Ибо той ночью привычный покой приходской территории Сен-Клу был нарушен вторжением, весьма необычным и крайне подозрительным, особенно в такой темный час, когда порядочные люди обычно находят во сне целительное забвение о превратностях собственной жизни. Началось вторжение с того, что среди могильных камней вдруг закачались зыбкие пятна света. Проливной дождь молотил по аллеям, и его монотонный шепот мог бы сойти за беседу между тремя безмолвными, однако же, тенями, медленно скользившими меж кладбищенских стел, освещая себе путь тусклыми фонарями. Можно было подумать, там движется процессия заплутавших призраков, тщетно пытающихся отыскать себе место упокоения.
Но если бы наш гипотетический полуночник преодолел страх перед потусторонним видéнием и задержался, тогда он, возможно, приметил бы нечто смутно знакомое в силуэте, возглавлявшем призрачную процессию, а приглядевшись получше, мог бы и опознать в этой внушительной широкоплечей фигуре местного могильщика. Впрочем, наверняка тут ничего сказать нельзя, ибо актерам странного спектакля пришлось довольствоваться одним-единственным зрителем, каковым оказалась старая сова, притулившаяся на вершине вяза и охранявшая в одиноком ночном бдении покой мертвых.
За тридцать лет трудов праведных добросовестный могильщик, а по совместительству кладбищенский сторож, навидался здесь всякого, и доводилось ему присутствовать при самых что ни на есть деликатных ситуациях – то какому-нибудь безутешному вдовцу понадобится провести ночь в склепе покойной супруги, то заявятся похитители трупов для анатомов и рискнут втянуть его в свое небогоугодное дело. Но ничто не могло сравниться с той необычайной просьбой, которую он собирался выполнить сейчас.
Впрочем, впечатление на могильщика произвела даже не столько сама просьба, сколько тон, каковым она была произнесена, и сама личность просителя. Незнакомец этот явился посреди ночи и забарабанил кулаком в ставень лачуги, подпирающей кладбищенскую ограду. Могильщик, откликавшийся на нежное имя Эмэ Шанфлери, был весьма недоволен тем, что приходится вылезать из постели в такой час, но стук не прекращался, и он, натянув в дополнение к ночной рубашке штаны из эльбёфского драпа, поплелся открывать с твердым намерением высказать незваному гостю все, что он думает о его варварских манерах, после чего послать невежу к черту и вернуться под теплое одеяло. Однако то, что он увидел за порогом, разом лишило его всякой воинственности.
Гостей было двое. Первый кутался в длинный провощенный плащ – из тех, что стали своего рода униформой для большинства кучеров парижских фиакров. В поднятой правой руке он держал штормовой фонарь, освещавший грубоватые черты лица с подтёками от жевательного табака на подбородке, а из грязных вязаных митенок торчали пальцы с пучками черной густой шерсти. Но долго рассматривать этого типа, самого что ни на есть заурядного, Шанфлери не стал. Его внимание привлек второй мужчина, чья неоднозначная внешность настолько его впечатлила, что он тотчас забыл о своем желании выразить протест и проникся к гостю боязливым почтением.
Этот второй полуночник был одет как аристократ и завсегдатай лучших ателье столицы. Всё в его наряде и аксессуарах, таких как трость с серебряным набалдашником, цепочка карманных часов, булавка для галстука, свидетельствовало о том уровне финансового благосостояния и образе жизни, которым обычно сопутствует привычка к беспрекословному подчинению окружающих. Молодость и нездешняя красота полуночника еще больше усиливали впечатление Шанфлери, что он имеет дело с человеком из числа тех редких привилегированных особ, коим никогда не приходилось трудиться ради достижения успеха в обществе, а достаточно было попросту родиться, чтобы самовластно царствовать над ближними. Однако при более подробном рассмотрении облик незнакомца немедленно опровергал это первое впечатление. Дело было отчасти в помятой одежде, в проступившей на щеках светлой щетине, но прежде всего – в горьких складках по уголкам рта, выдававшим крайнюю усталость от жизни. И тут уж можно было догадаться, что этот денди с лицом падшего ангела претерпел немало тяжких испытаний и принадлежит к тому своеобычному типу людей, которые способны использовать в достижении собственных целей темную энергию и подвержены приступам бурных и нервических эмоций.
Как только примечательный ночной гость открыл рот, Эмэ Шанфлери окончательно убедился, что у него не остается выбора, кроме как выполнить волю этого незнакомца. Суровый и властный тон его воистину не терпел возражений. И от абсолютной уверенности в том, что он, Эмэ Шанфлери, не сумеет найти в себе сил, необходимых для отказа повиноваться его слову, кровь заледенела в жилах могильщика. Он уже вообразил себе, что отныне будет обречен на вечное проклятие за потворство в некрофильских прихотях богатенькому извращенцу, но тут выставленный у него перед носом металлический жетон инспектора королевской полиции, к счастью, слегка умерил его страхи.
Теперь же, шагая среди могил и затылком чувствуя пронзительный взгляд таинственного полицейского, полуангела-полудемона, Шанфлери ощущал, как подкатывает новая волна той же смутной тревоги, которая одолела его, когда он открыл незнакомцам дверь своей лачуги. Возникло иное неприятное впечатление, что этот огороженный участок, хоженый-перехоженый им при свете дня за столько лет, потерял вдруг все знакомые ориентиры. В черной пелене дождя, в почти осязаемом чужом присутствии за спиной теперь это место казалось ему зловещим, топким, пронизанным атмосферой одиночества и уныния. Кресты и стелы высились черными стражниками, которым поручено присматривать за тем, чтобы он ни на шаг не сошел с дороги, ведущей его к погибели.
Наконец троица добралась до величественного мавзолея из белого камня. Это сооружение, густо увитое плющом, стояло на кладбищенской возвышенности, там, где обступившие его ясени днем создавали уютную колыбель из зелени. Но сейчас, темной негостеприимной ночью, в зыбком сиянии фонарей, весенняя листва приняла болотный оттенок, а гибкие ветви напоминали юрких и опасных водяных змей. Где-то неподалеку заунывно взвыла собака, и для бедолаги Шанфлери это стало последней каплей – отныне он уже не сомневался, что ему не пережить целым и невредимым эту странную ночь. Лоб заливал холодный пот, мешаясь с дождевыми каплями, сердце бешено колотилось в груди, тем не менее могильщик поставил свой фонарь на землю и быстро шагнул ко входу в склеп – раз уж ему не оставили выбора и грязную работу придется сделать в любом случае, лучше уж поскорее с ней покончить. А там будь что будет!
Мысленно вознося молитву, он двумя руками взялся за железный лом, прихваченный с собой из дома, просунул плоский кончик в щель напротив замка и, используя инструмент как рычаг, резко нажал. Могильщик был силен. Створка поддалась с первого раза. Подняв фонарь, Шанфлери вошел и повесил его на железный крюк в стене у входа в склеп. Затем он сделал знак кучеру и полицейскому следовать за ним.
Пляшущее на сквозняке пламя бросало отсветы на полдюжины гробов, которые покоились в нишах дальней стены. Две молитвенные скамеечки стояли на полу напротив витража с потускневшими стеклами и большого распятия из светлого дерева. В воздухе витал едва заметный запах ладана.
Шанфлери указал на нишу слева от себя и вымолвил дрогнувшим голосом:
– Вот он.
– Отлично, – кивнул Валантен, чья невозмутимость лишь усиливала волнение его проводника. – Действуйте, как мы условились. Скамейки можно использовать в качестве кóзел.
Кучер отдал инспектору свой фонарь и присоединился к могильщику. Вдвоем они вытащили из указанной ниши гроб, вынесли его в центр склепа и установили, добившись устойчивого равновесия, на две низенькие, обитые бархатом молитвенные скамеечки, которые Валантен поставил на нужном расстоянии. Затем каждый из двоих его подручных вооружился ломом, чтобы вскрыть гроб. Когда крышка была снята, замкнутое пространство склепа наполнилось сладковатым трупным запахом. Валантен откинул белый атласный саван – из-под него показалось восковое, пока еще не изуродованное разложением лицо.
Шанфлери отвел взгляд и украдкой перекрестился.
– Так-с, теперь, когда вы получили что хотели, я, пожалуй, пойду, – осмелился он на попытку к бегству. – Потом просто всё положите на место, когда закончите. А я завтра утром починю замок на входе.
Валантен смерил его взглядом – без особой враждебности, но с таким властным и авторитетным видом, какой он принимал каждый раз, когда ему необходимо было выполнить свои законные полицейские обязанности.
– Даже не думайте уходить, – отрезал молодой человек. – Для моих манипуляций потребуется хорошее освещение. Вы оба будете держать фонари над гробом, пока я оперирую.
С этими словами он достал из кармана плаща небольшой кожаный сверток-скатку, который прихватил, заехав домой по дороге в Сен-Клу. Скатку он пристроил в изголовье гроба, развязал тесемки, развернул черную кожу с маленькими кармашками, и взорам предстал набор стальных хирургических инструментов.
При виде того, как он взялся за скальпель с острейшим блестящим лезвием, Эмэ Шанфлери закрыл глаза, прекрасно понимая всю тщетность этой меры, ибо она не помешала его живому воображению мгновенно нарисовать и раз за разом прокручивать в голове несчастного сцену, которая в последующие дни будет неотвязно преследовать его в ночных кошмарах.
Глава 35Лики Зла
Домой Валантен вернулся незадолго до рассвета и застал там Исидора Лебрака, которому пришлось расположиться на диване в гостиной, поскольку вторая спальня была уже занята Аглаэ. Зная своего шефа, юноша не стал расспрашивать его о важном деле, которое задержало его неведомо где так надолго, – ясно было, что инспектор и сам поделится с ним всеми подробностями этой ночи, когда сочтет возможным.
Валантен был благодарен ему за эту деликатность. После малоприятной поездки в Сен-Клу он чувствовал себя вымотанным до предела и был совершенно не способен рассказывать о своих свершениях за последние несколько часов. Глаза щипало от усталости, в голове пульсировала боль. Ему нужно было хоть немного восстановить силы, перед тем как