Еще не договорив, Викарий внезапно бросился на него и опрокинул ударом ноги. В тот самый момент, когда Валантен, потеряв равновесие, начал падать, он еще мог выстрелить в противника в упор, но единственная секунда колебаний лишила его этого шанса. Викарий, двигаясь с кошачьим проворством и скоростью, уже обрушился на него сверху, перевернул рывком на живот и рванул воротник его редингота с очевидной целью задушить жертву.
Уложенный ничком Валантен попытался извернуться и перекатиться по полу, чтобы скинуть с себя врага, но, хотя он был моложе и гораздо сильнее Викария, у него ничего не вышло. Враг зажал его ноги коленями, обездвижив, и слишком крепко держал за горло. Инспектор задергался, снова несколько раз попытался его скинуть, но не сумел. Ему казалось, что тело зажато в тиски. Ткань редингота, натянутая железной рукой, перекрывала доступ крови с кислородом к мозгу. Полузадушенный, он будто издалека услышал жестокий смех Викария. Эти звуки, как стая падальщиков, кружили возле его головы. И лишь когда область зрения резко сузилась, а в глазах помутилось, Валантен осознал, что умирает.
Раздался чудовищный предсмертный хрип. Но не его.
В следующую секунду Валантен почувствовал, что хватка Викария ослабла. Дернув плечами, он избавился от давившего на него веса чужого тела, затем, еще задыхаясь, поднялся на колени и обернулся, чтобы понять, что происходит.
Враг лежал на боку с выпученными глазами. Изо рта текла струйка крови. Из спины между лопатками торчала рукоятка его собственного ножа. Над поверженным Зверем стояла Аглаэ. На ее запястьях еще висели веревки, которые она впопыхах разрезала, чтобы прийти на помощь Валантену, а рот был разинут в беззвучном крике.
Из груди Викария вырвался слабый вздох, и Валантен в надежде, что еще не поздно узнать истину, склонился над умирающим. Гримаса боли искажала лицо того, кому он столько раз желал мучительной гибели. Но сейчас Валантен отдал бы все на свете, чтобы его заклятый враг прожил еще хоть немного.
– Имя! – взмолился Валантен. – Скорее! Назови мне имя! Кто указал тебе на меня?
Бескровные губы Викария дрогнули. Кадык дернулся под кожей, будто он сглотнул, чтобы заговорить. Голова слегка поднялась над полом. Валантен просунул под нее ладонь и приблизил ухо ко рту монстра.
– Этот… – с трудом вымолвил Викарий. – Этот… скромный… багаж… я возьму… в путешествие… с собой.
Он дернулся, голова снова скатилась набок, и вместе с последним вздохом изо рта выплеснулась кровь.
Эпилог
Когда рассвело, прóклятую мельницу, поддерживая друг друга, покинули двое. Двое? Разве лишь двое? Валантену чудилось, что за ними по пятам следует тень. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы удостовериться в том, что их сопровождает хрупкий силуэт мальчика лет двенадцати. Мысленно инспектор пожелал ему доброго пути. Ибо он знал, что им предстоит расстаться и что каждый из них отныне пойдет своей дорогой. Впереди у призрака Дамьена был долгий путь до Морвана. Если некий деревенский полицейский, бывший солдат, сдержал слово, там, на маленьком кладбище у опушки леса, недавно появился прямоугольник свежевскопанной земли, и Дамьен наконец найдет вечный покой рядом с той, которая так долго его ждала.
У Валантена защемило сердце, когда он прощался с этой частью себя. Если мертвых нельзя вернуть к жизни, их, наверное, можно навсегда поселить в своей душе. И это близкое соседство порой становится благословением, а порой – наказанием, которого никак не избежать.
Солнце просеивало первые робкие лучи сквозь подлесок, через который шли Валантен и Аглаэ, но ночной холод, застоявшийся здесь, на склоне холма, еще обдавал их ледяным дыханием. Инспектор, почувствовав, что девушка дрожит, снял свой плащ, набросил ей на плечи и обнял еще крепче, чтобы передать немного своего тепла.
Между стволами деревьев зыбко покачивались последние перья ночного тумана, и от их смутных, колышущихся, причудливых форм возникало странное впечатление, что все вокруг – нереально. Валантен смотрел на них и невольно видел очертания знакомых фигур, неосязаемые призраки, которые отныне будут сопровождать его повсюду. Призраки людей, которых Викарий недавно убил только потому, что они были дороги его, Валантена, сердцу, – Жанна, Клоп, Исидор. К ним присоединился и Фердинанд д’Орваль. Сможет ли Валантен жить как прежде с чувством вины оттого, что не сумел всех их защитить? Или он проклят и обречен до конца своих дней терзаться угрызениями совести?
Потом его мысли обратились к Аглаэ. Девушка пережила ужасные часы. Она не только лишилась пальца. Она сама отняла чужую жизнь ради спасения Валантена. В убитом ею человеке не было ничего человеческого, он был монстром, преступником, и тем не менее сумеет ли она вынести груз содеянного? Не случится ли рано или поздно так, что она возненавидит Валантена за то, что из-за него ей пришлось пройти это испытание?
Уже погибая в когтях терзавших его внутренних демонов, молодой человек вдруг почувствовал, как изувеченная рука Аглаэ коснулась его ладони. Рука нежная, но твердая. Рука, под шелковой полупрозрачной кожей которой бежала горячая и благородная кровь. Валантен ответил на ее пожатие очень осторожно, стараясь не задеть рану. Затем повернулся к девушке – и был потрясен горевшей в ее глазах непреклонной решимостью. Инспектор не знал, сколько времени Аглаэ на него так смотрела, пока он был погружен в свои внутренние переживания, но тотчас догадался, что она прочла его мысли с удивительной ясностью. А когда ее изможденное от боли и усталости лицо вдруг озарилось ободряющей улыбкой, он понял, что отныне и вовеки веков у него есть ответы на только что мучившие его вопросы. Пока еще Валантен не мог сказать, расцветет ли когда-нибудь их любовь бесстрашно и вольготно, но в одном он уже не сомневался – в том, что нашел союзницу, готовую быть рядом с ним в борьбе со Злом. Отныне они вдвоем будут бросать вызов тьме.
Рука об руку пара исчезла в лесном тумане.
От автора
Успех первого романа из цикла «Бюро темных дел» стал тем благословенным событием, о котором мечтает каждый писатель, и я был тем более этому рад, что энтузиазм читателей очень поддержал меня в крайне тяжелый и горестный период жизни. О первых приключениях Валантена Верна писал я сам, но многие люди поспособствовали тому, чтобы о нем узнала такая большая аудитория. Посему я благодарю Паскаль – мою жену и первую читательницу; моего литагента Изабель, чьи весьма уместные подсказки позволили мне сделать из Валантена неотразимого обольстителя; благодарю моего редактора Маэль, которую с самого начала воодушевила рукопись, и всю фантастическую команду издательства «Альбен Мишель», немедленно поверившую в этот проект и обеспечившую роману великолепное оформление, а также продвижение, превзошедшее мои ожидания. Я говорю спасибо всем книготорговцам, журналистам и литературным блогерам, которые с беспримерным упорством поддерживали «Бюро темных дел». Что касается вас, читатели, это второе расследование Валантена показалось мне лучшим способом выразить вам свою признательность, и надеюсь, вы не будете разочарованы.
Как и во всех своих книгах, здесь я старался с уважением относиться к историческому контексту, однако развитие сюжета требовало от меня порой допускать некоторые вольности в обращении с хронологией. Интрига второго романа цикла связана с зарождением спиритизма в Европе. В действительности мода на то, что поначалу называлось «спиритуализмом», распространилась позже, чем это можно заключить из романа. Лишь начиная с 1848 года в Соединенных Штатах такие практики, как столоверчение, завоевали популярность благодаря сестрам Фокс. Во Франции лионский педагог Аллан Кардек придумал термин «спиритизм», и публикация его фундаментальной работы «Книга дýхов» в 1857 году положила начало широкому распространению этой доктрины. Тем не менее некромантия – практика прорицаний посредством общения с душами умерших – восходит к Античности, и древние традиции, о которых в романе упоминает Теофиль Готье, доподлинно известны.
Идея связать спиритизм и фотографию возникла у меня сама собой: многие пионеры в области фотографических методов начиная с 50-х годов XIX века использовали комбинированную съемку (двойной отпечаток на одной светочувствительной пластине) и ретуширование негативов гуашью, убеждая доверчивую публику, что можно запечатлеть души умерших.
В наши дни истинным изобретателем фотографии признан Нисефор Ньепс, занимавшийся исследованиями в этой области с 1816 года. В 1825-м ему удалось получить первые стойкие изображения с помощью оловянной пластины и природного битума. Его знакомство с Луи Дагером относится к 1826 году, а в 1829-м они начали работать вместе. Вкладом Ньепса в это совместное предприятие стал талант изобретателя, а Дагер вложил в него лишь свои связи и коммерческую жилку. Смерть Ньепса в 1833 году позволила его партнеру – на время – присвоить себе результаты трудов покойного, и таким образом первый фотографический метод получил название «дагеротипия». Дагер, однако, впоследствии привнес многочисленные усовершенствования в изобретение бывшего компаньона. Именно Луи Дагер между 1833 и 1839 годами использовал йод в качестве светочувствительного элемента и пары ртути в качестве проявителя латентного изображения. То есть в 1831 году, когда происходит действие романа, описанной в нем технологии еще не существовало, но припозднилась она всего на пару лет.
Стало быть, не Дагер стоял у истоков фотографического процесса, получившего его имя, зато он сам придумал диораму, которую еще называли «паноптическая полиорама», – это было шоу иллюзий, создававшееся искусной игрой света на живописных полотнах. Зрительный зал, оборудованный Дагером в 1822 году, действительно находился на площади Водокачки, а его декорации и механика соответствовали описанию, приведенному в романе. Представления Дагера сразу стали пользоваться большой популярностью у парижской публики. Однако в данном случае, исходя из требований развития сюжета, мне, наоборот, пришлось отложить успех диорамы на несколько лет, чтобы Валантена озадачило подобное зрелище – для этого в 1831 году оно должно было еще оставаться малоизвестным.