь! Ты же сам мне сказал: твой отец хотел лишь одного – чтобы ты в конце концов нашел успокоение и счастье. И я тоже желаю этого всей душой! Почему нельзя оставить весь этот кошмар в прошлом? Давай уедем отсюда вместе. Уедем, куда ты захочешь. Клянусь, я сумею сделать тебя счастливым.
Валантен наклонился к ней, прижался лбом к ее лбу, накрыл ее ладонь, лежавшую на его щеке, своей ладонью. Он словно хотел впитать через кожу ее нежность и силу, ощутить хоть на мгновение то счастье, которое она ему обещала, но которое – он знал – было ему недоступно. Они замерли так, в неподвижности, на несколько долгих минут. Их сердца бились в унисон, дыхание перемешалось.
Потом, очень медленно и будто бы с сожалением, он начал отстраняться.
– Останься со мной! – мучительно выдохнула Аглаэ, глядя на него прекрасными золотисто-карими глазами, в которых было столько тоски и отчаяния.
– А как же Дамьен? – спросил он голосом, в котором прорвался всхлип ребенка. – Как я могу его предать?
Аглаэ хотела сказать, что Дамьен исчез много лет назад, что Валантен и так сделал все, чтобы его спасти, и теперь имеет право на покой. Но для него услышать такое было бы невыносимо. Она прекрасно это понимала. Замерев на стуле, девушка молча смотрела, как он встает и медленно идет к выходу. В тот момент, когда он взялся за дверную ручку, Аглаэ печально улыбнулась ему в спину и прошептала с бесконечной нежностью:
– Я буду ждать тебя, Валантен. Всегда.
Он обернулся и как будто хотел что-то сказать. Его губы дрогнули. Рука замерла на щеколде. Но в итоге он лишь опустил глаза и качнул головой.
Затем переступил порог и закрыл за собой дверь.
Глава 28Мечты и кошмары
Церковная лавка на вид была неказистая – узкая темная витрина, зажатая между фасадами высоких жилых зданий на углу за поворотом на площадь Сен-Сюльпис. Валантен наверняка проходил мимо нее сотню раз, даже не замечая. Запыленная витрина была кое-как освещена. Тусклый свет какого-то зловещего, мрачного оттенка исходил от кенкета, висевшего за стеклом, в глубине помещения. В этом свете виднелись этажерки вдоль стен. От пола до потолка этажерки были забиты статуэтками святых, дароносицами, распятиями, иконками и благочестивыми картинками. В зеленоватом сиянии лампы все это нагромождение дешевых предметов культа, сваленных в беспорядке, отбрасывало на стены фантастические тени, придававшие лавке потусторонний вид и внушавшие смутное беспокойство.
Накануне вечером, вернувшись от Аглаэ к себе домой, Валантен уже не мог бороться с накопившейся за несколько дней усталостью и переизбытком эмоций, вызванных визитом к актрисе. Он как подкошенный рухнул на кровать и проспал пятнадцать часов кряду, чего с ним никогда еще раньше не случалось, а проснувшись, почувствовал себя на удивление бодрым и готовым двигаться дальше. Закончив банные процедуры, чисто выбритый Валантен окончательно восстановил силы благодаря плотному завтраку, приготовленному Эжени, оделся сдержанно и элегантно, после чего немедленно отправился в аптеку Пеллетье за всем необходимым для химических опытов, которые он задумал провести после встречи с Луи Дагером. На обратном пути у него и возникла неожиданная идея сделать крюк, чтобы наведаться к лавке с терновым венцом на вывеске. Надо было проверить, дало ли уже какие-то результаты наблюдение, установленное за ней Клопом.
Но самого Клопа на подступах к скромной лавчонке нигде не было видно. Укрывшись в подворотне, Валантен добрую четверть часа осматривал окрестности, прежде чем решился приблизиться к витрине, и теперь, прижавшись носом к замызганному стеклу, он рассматривал помещение, все еще не осмеливаясь, однако, переступить порог. «Напротив церкви Сен-Сюльпис, под вывеской с терновым венцом, скоро получишь весточку от меня». Ориентиры, приведенные Викарием в письме, которое Валантен нашел в Морване, были вполне четкими. В какой форме на сей раз даст о себе знать заклятый враг? Ждут ли его, Валантена, за порогом новый труп и очередное послание? Должен ли он сейчас войти в лавку, чтобы это выяснить?
Пока в голове теснились вопросы, он обернулся и обвел взглядом всю площадь по кругу. Куда, черт возьми, подевался Клоп? Поручив мальчишке тайком понаблюдать за лавкой, инспектор надеялся узнать, что замышляет Викарий, и помешать его планам. Вероятно, юный чистильщик обуви отбежал по нужде или сейчас покупает что-нибудь перекусить у бродячих торговцев, которых тут полно – подстерегают клиентов на перекрестках с улицами Круа-Руж и Вожирар. Валантен решил все-таки дождаться его возвращения. В конце концов, торопиться сегодня было некуда.
Он уже собирался отойти от лавки чуть подальше, чтобы не привлекать внимания, но вдруг заметил краем глаза за витриной какое-то движение. Валантен резко остановился и прищурился, вглядываясь в зеленоватый полумрак сквозь толстый слой пыли на стекле.
В царившем внутри хаосе определенно появилось нечто новое. Вернее, некто. Жирный черный кот прошествовал по книжной полке с ветхими, серыми от пыли переплетами томиков Библии, которые оттуда редко доставали. Перескочил на другую этажерку с небрежной ловкостью и медленно двинулся дальше, с полки на полку, как полновластный хозяин, обозревающий свои владения. По дороге кот словно намеренно обвивал длинным хвостом то распятие, то статуэтку молящей