– Кроме того, – продолжил Исидор, – конвульсии, случившиеся у несчастного Фердинанда д’Орваля перед смертью, очень напоминают припадки, унесшие жизнь его дочери. Может, это следствие нервного истощения или какой-то фамильный недуг? Здоровье д’Орваля было сильно подорвано двумя тяжелыми утратами, последовавшими одна за другой. Он был совершенно раздавлен горем. Новое потрясение, вызванное предательством Обланова-Оврара и обнаружением кражи, могло вызвать смертельный припадок, которого не выдержал ослабленный организм. Да и зачем вообще было устранять д’Орваля? У Оврара все получилось, и он успел сбежать. У него не было никаких причин убивать человека, которого он так успешно водил за нос до последнего.
Бегство Оврара было дополнительной причиной недовольства Валантена. Сразу после возвращения Исидора в префектуру инспектор отправил двух городовых на улицу Л’Эпе-де-Буа для задержания лжемедиума. Стражи порядка вернулись с пустыми руками. Собственница меблированных комнат сообщила, что Оврар приехал из Сен-Клу в понедельник, ближе к полудню, собрал вещи и исчез в неизвестном направлении, не оставив нового адреса. Поскольку за комнату он всегда исправно платил заранее, а почты ни разу не получал за все время пребывания здесь, хозяйка не сочла нужным расспрашивать, как с ним связаться в случае необходимости.
– Подумать только, ведь все это произошло всего за несколько часов! – досадливо вздохнул Валантен. – Мне наконец удалось понять, как этот дьявол Оврар разыграл свой спектакль. Я собирался отправиться в Сен-Клу и устроить наглядную демонстрацию Фердинанду д’Орвалю, чтобы таким образом убедить его начать судебное преследование мистификатора. А Оврар, оказавшись за решеткой, поведал бы нам еще много интересного…
Исидор не сумел скрыть живейшего любопытства – не без доли скептицизма, однако:
– Вы хотите сказать, что нашли объяснение всем фокусам этого иллюзиониста? Трясущемуся столику, самопроявившемуся лику Бланш и призраку в лучах зари на берегу пруда?
– Совершенно верно. Более того, я прихватил с собой сегодня утром весь инструментарий, который понадобился бы мне для убеждения Фердинанда д’Орваля. Но теперь все это уже бесполезно…
– Ну, раз вы не можете открыть глаза покойнику, я буду счастлив, если вы просветите меня, вашего покорного слугу. Умираю от желания узнать, как эта бестия ухитрилась всех нас одурачить, и не один раз!
Валантен позволил себе слабую улыбку. Сейчас он переживал чудовищное поражение, тем не менее любовь к наукам и изобретениям побуждала его выполнить просьбу помощника и утолить его жажду знаний.
– Начнем с самого простого, но и самого зрелищного представления, – сказал Валантен, наклонившись, чтобы взять стоявший у его ног небольшой саквояж и водрузить его на стол. – Я имею в виду явление Бланш на берегу пруда. Все гости, среди которых было немало истинных поклонников оккультизма, были поражены до глубины души этим чудом. Однако что же мы видели на самом деле? Силуэт белокурой девушки, чем-то похожей на покойную дочь хозяина «Буковой рощи». То есть, по сути, ничего экстраординарного. Что же тогда так потрясло почтенную публику?
– Ну конечно же восход солнца в ночной тьме! Заря неземная!
– Вот именно! Появление человеческой фигуры не впечатлило бы так и самых наивных зрителей, не будь этого волшебного сияния ровно в том месте, где возникла девушка. Так вот, в данном случае Оврар всего лишь воспроизвел эффект одного новейшего бульварного аттракциона. – Инспектор достал из саквояжа афишу, зазывающую публику на диораму Дагера, и показал ее Исидору.
– «Диорама»? – прочел тот вслух. – И что же это такое?
– Потрясающее изобретение! Настоящий театр иллюзий!
И Валантен рассказал помощнику все, что узнал во время своей недавней экспедиции по следам Оврара и визита в заведение на площади Водокачки.
– Не подлежит сомнению, что наш затейник для создания иллюзии солнечного света, озарившего покойную и возродившего ее к жизни, воспользовался тем же приемом. На живописных панно из прозрачной ткани был реалистично и объемно, в технике тромплёй, воспроизведен тот самый участок берега пруда, где разыгрывалось действие. Благодаря особой подсветке Оврару удалось воссоздать сияние утренней зари в отдельно взятом месте, придав своей иллюзии правдоподобие за счет эффекта трепещущей на ветру листвы.
– Но какие источники освещения он использовал? – нахмурился Исидор. – Со слов Дагера, которые вы мне только что повторили, его изобретение не может работать без дневного света.
– А вот тут Оврару пришлось внести свой вклад и усовершенствовать украденное. Вчера я побывал в аптеке профессора Пеллетье и поинтересовался у него, есть ли способ получить мощный источник света, не прибегая к городской системе газового освещения. Он поведал мне о недавнем открытии химиков: негашеная известь при определенных условиях взаимодействия с кислородом излучает интенсивное свечение. Сейчас этот метод используют армии некоторых стран для передачи сообщений на большие расстояния с помощью световых сигналов. Сам по себе процесс требует большой осторожности при обращении с материалами – я чуть было не устроил пожар в квартире и вызвал приступ паники у своей домработницы, когда вчера вечером проводил эксперимент в домашней лаборатории. Однако Пеллетье уверен, что такой вид освещения скоро войдет в обиход во всех европейских театрах [89]. И я не сомневаюсь, что Оврар, странствующий артист, постоянно ищущий возможности усовершенствовать свои номера, был в курсе этого открытия.
– Хорошо, modus operandi понятен. Но почему мы ничего не нашли на берегу пруда, когда туда примчались?
– Представление было зрелищное, но материалов для него потребовалось совсем не много. Живописные панно из прозрачной ткани, скатанные в рулоны, занимали мало места, а источником освещения служили несколько реактивов объемом не больше обычного ведра каждый. Оврар рассчитал количество извести, необходимое для непродолжительного свечения. Между тем моментом, когда «заря» погасла, и тем, когда мы добрались до дальнего берега пруда, прошло всего минут десять. Помощнице Оврара, той, что сыграла роль Бланш, этого хватило, чтобы перерезать веревки, на которых висели полотна, и все убрать.
– Но как? Она все равно не смогла бы унести за один раз и вёдра, и рулоны ткани. Либо мы должны допустить, что у Оврара было несколько сообщников. Однако в этом случае им трудно было улизнуть так, чтобы мы ничего не услышали, и следы наверняка остались бы.
– Ты прав, – согласился Валантен. – Поэтому я думаю, что женщина была одна. И уносить реквизит ей не потребовалось – она спрятала все на месте.
– Где? Мы тщательно обыскали берег и заросли. Если бы там что-то было, обязательно заметили бы.
– Не факт. Одно надежное местечко мы совершенно точно пропустили. Хотя, конечно, надо признать, что нам не могло тогда прийти в голову там поискать.
– И что же это за местечко?
– Пруд, разумеется. Сообщница Оврара скатала полотна, прикрепила к ним ведра в качестве груза и бросила в пруд. Концы в воду – в буквальном смысле. У нее это должно было занять не более пяти минут, и осталось достаточно времени скрыться в глубине парка.
Исидор на пару секунд задумался, мысленно рисуя себе эту сцену, затем его лицо просияло в наивном ликовании.
– Да! Все именно так и должно было быть! Надо же, какое простое объяснение, а мы тогда все поверили в чудо!
Валантен не стал спорить. Со своей стороны, даже притом, что в тот вечер в усадьбе он еще не понимал, каким образом Оврар устроил мистификацию, ему и в голову не приходило, что тут могли быть задействованы сверхъестественные силы. Хорошее образование и давний интерес к научному прогрессу приучили его искать всему рациональные объяснения – единственно возможные для просвещенного и склонного к логическим построениям ума.
Он выложил из саквояжа на стол еще несколько вещей и снова взглянул на помощника:
– Узнаёшь эти предметы? Точно такие же мы нашли в съемной комнате Оврара на улице Л’Эпе-де-Буа. Деревянный ящик, мешочек с кристаллами йода и флакончик с ртутью. Весьма необычный ассортимент для съемной каморки. Для чего же это могло ему пригодиться?
– Полагаю, вопрос риторический, – хмыкнул Исидор, – потому что вы и без меня уже знаете ответ.
– От тебя ничего не скроешь. Ящик снабжен откидной крышкой, с помощью которой закрывается и открывается маленькое отверстие. Такая конструкция навела меня на мысль, что мы имеем дело с камерой-обскурой.
– Никогда не слышал ни о чем подобном. И что же это такое?
– Оптическое устройство, принцип действия которого известен очень давно. Его описание встречается еще у Аристотеля, а древнейшие упоминания относятся ко временам Византийской империи. Camera obscura, то есть «темная комната» на латыни, позволяет получить на установленном внутри ее экране уменьшенное перевернутое изображение пространства, находящегося перед открытым отверстием.
– Как это возможно?
– Чистая физика. Свет в природе отражается всеми объектами в разных направлениях. Сфокусировав его, можно получить на экране проекцию лучей, отражающихся от объектов, которые находятся перед камерой-обскурой, и проходящих через отверстие в ней. Лучи распространяются прямолинейно от каждой точки каждого объекта и создают на экране двумерную картинку, очень близкую к той, что воспринимает человеческое зрение при взгляде на те же объекты. Начиная с эпохи Ренессанса, многие художники пользовались этим приспособлением для более точного воспроизведения пейзажей и видов на холсте.
– Стало быть, и Оврар взял на вооружение этот метод, чтобы нас обмануть. Но я все же не понимаю, каким именно образом он использовал камеру-обскуру.
– Не беспокойся, я тоже пребывал в недоумении, когда мы покидали его съемную каморку. Но сам факт, что мы нашли у него камеру-обскуру, не давал мне покоя. И лишь когда я увидел диораму Дагера, меня осенило! Узнав, что Оврар интересовался гениальными находками этого изобретателя, я задумался, уж не основана ли какая-нибудь из них на неких оптических иллюзиях, требующих применения принципа камеры-обскуры. И когда я задал Дагеру вопрос на эту тему, у него чуть сердечный приступ не случился.