Призрак Викария — страница 59 из 63

«…День, когда мы снова обретем друг друга, не за горами. Мы и сейчас ближе, чем ты можешь себе вообразить».

Валантен вспомнил, как удивился, когда Аглаэ представила ему Эжени – слоноподобную старуху с туго обтянутыми платьем складками жира, с толстыми щеками, приплюснутым носом и таким странным, писклявым голосом… С тех пор как ребенком он ускользнул из когтей Викария, Валантен всегда был уверен, что узнает этого монстра при любых обстоятельствах – его высокий рост, костлявое, остроугольное лицо, узкое, как лезвие ножа, горбатый нос, длинные белые кисти, не изуродованные физическим трудом, и низкий, жаркий голос долгое время преследовали инспектора в ночных кошмарах. Теперь он знал, что ошибся и что его самонадеянность стала причиной – по крайней мере косвенной – гибели тех, кто был ему дорог, а девушка, которую он любил, из-за него оказалась в руках чудовища.

Раздавленный этим открытием, он захлопнул книгу, нарочно выбранную для него Викарием, и медленно провел кончиками пальцев по названию, в котором оглушительно звучала издевка: «Метаморфозы».

Глава 40Во власти Викария

Этот человек был абсолютным Злом.

Аглаэ поняла это окончательно и бесповоротно, когда увидела, как он, еще неразличимый за добродушной маской Эжени, вонзил кухонный нож прямо в сердце несчастного Исидора.

Все полетело кувырком вскоре после того, как часы пробили четыре. Та, кого она еще принимала за ворчливую, но заботливую домработницу, пришла в библиотеку, где Аглаэ перед уходом на вечерний спектакль, в котором должна была играть в театре мадам Саки, читала недавно опубликованную речь Клэр Демар. Эжени повинилась, что совсем запамятовала о записке, оставленной месье Валантеном для дежурного полицейского, который стоял на посту у подъезда. Поскольку сама она, дескать, была занята приготовлением обеда [97]и ей надо было присматривать за яствами на огне, толстуха поинтересовалась, не сочтет ли Аглаэ за труд передать записку вместо нее. Девушка, обрадовавшись возможности вырваться на улицу, пусть и на минутку, чтобы глотнуть свежего воздуха, охотно согласилась и, воспользовавшись тем, что Исидор уже снова трудился в поте лица на кухне, незаметно для него выполнила эту приятную миссию. Позже Аглаэ горько пожалела о своем легкомысленном поступке, когда выяснилось, что тем самым она невольно помогла монстру отправить одного из ангелов-хранителей подальше от места событий. Но как она тогда могла догадаться, чтó за этим последует?

По возвращении в квартиру ей пришлось выдержать шквал упреков – Исидор заметил ее отсутствие и перепугался. Она уже собиралась пустить в ход все свое обаяние, чтобы его успокоить, когда и случилось страшное – вечер превратился в кошмар. В тот момент они с Исидором были в прихожей – юноша, напустив на себя суровый вид, заступил ей дорогу с твердым намерением напомнить все наставления о благоразумии от Валантена. Эжени вышла из кухни с ножом для мяса и улыбкой на устах. Ничто в ее повадке не выдавало истинных намерений. Неспешным шагом Эжени приблизилась к ним и без единого слова хладнокровно воткнула нож в грудь Исидора. Бедный юноша упал как подкошенный.

Аглаэ услышала душераздирающий крик.

Свой собственный.

Она хотела метнуться к входной двери, но с удивительным для такой корпулентной пожилой женщины проворством Эжени заслонила ей путь к бегству. А когда Аглаэ попыталась ее обогнуть, старуха нанесла ей страшный удар кулаком в висок, отчего девушка лишилась чувств.

Очнулась Аглаэ уже в лаборатории Валантена. Ее руки были крепко связаны шнуром для портьеры. На ногах тоже были путы, во рту – кляп из тряпки. Труп Исидора лежал рядом с ней на полу. Кровь еще сочилась из раны. Алое пятно растеклось по рубашке.

Аглаэ согнула ноги в коленях и попыталась встать, но ей не хватило сил. При малейшем движении в голове вспыхивала боль, запястья были замотаны шнуром так туго, что кровь не могла циркулировать – пальцы посинели и ныли, так что она даже думать боялась, что почувствует, если на них обопрется. Извиваясь, как земляной червь, она все же ухитрилась принять сидячее положение, прислонившись спиной к ножке стола.

В этой позе она и встретила вошедшую в лабораторию Эжени. Только Эжени эта была совсем другой – она сняла свой невероятный многоуровневый парик, напоминавший гигантский торт, и лысый череп отблескивал нездоровым пóтом.

– Итак, красавица, – произнесла она мужским голосом – низким и звучным, – ты уже вернулась из путешествия в страну грез? Вот и славно! Я хочу, чтобы ты была в сознании и не упустила ничего из того, что будет происходить дальше.

Аглаэ попыталась сглотнуть, но у нее во рту так пересохло, что язык казался сморщенной сливой, забытой на ветке. Толстое существо опустилось рядом с ней на колени и вытащило кляп.

– Только не вздумай орать, не то мне придется опять тебя вырубить!

Молодая актриса не хотела показывать страха, но ее била крупная дрожь, которую невозможно было унять, и голос срывался, когда она с трудом выговорила:

– Кто… кто вы?

– Ох ты ж господи! Только не говори мне, что ты еще не догадалась. Твой Валантен тебе все уши прожужжал обо мне, неустанно предостерегая. Уж он-то хорошо знает, на что я способен. А скоро и ты узнаешь на собственном опыте. – Говоря это, человек потихоньку расплетал завязки на своем фартуке и на платье. Когда он окончательно освободился от всех тряпок и юбок, «похудел» вдвое – монструозные жировые складки оказались подушками, пришитыми к подкладке одежды. Затем, со зловещей ухмылкой, он вытащил из ноздрей и из-за щек пригоршню ватных шариков, и лицо его совершенно преобразилось.

Аглаэ вспомнила словесный портрет, который дал ей Валантен: костлявое, узкое, как лезвие ножа, лицо, глубоко посаженные глаза, тонкие, жестокие губы…

– Ты и представить не можешь, с каким наслаждением я избавлюсь от этого тряпья и прочих прибамбасов навсегда! Уж о ком я не буду жалеть, так это о слонихе Эжени! Каждый миг в ее шкуре был мукой мученической. Но ради тех, кого любишь, порой приходится страдать. А, что скажешь?

Каким странным огнем зажглись его глаза, когда он произносил последние слова! Аглаэ никогда их не забудет, как останутся навечно в ее памяти и окрашенные в кроваво-красный цвет последовавшие минуты. Тем не менее позднее, когда она будет об этом думать, ей не удастся точно воссоздать, как Викарий отрезал ей палец. В ее памяти будет густой багровый туман, накрывший ее с головой. Она запомнит лишь, как Викарий приказывает ей не шевелиться, если она не хочет потерять сразу несколько пальцев, запомнит разделочную доску для мяса, которой он издевательски поводит из стороны в сторону у нее перед глазами, прежде чем положить на стол, запомнит глухой стук, с которым лезвие ножа врежется в дерево, после того как рассечет ее кожу, плоть и кость, запомнит боль – страшную, пульсирующую боль, которая придет не сразу, а спустя какое-то время вдруг пронзит все ее тело…

Аглаэ вынырнула из бездны невыразимого ужаса в полном смятении мыслей и с ощущением ожога в районе левой кисти. Кисть была обмотана кровавой тряпкой. Викарий сидел за столом и дописывал послание на листе бумаги. Другое письмо, уже законченное, сложенное и запечатанное черным воском, лежало рядом со скомканным платком, тоже запятнанным кровью. Аглаэ вздрогнула, представив, чтó завернуто в этот платок. В глазах у нее помутилось, с губ сорвался стон.

Викарий повернул голову к ней и спокойно, тоном, которым можно было бы вести светскую беседу, сообщил, что сейчас они вместе покинут это здание и дойдут до фиакра, ждущего на соседней улице. Он показал ей нож, который держал в рукаве, и предупредил, что, стóит ей выкинуть какой-нибудь фортель по дороге, она разделит участь Исидора. А потом спросил, хорошо ли Аглаэ его поняла. Поскольку девушка не ответила, он ударил ее по лицу, но без особой жестокости, скорее как врач, у которого нет другого способа привести в чувство пациента в истерике. Аглаэ кивнула: да, она все хорошо поняла и сделает, как он скажет. После этого он освободил ее от пут.

Когда чуть позже они вышли из квартиры, Аглаэ надеялась, что по пути у нее появится возможность сбежать. Однако Викарий крепко ее держал, и она чувствовала, как острие ножа упирается ей в бедро. В окошке будки консьержа-привратника открылась шторка, когда они проходили мимо, и папаша Матюрен помахал Аглаэ рукой, но не вышел.

На улочке Бак, как похититель и обещал, стоял фиакр, возможно угнанный ночью у настоящего владельца. Викарий втолкнул девушку в салон, снова ее связал и заткнул рот кляпом. На этот раз он завел ей руки за спину и примотал к лодыжкам так, что она едва могла пошевелиться. Хлопнула дверца, Аглаэ почувствовала, как фиакр просел на рессорах, когда Викарий забрался на сиденье кучера. Потом она услышала, как щелкнул хлыст, и фиакр, тронувшись с места, начал мало-помалу набирать скорость.

Лежа на банкетке, Аглаэ пыталась унять нервную дрожь; мозг, парализованный страхом, тщетно искал способ ускользнуть из когтей монстра. Ее мысли обратились к Валантену. Она представила, в какой ужас он придет, когда обнаружит ее исчезновение, труп Исидора и жуткий подарок, который оставил ему Викарий. При мысли об отрезанном безымянном пальце ее затошнило, и страх захлебнуться, если ее вырвет, на мгновение затмил все остальное.

Когда ей удалось подавить приступ дурноты, девушка попробовала избавиться от кляпа, повозив щекой по стенке фиакра. Но у нее ничего не вышло. Викарий заставил ее открыть рот, просунул тряпку между зубами и крепко завязал концы на затылке. Снять это без помощи рук было невозможно. Тогда Аглаэ исхитрилась подобраться ближе к дверце и отодвинуть кожаную шторку лбом.

За неимением шансов на побег, сказала себе она, надо хотя бы сориентироваться на местности и запомнить маршрут. Оставалось молиться, чтобы это не оказалась дорога в один конец.

Они покинули Париж через заставу на западе и доехали по долине Сены до холмов Пюто. Миновав виноградники, двинулись вверх по склону одного из холмов, поросшего до середины деревьями с подлеском; на голой вершине высилась заброшенная старая мельница. Стены ее еще казались крепкими, но соломенная крыша прохудилась, и не хватало одного крыла. Должно быть, муку там не мололи уже лет двадцать.