Когда инспектор, ставший беспомощным свидетелем смертельного падения Оврара, вернулся в квартиру балерины, та еще сражалась, как дьяволица, хоть и была закована в наручники. Исидор, явно вымотанный до предела, с трудом ее сдерживал. Она ожесточенно лягалась, пиналась и пыталась укусить юношу, а он безуспешно старался ее успокоить. Но после того как Валантен рассказал ей о печальной участи сообщника, Мария сразу обмякла, как будто в ней что-то сломалось. Горе ее казалось столь беспросветным, что инспектор понял: бедная девушка и правда была влюблена в мерзавца Оврара, а потому проникся искренним сочувствием к незнакомке, которую, возможно, против ее воли втянули в скверную историю.
Пока Лебрак бегал по его поручению в участок седьмого округа за каретой, чтобы отвезти танцовщицу в тюрьму, Валантен дал ей выплакаться, не докучая вопросами, на которые она в таком состоянии все равно не смогла бы ответить. Быстрый обыск маленькой квартиры показал, что драгоценностей, украденных у Мелани д’Орваль, там нет. У Оврара при себе их тоже не было – инспектор убедился в этом, когда спустился с крыши во двор и осмотрел труп. В кармане мертвого бродячего артиста была только сотня франков золотыми монетами, определенно взятыми из сейфа д’Орваля, но составлявшими лишь малую часть исчезнувшей суммы. Валантена это, однако, не удивило – у него уже возникли кое-какие соображения о том, где нужно искать остальное. Поэтому он и не пытался расспрашивать об этом Марию – сидел и молча наблюдал за бедной девушкой, сломленной горем.
Сейчас, в карете, он продолжал смотреть на нее – белокурую, хрупкую, притулившуюся на банкетке в тяжелой берлине и вздрагивавшую от малейшей тряски. Она больше не рыдала – выплакала слезы до последней капли, – но осунувшееся лицо выражало неутолимую печаль. Длинные пряди светлых волос прилипли к мокрым щекам, а остановившийся взгляд, казалось, был направлен в глубины памяти.
Тряпичная кукла… Это сравнение сразу возникло в голове Валантена, но юная полька вызывала у него противоречивые чувства. Если б он мог, он проявил бы уважение к ее горю и отложил допрос на завтрашнее утро, однако такой деликатный поступок инспектор не имел права себе позволить. Ему нужно было получить ответы на некоторые вопросы, и время было дорого. Чем раньше будет закрыто дело д’Орваля, тем скорее он сможет заняться Викарием и устранить угрозу, нависшую над Аглаэ.
Это последнее соображение заставило его наконец нарушить молчание.
– Я этого не хотел, мадемуазель, – сказал Валантен. – Даю слово. Оврар отлично понимал, чем рискует. Он сделал свой выбор сознательно.
Реакция Марии Попельской ограничилась тем, что она обратила к нему осовелый взгляд. Можно было подумать, что девушка услышала его слова, но они не достигли ее сознания – она попросту была не способна понять их смысл. И губ не разомкнула.
– Вполне естественно, что вы удручены, – продолжил Валантен. – Полагаю, Пьер Оврар наобещал вам много прекрасного. Но как вы могли поверить, что он сдержит обещания? Вы пожертвовали своей свободой, чтобы дать ему уйти, и он без колебаний сбежал, оставив вас в наших руках. Как думаете, сделал бы он то же самое ради вас?
В глубине души Валантен глубоко сожалел о том, что ему приходится говорить эти жестокие слова, но другого способа заставить ее отреагировать не было. И его расчет оказался верен. Глаза Марии ожили, блеснули вызовом.
– Да что вы о нем знаете?! – бросила она с презрением и гневом. – Возможно, Пьера нельзя назвать образцом добродетели, но с моего первого дня в Париже он был единственным мужчиной, который относился ко мне не как к какой-то вещи, которую можно купить. Единственным, слышите?
– Конечно. Он относился к вам настолько по-человечески, что даже втянул в историю с убийством, – отрезал Валантен, прекрасно зная, что выкладывает свой главный козырь.
Последнее слово ее как громом поразило – балерина поднесла руку ко рту и широко раскрыла глаза, в которых ясно читалось недоверие, смешанное с крайним изумлением.
– Пьер – убийца? Что вы такое выдумали? Пусть он был балаболом и жутким обманщиком, но никогда бы и мухи не обидел! Он ненавидел насилие!
– А ведь и правда, яд – оружие слабого пола, – повысил ставку Валантен.
Мария нахмурилась и затрясла головой, словно хотела изгнать оттуда услышанное или рассеять дурной сон. Затем ее глаза расширились еще больше, она быстро переводила ошеломленный взгляд с одного полицейского на другого и наконец остановила его на Исидоре. Немая мольба застыла на губах танцовщицы, будто она ждала, что этот рыжий юноша урезонит своего коллегу и скажет сейчас, что они просто хотели ее напугать.
А рыжий юноша ерзал на банкетке, чувствуя себя крайне неловко. У него еще ныли царапины и синяки, нанесенные недавно балериной, тем не менее он тоже не мог не испытывать сострадания к этой бедной пропащей девушке. К тому же он совершенно не понимал, куда клонит шеф. Ведь совсем недавно тот, казалось, согласился с его доводами и отбросил версию об умышленном отравлении д’Орваля. Так почему же он опять вспомнил о ней в разговоре с Марией? Чего инспектор хочет от нее добиться?
Не в силах ответить на безмолвный призыв о помощи от арестантки и при этом опасаясь подвести шефа, он ограничился пояснением, которое опиралось на факты:
– Фердинанд д’Орваль, человек, чье доверие обманул Оврар, выдав себя за медиума и некроманта, скоропостижно умер сегодня утром. Сразу после того, как выпил некий укрепляющий напиток.
– Вы сказали, сегодня утром? – с явным облегчением переспросила Мария. – Но это доказывает, что мой бедный Пьер тут ни при чем! Он с понедельника не выходил из дома. Сказал, что так было уговорено – мы должны сидеть тихо до завтрашнего полудня, а деньги сами на нас свалятся. Мол, тогда мы сможем уехать далеко-далеко, в Италию, и жить себе спокойно, как рантье.
Лицо Валантена окаменело.
– Уговорено с кем? – сухо спросил он.
– Откуда же я знаю? Пьер мне не все рассказывал, но он точно не был убийцей, я в этом совершенно уверена. Клянусь и готова повторить свою клятву на плахе!
– Ну, надеюсь, так далеко дело не зайдет, – смягчился Валантен и перешел с девушкой на «ты»: – Только послушай меня внимательно, детка, твой Пьер затеял весьма рискованное предприятие. Убит богатый аристократ, у которого были большие связи. И его высокопоставленные друзья потребуют найти виновного во что бы то ни стало. Если ты не хочешь стать козочкой отпущения и отправиться в дальний путь к обители под названием Утоли-Моя-Печали [92], тебе придется посотрудничать со следствием и любезно ответить на все наши вопросы. Это в твоих же интересах. Ты меня поняла?
В тесном пространстве кареты воцарилось молчание – теперь отчетливее стал слышен стук дождя по крыше и лязг обитых железом колес на булыжниках мостовой. Время от времени в берлину проливался зыбкий свет фонарей, мимо которых она проезжала, и тогда лицо балерины казалось мертвенно-бледным в его отблесках и жалобным, как у больного ребенка. В конце концов она кивнула, с губ сорвался смиренный шепот:
– Задавайте ваши вопросы. Я скажу все, что знаю.
– Когда и где ты познакомилась с Овраром?
– В прошлом сентябре, в танцевальном фойе Оперы Ле-Пелетье. Он несколько раз приходил на репетиции. В конце недели решился ко мне подойти и сказал, что я похожа на девушку, которую он когда-то любил, но она умерла от воспаления легких вскоре после их помолвки. Показал мне ее портрет – миниатюрку в перламутровой оправе. Она и правда была на меня похожа.
– Настолько, что он решил и за тобой приударить?
– Нет! То есть… я хочу сказать, что у нас все было не так, как вы себе думаете. Поначалу Пьер только приглашал меня пообедать, иногда мы ходили в театр или на танцы. Он каждый раз просил меня делать прическу, как у девушки на портрете, чтобы придать больше сходства с его драгоценной покойницей. Он был ужасно мил и так радовался, когда смотрел на меня, так зачем же было ему отказывать? Я говорила себе, что для него это такой способ вспомнить счастливое прошлое. А потом, мало-помалу, я начала к нему испытывать чувства…
Каждое произнесенное слово давалось ей с болью, и Валантен подумал, что эта исповедь должна принести девушке облегчение.
– А Оврар? – спросил инспектор. – Он отвечал тебе взаимностью?
– Конечно! Мы, женщины, понимаем такие вещи еще до того, как мужчины решаются их выразить.
– Полагаю, он дождался, когда ты станешь его любовницей, чтобы сказать о том, что ему на самом деле от тебя было нужно. Как он рассказал тебе о своем преступном замысле?
– Мы к тому времени встречались месяца два. Он в конце концов признался мне, что девушка на миниатюре – не его невеста, а дочь одного очень богатого человека. Она скоропостижно скончалась, и с тех пор ее отец безутешен. Пьер сказал, что этот человек озолотит того, кто поможет ему снова увидеть свое дитя, и что нельзя упустить такой шанс. У Пьера в запасе было несколько хитрых фокусов, которые он придумал, еще когда выступал на подмостках, а не так давно он работал у одного специалиста по иллюзиям и научился у него новым сногсшибательным приемам. Благодаря этому он рассчитывал обмануть даже самую недоверчивую публику и завоевать славу великого медиума.
– Только вот он не мог действовать в одиночку, – подхватил Валантен. – Ему нужна была сообщница, которая сыграет роль девушки, восставшей из мертвых. Вот тут ты ему и пригодилась. И как, тебя не смутило, что придется злоупотребить доверием скорбящего отца?
Мария потупилась, ее щеки покраснели от стыда.
– Сначала смутило. Я даже пыталась отказаться. Но Пьер заводил этот разговор почти каждый день. Он говорил, что нам нечего стыдиться, что мы не сделаем ничего дурного – наоборот, облегчим страдания раздавленного горем человека. Мол, мы же вернем ему вкус к жизни, и это вполне оправдывает наш маленький обман. И потом, в первый раз он вообще не просил у меня ничего такого, сказал только, что сделать нужно то же самое, что я и раньше делала.