ся Девы Марии с некоторым даже сладострастием, и узкие глаза его поблескивали в слабом свете кенкета. Эти два фосфоресцирующих миндалевидных ока странным образом подействовали на Валантена – они словно притягивали его, как два магнита. Не будь там этого ленивого кота, он, наверное, так и не решился бы переступить порог.
Когда дверь открылась, у него над головой закачались и мелодично зазвенели длинные медные трубочки. Кот тотчас замер и уставился на вошедшего. Шерсть у зверя на загривке встала дыбом, показались маленькие острые клыки, из пасти вырвалось сердитое рычание.
– Кто же так гостей принимает, котище? Можно подумать, ты не рад новым клиентам!
При звуках голоса Валантена кот прянул в сторону и скрылся под комодом, а из глубины лавки вдруг донесся другой голос, тихий и дрожащий:
– Клиенты к нам в последнее время редко захаживают. Мефисто успел отвыкнуть от людей, а заодно и позабыть о хороших манерах.
Валантен почему-то был совершенно уверен, что в лавке никого нет, кроме кота, и потому испуганно вздрогнул, несмотря на вежливый тон и старческие интонации невидимого пока хозяина. Голос исходил из дальнего угла, где тени отказывались сдавать позиции призрачному свету лампы. Инспектор сделал несколько шагов вперед и различил тень, которая была чуть темнее других, – возможно, силуэт человека, сидящего в кресле.
– Чем могу помочь вам, почтенный месье? – прошелестела тень, оставшись неподвижной.
Глаза полицейского уже начали привыкать к полумраку, и он разглядел наконец жалкого тщедушного старика. Волосы у него были редкие, то ли седые, то ли соломенные, а немощное, по всей видимости, тело закутано в плед.
– Простите за неожиданное вторжение, – сказал Валантен. – И за то, что, возможно, мой вопрос покажется вам неуместным, но я ищу одного человека…
Дряхлый торговец откинул плед, кое-как поднялся на ноги и зашаркал к старинному прилавку эбенового дерева – там на великолепной подставке из кованого железа лежала толстая раскрытая книга. Старик взял второй кенкет с этажерки позади прилавка и, тщательно подкрутив фитиль, зажег его. Теперь, при свете двух ламп, его лицо казалось сморщенным, как помятый лист пергамента. Тонкие, почти незаметные губы изогнулись в улыбке – словно кто-то рассек его лицо невидимым лезвием кинжала.
– Не извиняйтесь, инспектор Верн. Мы с Мефисто ждали вашего визита.
Валантен вздрогнул. С тех пор как некоторое время назад он впервые заглянул через витрину в это сумрачное и вместе с тем живописное средоточие хаоса, все здесь ему казалось странным. Зловещая аура, исходившая от нагромождения разных вещей, нездоровое освещение, горящие зеленым огнем зрачки Мефисто, необычный торговец, который, казалось, обитает в этом хаосе испокон веков и притом как бы пребывает вне времени. А теперь эфемерное, не от мира сего создание вдруг обратилось к нему по фамилии!
– Мы знакомы? – нахмурился полицейский.
Старик издал трескучий смешок:
– Боюсь, не имел чести видеть почтенного господина инспектора среди моей скромной клиентуры. Однако мне вас весьма подробно описали, и нынче я сразу понял, что усталые глаза меня не подвели. Бывают, знаете ли, настолько своеобычные и примечательные лица, что их невозможно спутать с другими.
– Кто с вами говорил обо мне?
– Э-э… тот самый господин, который сделал заказ на ваше имя. Он заплатил вперед сполна и заверил меня, что на днях вы зайдете лично.
– Заказ? На мое имя?
Лавочник нацепил очки с толстыми, как бутылочные донышки, стеклами, склонился над открытой книгой и повел указательным пальцем по строчкам, отыскивая нужную.
– Так-так, посмотрим, это где-то здесь… Конечно, здесь, иначе и быть не может, я все записываю, а в конце каждого месяца мы с Мефисто проводим инвентаризацию…
Валантен начинал испытывать раздражение. Что за комедию ломает этот старый чудак? Достаточно было взглянуть на царивший вокруг беспорядок и на толстый слой пыли, покрывающей все товары, чтобы понять, что в это зловещее заведение давным-давно не заглядывал ни один клиент. Тем не менее лавочник знал его имя и выполнил для него какой-то заказ. Сейчас это было главное, и результат стоил терпеливого ожидания.
Наконец старик нашел то, что искал. Крючковатый палец с раздутыми подагрой суставами долго кружил хищной птицей над страницами, но все-таки спикировал на нужную строчку. Лавочник по-детски вскрикнул от радости и, развернувшись, достал из шкафа со множеством ящичков маленький сверток.
– Вещица, конечно, небольшая, но работа высочайшего качества. Вырезана вручную из иудейского кедра. Не сгниет, не испортится – даем гарантию. В наши дни такого уже не делают.
Валантен схватил картонную коробочку, перевязанную лентой, нетерпеливо сорвал бантик и снял крышку. На атласной подложке покоился крестик из светлой древесины, в точности такой, какие Викарий заставлял носить своих маленьких жертв.
Инспектор мучительно сглотнул.
– Как выглядел человек, который велел вам передать это мне, и когда он заходил в лавку?
– Погодите-ка… сегодня у нас вторник. Стало быть, позавчера он заходил. Это был священник с лицом пророка-духовидца. Глаза у него необычные – глубоко посаженные и будто бы горят внутренним огнем.
Викарий! Валантен готов был отдать руку на отсечение, что это он.
– Значит, вы работаете по воскресеньям? – недоверчиво спросил молодой человек.
– Ваше благородие! – слащаво заулыбался старик и обвел руками свой ассортимент, будто призывая посетителя узреть очевидное. – Воскресенье – день Божий. Как же это мы не будем работать?
– А того человека, который сделал заказ, вы уже видели раньше?
– Память у меня теперь не так крепка, как в прежние времена, однако могу с уверенностью утверждать, что не видел. Как я уже говорил, бывают такие лица, которые не забываются.
Озадаченный Валантен кивнул. И что это все означало? Зачем Викарию понадобилось привести его в столь необычное место?
Решив, что здесь он уже больше ничего не выяснит, инспектор собирался распрощаться с владельцем церковной лавки, но тот вдруг хлопнул себя по лбу с воплем обезумевшей мыши:
– О горе мне! Еще немного, и забыл бы напрочь. Верно я вам пожаловался, память у меня нынче никуда не годится! К этому крестику-то послание ведь прилагалось. Ну-ка, ну-ка, куда же я его задевал?.. Ах, да здесь же оно, нарочно сюда положил, чтоб не забыть… – Старик захлопнул толстую книгу на подставке и снова открыл ее, но только верхнюю крышку переплета – под ним на безупречно чистом форзаце лежал лист бумаги, сложенный вчетверо и запечатанный черным воском.
Валантен взял письмо не без некоторого опасения, сразу вскрыл печать и развернул. Почерк был тот же – мелкий, извилистый, как след змеи на песке.
Дорогое мое дитя,
до чего же отрадно знать, что, сбежав от меня когда-то, теперь ты горишь желанием снова со мной повидаться! Ты, при твоем-то уме и восприимчивости, должен по достоинству оценить всю пикантность ситуации и задуматься о неизменной иронии судьбы. Но будь спокоен: день, когда мы снова обретем друг друга, не за горами. Мы и сейчас ближе, чем ты можешь себе вообразить. Тем не менее остается участок пути, каковой тебе надлежит одолеть…
Как и обещал, я бросил еще один драгоценный камешек, чтобы наметить тебе путь во тьме ночной, в которой все мы обречены скитаться по этому грешному миру. Главное, не пройди мимо. В доброте своей безмерной дам тебе ценный совет – в твоих интересах следовать ему строжайшим образом. Сразу, как только прочтешь это послание, отправляйся на Бельвильскую заставу и найди там гусара, скорбного косоглазием. Спроси, где лаз невидимок. Вот все, что я могу сказать, но поверь мне, это уже немало.
До встречи…
На выходе из церковной лавки Валантен остановился в нерешительности. Он мог бы постараться забыть на время о туманном послании и сосредоточиться на деле д’Орвалей. Если результаты лабораторных опытов окажутся убедительными, ему удастся сегодня же вечером открыть Фердинанду д’Орвалю глаза на то, что происходит. Расследование еще не закончено, но уже сделан гигантский шаг к разоблачению чудовищной махинации, жертвой которой стал этот несчастный человек. Однако Викарий написал, что нужно отправиться на Бельвильскую заставу сразу после прочтения письма. Не упустит ли он что-то важное, если пренебрежет этим указанием? Сейчас больше, чем когда-либо, Валантену казалось необходимым продолжить свое противостояние с монстром. Так или иначе, полдня отсрочки для Пьера Оврара – не такой уж большой риск. Исидор сейчас находится в «Буковой роще» и держит ухо востро – весьма вероятно, что никаких судьбоносных событий там не произойдет, пока юный сыщик остается в усадьбе.
Даже не подозревая о том, как чудовищно он ошибся в своих рассуждениях, Валантен твердо решил незамедлительно отправиться на север столицы. Он поспешил к остановке извозчиков между Палатой пэров и театром «Одеон». Там он запрыгнул в первый же свободный фиакр и пообещал кучеру удвоить плату, если тот домчит его до Бельвильской заставы меньше чем за полчаса.
Бельвильская застава… Именно там по обе стороны стены Фермье-Женеро находилось одно из самых знаменитых мест увеселения парижан – Ла-Куртий. Оно делилось на Бас-Куртий, в черте Парижа, и От-Куртий, за городской стеной, у деревушки Бельвиль. Именно здесь, в предместье, где не надо было платить таможенные пошлины, и принимали посетителей многочисленные кабаки. Воскресными вечерами в Ла-Куртий собиралось разношерстное общество – рабочий люд, буржуа, военные, честные женщины и проститутки приходили сюда поесть, выпить и поплясать в веселой кутерьме. В самых скандальных заведениях, таких как «Медведь», «Длинная морковка» или «Дикарка», нередки были бурные ссоры и драки. В Ла-Куртий справляли свадьбы, а раз в году отсюда начиналось карнавальное шествие, сворачивавшее затем на улицу Фобур-дю-Тампль, чтобы внести немного праздничного безумия в чинное сердце Парижа. В общем, это было место неистовых пьянок и гулянок, но как только гасли карнавальные фонарики и смолкала развеселая музыка, оно в будние дни снова превращалось в обычное предместье, серое и унылое, лишенное всякой привлекательности.