Про Твою же Мать. Настольная книга для осознанного отношения к матери и к материнству — страница 9 из 14

Материнство. Что с матерью, когда ребенку от 0 до 21 года

Вот и пора домой, милая. Ты пришла одна, а возвращаться вы будете вдвоем. Неважно, кто вас будет встречать и всколькером вы вернетесь из роддома. Теперь вы вдвоем, отныне и навсегда – ты и он, твой ребенок. Это шок, стресс, ужас, восторг, счастье, слезы от всего вместе и от каждого состояния в отдельности. Это завершение, но это же и начало. Ведь завершился этап незнакомца, когда ты ощущала ребенка только внутри, фантазировала о нем, пугалась, тревожилась, воображала его себе, представляла, видела во снах. Период неведения и тревоги закончился, и теперь вы знакомы, вы увиделись! И тут же начался другой период неведения и тревоги, который касается и ребенка, и тебя, и вашей совместности.

Когда я подбираю слово для описания состояния женщины в этот момент, мне на ум приходит «оторопь», т. к. женщина оторопевает. «Оторопеть – растеряться от неожиданности, прийти в замешательство, крайнее недоумение, испуг». (Словарь Ожегова). Нам нигде не говорят об этом, нас не готовят к оторопелости, и как бы мы ни ждали ребенка – сам ребенок всегда неожиданность. То, как он выглядит, как ведет себя или не ведет, то, что он вообще есть здесь и сейчас перед тобой, милая. Это неожиданность. В первый миг радости еще нет, для нее еще слишком рано, а есть только оторопелость.

Безусловно, с психологической точки зрения это состояние объяснимо, ибо мозгу требуется время на восприятие и обработку новизны. Мозгу нужно встроить увиденное в привычную систему координат той конкретной женщины, добыть из недр сознания и подсознания ее типичные реакции на большие и важные события и трансформировать их, запустить процесс адаптации. Ничего подобного, ничего похожего до первых родов никогда с тобой не происходило, милая. С этой самой секунды твой мозг будет неистово предлагать тебе адаптироваться к произошедшему.

Адаптируйся. Адаптируйся. Адаптируйся. Позови на помощь всех матерей на земле, позови на помощь Богородицу с младенцем на руках и воскликни: Что же мне делать? Они ответят тебе: Дай ему грудь и качай. Безусловно, они не пришлют тебе телеграмму, не отправят смс и не позвонят. Все эти миллионы и миллиарды женщин во все времена просто проявятся знанием в твоей голове, и без всяких научений ты будешь знать, что делать.

Соглашайся или нет, сопротивляйся и недоумевай, забывай о том, что нужно делать, или пугайся, но ты будешь знать, что делать, милая. С самого начала будешь знать. Взяв родившегося ребенка на руки (если ребенок здоров, тебе дадут его сразу же на родильном столе), ты будешь знать, что нужно сложить руки, удобно перекрестив их, и обнять это теплое живое существо с невероятным благоговением и трепетом. Но мы помним про оторопь, она будет с тобой еще долго, милая. И даже когда вы вернетесь домой, это состояние будет длиться недели и месяцы.

Это одна из картинок, всего лишь одна из тысяч картинок. Сейчас есть и другие картинки. Я разговаривала с доулами – теми, кто сопровождает женщину в родах. Они отмечают, что сейчас все чаще появляются матери, которые реагируют на протянутого ребенка совсем иначе. Сейчас все больше тех, кто реагирует на теплый комочек, лежащий на груди или животе, резким отдергиванием рук, неготовностью дотронуться и уж тем более обнять. Доулы свидетельствуют это каждый день – шок матери и свой шок. Они рассказывают эти истории о детях, зачатых методом ЭКО, но я‑то знаю, что материнство у матери – опция неавтоматическая. Независимо ни от чего, а точнее – зависимо от многих глубинных неочевидных на первый взгляд причин – случаются матери без материнства. Механизм без батареек: все у него складно и ладно, но он не работает.

Мы видим фотографии матерей: вот она, вот младенец, вот отец, если, конечно, он есть и счастлив. Вообще мы все чаще наблюдаем материнство на фотографиях. Или любовь на фотографиях. Многим детям все чаще нужно дождаться фотосессий, чтобы мать обняла их, улыбаясь и прижимая к себе. Демонстрация счастья не значит счастье. Демонстрация радости от материнства не означает этой радости.

Младенчество и детский возраст

Родившая женщина, оторопевшая от изменений, уставшая после родов, вряд ли осознает в полной мере, что произошло. Никто никогда не узнает, чему она больше рада – своему материнству, появившемуся ребенку или тому, что можно наконец лечь на живот. Наверное, последнее радует ее больше всего. Вот как высплюсь! – думает она, еще не догадываясь, что впереди ее ждет большой облом, ибо полноценно выспаться ей не посчастливится ближайшие несколько лет.

Родившая ребенка женщина пытается ответить на вопрос: что же мне теперь с этим делать? Нас не учат в школе тому, от чего зависит жизнь человека, но в эту самую секунду мы, как никогда в жизни, за нее отвечаем. С этой самой секунды жизнь ребенка зависит от вас, на все 100 %. Не на 98, не на 54, не на 27. Мы не можем быть ответственными «на полшишечки», мы не можем разделить ее с отцом, ибо эти 100 % наши целиком и полностью.

Это еще одна причина для оторопи, и многие из нас реагируют на случившееся привычным образом: «Мама, мама, мама», – начинает звать женщина свою мать. Это означает одно: материнство испугало вас настолько, что вы регрессировали и превратились в ребенка, взрослые функции которому недоступны. Не задумываясь о том, что происходит, мы предлагаем своим матерям стать матерями для наших детей. Мы хотим выйти из невыносимого контакта и с приходом матери выдыхаем, чувствуем спокойствие, ибо когда она в доме, я превращаюсь из матери в ребенка, а мой ребенок превращается в моего брата или сестру. Конечно, мы так не думаем, а надо бы. Было бы неплохо понимать, что подобный способ поведения, скорее, мешает, а не помогает. Ваша мать своей помощью мешает вам быть взрослой матерью, она удерживает вас в этой связи в детстве, с детскими реакциями, с детским поведением и перекладыванием ответственности.

Женщина в состоянии позаботиться о младенце самостоятельно. Но она обуреваема страхом, сомнениями, идеями о собственной беспомощности и тотальном бессилии. Даже не попробовав, многие рассчитывают на помощь, запрашивают ее и даже требуют. Нам нужно разделить, размыть, переложить эту самую ответственность, ведь она за ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕКА.

Успокойся, милая. Это всего лишь инерция сознания. Мы еще не переключились и не перестроились, не адаптировались и не привыкли к тому, кто мы теперь. Мы хотим отвечать только за себя, совершать привычные действия, быть свободными, распоряжаться своим временем и спать на животе. Мы хотим посещать спортзалы, дискотеки, пить с подругами чай, ездить в отпуск, спать в выходные подольше, наряжаться, требовать внимания к себе и реализовывать планы на жизнь. Отлично.

С рождением ребенка все требует пересмотра: тотальная ревизия, тотальный апгрейд, выбранный, кстати сказать, тобой лично по собственной воле, в здравом уме и твердой памяти. ТЫ ХОТЕЛА ЭТОГО. Мы часто хотим материнство без материнства. Мы хотим подрощенного ребенка без мычаний, срыгиваний, вонючих памперсов, непониманий, дерганий за волосы. Мы хотим ребенка, улыбающегося, благодарящего за сделанное, цитирующего Ницше и говорящего по-английски. Непременно говорящего по-английски. Может, по-итальянски? Нет, по-английски. Мы боимся, что не выдержим, но мы никому не рассказываем. Боимся, что не сможем, но не говорим об этом даже с самим собой. Мы просто запираем это глубоко внутри и представляем себе начало своего материнства, как сон или забытье, которое должно поскорее пройти, и мы наконец увидим подрощенного ребенка, говорящего по-английски.

Первые дни и самые первые месяцы мать чувствует к ребенку раздражение. Да и не только к ребенку: к мужу, к матери, к свекрови, к себе, к миру. Раздражение – особенное чувство, сигнализирующее, что мы втянуты или втягиваемы куда‑то и во что‑то. Глобальное липкое раздражение. Мы не хотим учиться быть матерями, не хотим испытывать тревогу, не хотим кормить ребенка грудью, не хотим выдерживать его состояние, выдерживать свою неумелость, страх и ответственность. Мы не хотим.

Все это нормально, милая. Ты жаждала новой жизни – вот она. Мы привыкаем к малышу, хотя это невозможно, ибо он меняется каждый день. Нам кричат об этом уменьшающиеся ползунки, регулярные взвешивания; мы еще не привыкли к нему вчерашнему, а сегодняшний малыш уже не тот, что вчера. Шок. Шок. Шок. Когда шока так много, мозг перестает воспринимать их таковыми. То, что было обескураживающим и страшным, становится повседневностью. Мы привыкаем. Мы привыкаем, милая. И даже хорошо, что мать не смогла приехать и помочь, а свекровь сказала что‑то невнятное в ответ на просьбу подсобить. Это отлично.

Сначала мать считает дни. Так делают неонатологи, они считают жизнь ребенка посуточно, наблюдают за тем, как душа и судьба распорядятся этим телом. Сутки, выжил. Двое, выжил. Неделя, выжил. Десять дней, выжил. После этого часовые сменятся, и неонатологи уступят пост педиатрам. И те будут считать неделями, а потом месяцами. Взрослые не говорят, что мне 30 с половиной лет или 40 лет и 3 месяца. Так говорят о малышах: год и три, два и восемь, шесть месяцев, восемь или пять. Это про ценность, про ценность каждого дня и смыслы этих минут жизни. Мать не замечает их, она приучает ребенка к жизни, в которой есть сон, еда, прогулка, мама и папа. Ей не до ценностей, она растворилась и исчезла. Мать малыша, мать младенца – прозрачно растворившееся существо. Она исчезает из виду, она стирается из памяти – своей собственной и окружающих. Мать ничего не помнит о себе в этот период, ибо не до того, не до себя. Задача адаптироваться и выжить гораздо глобальнее, чем создать красивые локоны или вовремя помыться.

Мы считаем дни, ибо взаимозависимы. Ребенок зависит от нас, а мы от ребенка. Мы считаем посуточно каждый день этой взаимозависимости. Знаете, алкоголики тоже фиксируют дни, сколько они не пьют – неделю, месяц или год. Но пока алкоголик ведет калькуляцию трезвой жизни, для его психотерапевта это означает, что он ждет выхода из «тюрьмы». Он словно заключен в чистоту и трезвость и ждет, когда будет выпущен на свободу.

Мать тоже считает дни, так будет длиться какое‑то время. Но истинная свобода наступает тогда, когда мы бросаем считать. Когда мать перестает считать дни и недели, прожитые ребенком, ее начнет устраивать принятая система отсчета по годам, это будет означать, что она привыкла. Привыкла быть матерью, она констатирует, что он выжил и остается с ней. А она с ним.

Мать младенца ждет радости. Она ждет восторга и осознанной радости в отношении ребенка и своего материнства. Но первое время эта опция по большей части недоступна, милая. Нам никто не говорит, что ощущение материнства и любовь к ребенку приходит не сразу, а много позже, потом, когда шок уляжется, а оторопь сменится признанием того, что есть. Когда мозг постепенно адаптируется, реальность станет ясной, а не туманной. Когда режим дня, к которому мать с младенцем так долго шли, наконец немного устаканится и основные опции придут к своим автоматизмам. Когда мать начнет понимать, о чем ребенок сигнализирует своим движением и плачем. Все получится, когда мать немножко расслабится и разрешит материнству и ребенку проникнуть в ее внутренний мир.

Да-да, разрешит. Это не происходит автоматически, нам требуется разрешение в виде однозначного да. Да, я теперь мать, да, этот ребенок – мой ребенок, а не моей матери; да, это выглядит так, а не иначе; да, теперь я знаю, как выглядит материнская тревога, и я справляюсь с ней; да, я ничего не могу изменить, да, это моя ответственность; да, от меня зависит жизнь человека; да, я могу испытывать к нему самые разные чувства и это не любовь; да, мне можно быть уставшей; да, мне можно быть раздраженной; да, мое состояние зависит от состояния моего малыша; да, его состояние зависит от моего; да, пока он младенец, он на первом месте, а я на втором; да, его жизнь – это приоритет; да, я это выбрала; да, судьбе было угодно, что он будет таким моим ребенком, а я буду такой его матерью.

Все сумбурно, непривычно, страшновато. Но в шаге от отчаяния, в шаге от кромешной усталости, когда спать хочется больше, чем жить, приходит любовь. Она не стучится в дверь и не предваряет свой приход, она приходит в обычное утро. Эта одинаковость нужна ребенку и раздражает мать, но так как ребенку она нужна, мы создаем одинаковость. Это стабильность, спокойствие, которое сейчас необходимо.

В одно такое утро в обычном ритуале смены подгузника или попытке собрать ребенка на прогулку мы вдруг увидим его другим. Странно, может быть, он вырос и его глаза стали напоминать мои собственные, или бог его знает что еще, но мы вдруг понимаем, что что‑то глобально изменилось, что‑то потрясающе не так. Что‑то встроилось, что‑то интегрировалось. Знайте, пришла материнская любовь. Каждый ждал ее свое количество времени. Кто‑то недели, кто‑то месяцы, а кто‑то годы. Кому‑то тревожность, страх, усталость, а кому‑то гиперответственность не давала распознать, увидеть, почувствовать эту сладость и волшебство.

Материнская любовь. Она не похожа ни на какую другую любовь. Их много, любовей: любовь к мужчине, к матери, к родине, к природе, к собаке, к музыке Рахманинова, любовь к автору, к актеру, сестре или брату, к работе, к платью и любовь к небу отличаются друг от друга. Нет ни одной похожести, ни одной аналогии, ни одного намека на идентичность. Тысячи и миллионы любовей создают наше сердце. В этот младенческий период приходит одна фантастическая любовь матери к ребенку. Встречай ее, открывай ей скорее, пускай ее, освобождай для нее место, милая! И все, что было до этого, все, что после этого будет, стоит этой любви.

Ежедневность, будничность, похожесть – все то, от чего в обычной взрослой жизни мы хотели бы отказаться. Но это необходимо малышу при рождении. Ему нужно узнать об этом мире что‑то незыблемое, неменяющееся, он будет искать стабилизации и покоя, и на глубинном уровне его тело будет помнить эту повторяемость. Где‑то мать слыхала о режиме дня, о кормлении по часам, об укладывании и вечерних ванночках. Это то самое, на что мы будем опираться всю жизнь – режим дня.

Дети – инопланетяне, они пришли из другого мира, и матери требуется время, чтобы научить младенца правилам жизни, принятым на Земле.

Только став психотерапевтом, я узнала, что в сознании младенца нет завтрашнего дня. Каждый день последний, каждый час тоже. Продолжения нет. Будущего нет. Поэтому дети так часто плачут, не хотят заканчивать играть, идти спать, ибо для них не просто заканчивается игра и день – для них все заканчивается. Сознание – птица Феникс: умри и родись снова.

Матери такого инопланетянина нужно стать контактером, приветствующим инопланетянина. Мерно, ежедневно и трудолюбиво она должна делать одно и то же. Так ребенок научается стабильности. Завтра мы тоже станем играть. Завтра игрушки будут здесь же, завтра ты проснешься и увидишь меня. Завтра, завтра, завтра. Когда мы ищем стабильности в своем взрослом сейчас, мы хотим все того же самого детского ощущения: растущей простой уверенности в завтрашнем дне – «Пусть всегда будет солнце, Пусть всегда будет небо, Пусть всегда будет мама, Пусть всегда буду я».

Эту логику я описываю, милая, для того, чтобы ты понимала, как она нужна этому новому жителю планеты Земля, ничего не знающему о времени и пространстве. Чтобы не плакать, не беспокоиться, не привыкать. Но мать младенца чаще всего не знает об этой нужности, она следует инерции привычного, того, что делали ее матери, бабушки, прабабушки тысячи и тысячи лет. Мать нервничает, раздражается, негодует. Ей не нравится такое материнство, милая. Ей не нравится материнство, где все дни сливаются в один, где ты чувствуешь себя механизмом или функцией. Чувства отключаются, и на первый план выходят внутренние механизмы. Мать становится роботом, и ей это не нравится.

Чтобы материнство не стало окончательно механизированным, ребенок иногда улыбается матери и тянет к ней ручки. Она выдыхает, и материнское сердце шепчет «продолжай». Напитанная детскими улыбками и потными завитками после сна, мягкими складочками и умилительными комбинезончиками, мать продолжает функционировать как молочная кухня, домработница и младший медицинский персонал.

Матери кажется, что с ней что‑то не так, ведь она ждала этого младенца, так тревожилась, так мечтала! А все, что она испытывает в первые месяцы, обескураживает и пугает ее. Это все? – думает она. Это так? Так теперь навсегда? Напряжение растет, а вместе с ним страх и даже отчаяние. «Меня обманули» – эта мысль страшным привидением проникает в сознание молодой матери. Меня страшно обманули, я ничего не испытываю к ребенку или почти ничего. Я функционирую, я предмет, вещь, обслуга, у меня нет сексуальных желаний, мое представление о себе претерпело катастрофические изменения. Молодая мать в ужасе, ибо в своих мечтах она представляла все совсем иным образом.

Все это нормально, милая. С тобой все в порядке, мы все там были, и все это прошли. Тебе не сказали только одного и, если у тебя нет детей, послушай это сейчас, заранее, и ты будешь подготовлена, тебе не придется проживать разочарования. Точнее, все равно придется, но они будут меньше, короче или проще. Все будет постепенно, медленно, ничто на свете не помогает нам увидеть течение времени так, как материнство.

Только взрослеющий ребенок, растущий не по дням, а по часам, дает нам невообразимое ощущение контакта со временем. Мы воочию свидетельствуем, как медленно оно будет тянуться, растягиваться или быстро бежать, ускоряясь и сжимаясь. Только по ребенку, растущему и меняющемуся день за днем, многие осознают, сколько прошло времени в их жизни. Внутреннее восприятие себя и внешнее восприятие себя – совершенно разные вещи. Внутри мы часто стоим на месте, замерев и задумавшись, а тем временем снаружи все стремительно мчится вперед.

Младенчество зациклено, а нам хочется ускорить, но прожив несколько месяцев с малышом, мы вдруг обнаружим, что не успели заметить, как он из новорожденного опупсился и превратился в нечто совсем иное. Новорожденные младенцы, малыши – речь идет о нашем ребенке, мы не видим пороги, через которые переходим от одного его состояния к другому. Не звонит будильник, и никто более взрослый и осознанный не фокусирует нас, тряся за плечи, – смотри и запоминай, так больше не будет никогда. Всматривайся в него и запоминай навсегда. Запечатлевай в своей памяти и теле его образ. Через день он будет другим.

Ученые пытаются изобрести машину времени, не подозревая, что мы давно уже передвигаемся в ней из одного времени в другое, не прикладывая никаких усилий. Как только доктор просит фиксировать вес младенца, рост, контролируя питание, приход и расход пищевых элементов, мы понимаем, что, получив в роддоме кулек весом в 3,5 кг, мы не заметили, как каждый день носим на руках 5,6,7 или 8 кг. Или как мы внимательны к каждому грамму, если ребенок родился с недовесом. Каждый день мать молится о его жизни, считая граммы, сантиметры, вдохи и выдохи. Мать не помнит себя, своих ощущений, потребностей, не помнит, ходила ли в туалет, расчесывала ли волосы, мылась ли, ела ли, пила ли. Она сливается с младенцем, предлагая ему свою собственную жизнь каждую секунду.

Мы не помним этих состояний, милая. Мы так хотим, чтобы они закончились и прекратились, что когда они ослабевают или кончаются, наша память безрадостно забывает о них, точнее откладывает этот опыт в особый контейнер. И я знаю, что когда контейнер будет распакован снова, когда мимо пронесется вопрос «а хочу ли я второго ребенка», каждая бессонная ночь, каждый страх будет воспроизведен в мельчайших подробностях. Но сейчас не об этом, а о каждом дне, когда мать размышляет, обманута она или нет.

Матери делятся на две группы. Точнее, групп больше, но мы сейчас посмотрим на две важные: матери, у которых муж есть: он рядом, поблизости, он гладил живот, нашептывал что‑то склонившись, не понимая и недоумевая, радостно подчиняясь этому странному велению жены. Это те женщины, чьи мужья присутствовали на родах или стояли под окнами, переминаясь с ноги на ногу, крутя папироску и нервничая, или, не выдерживая, напивались с друзьями. Они здесь, они участники. Родительство – дело двоих, совместное творчество.

Когда мы думаем о материнстве, конечно, мы думаем об отцовстве. Точнее, о совместности, парности, разделенности радости и печали, трудов, сил, надежд. Он здесь, он всегда был здесь. Выйдя из роддома, он, потея и краснея, смешав в одном флаконе тотальный ужас, страх, восторг и любовь, принимает в руки этот конверт, не дыша и боясь сломать. У него тоже есть свои чувства, милая. Мужчины напуганы, и в отличие от женщины у них есть шанс отпрянуть, отойти, скрыться.

Женщина порой хотела бы, но не может, природа не оставила ей такого шанса. Есть истории, где женщина уходит, оставляя ребенка, но мы сейчас не о них. У мужчины больше места для маневра: он тоже шокирован, ему хочется больше работать, приходить попозже или вдруг начать пить, не потому, что он бездушная свинья, а потому что он не знает, что сделать с любыми чувствами, как их разместить внутри, как вести себя в новой роли, с этой грудой ответственности, как технически и физически обходиться с этими маленькими ручками и ножками, неудерживающейся головой. Страх причинить вред не дает спать и жить.

Одна моя клиентка жаловалась, что муж каждый день в девять вечера уходит из дома, а она так нуждалась в его помощи при купании. Несколько месяцев он исчезал в это время, и я узнала, что он боится его сломать. Казалось, что ребенок столь мал и хрупок, что он причинит ему вред неумелыми руками. Мы поговорили все вместе. Он перестал уходить. Хорошо.

Есть мужчины, которые не могут справиться со своими чувствами, и это тоже нормально, даже если кто‑то один начнет родительство, это будет хорошо. Мы чаще думаем, что начинает женщина, ибо у нее нет шансов отвертеться. Это не так. В своей работе я видела много мужчин, которые встают к младенцу по ночам, укачивают, греют бутылки, моют. В терапии я видела женщин, которые падают в обморок, когда у ребенка поднимается температура, они перестают функционировать и выключаются в прямом смысле слова. И тогда все делает мужчина.

Еще одна клиентка, к которой с другого конца города приезжала свекровь, потратив на дорогу три часа, чтобы выкупать ребенка. Каждый день. Спасибо ей. Но ребенок ваш, ваш общий, и учиться функционировать, любить, быть родителями, заботящимися и адекватными по мере своих сил, необходимо.

Многие думают, что рожают своей матери: «Вот он, ты же хотела, а я на дискотеку, а ты позаботишься о нем лучше, чем я». Узнаешь себя, милая? Пускай это будешь не ты, ведь ты взрослая, и родителями мы становимся не для того, чтобы продлить свое детство, веселясь на детских праздниках и покупая игрушки. Мы становимся родителями, чтобы дать, а не взять; чтобы выстоять, чтобы дать выжить другому, чтобы людей было больше, чтобы здоровых матерей было больше.

У матери, у которой есть муж, положение не хуже и не лучше, чем у той, что не имеет мужа. Мы не пойдем в бесконечные истории о том, от кого и в какой связи она родила своего ребенка, просто она одна на момент его рождения. Она одна, ибо она так решила, а не так получилось. Здесь я сделала бы акцент: не «сло – жи – лось са – мо», а она это выбрала, выбрала сама. В моменте нам хочется нивелировать свою ответственность. В голове тысяча историй и мистификаций, помогающих нам быть уверенными в своей «непричемности», мы были за скобками, за пределами этих решений и не участвовали в процессе. Нас как будто бы вдруг пригласили в комнату и выдали ребенка, у нас нет шанса его не забрать.

Все было совсем не так. Девять месяцев на размышление, целых девять месяцев. Даже если это звучит цинично, у вас было время подумать и принять любое решение, но вы приняли то, которое приняли, ВЫ, а не ЗА ВАС. Нам несложно размышлять о последствиях, ибо мы видим их каждый день, эти ходячие последствия перед нами. Чаще всего это собственная мать, родившая нас без мужа, бабушка, тетя, подруга или соседка.

Я, как системный терапевт, сделала бы акцент на семейные истории, которые вшиты и которые мы воспроизводим один к одному, не задумываясь, т. к. внутренние автоматизмы минуют наше сознание, и рассуждение на тему в списках не значится. Бабушка вышла замуж – развелась, мама вышла – развелась, я тоже. Это вполне себе симпатичный сценарий, потому что есть и другие: мама родила от женатого, и я; бабушка родила от изнасилования; мама родила, а он бросил ее; а моя история – история курортного романа, я даже не знаю его фамилии и не помню цвет глаз.

Если мы представим себе будущее, то эти истории разбавятся отцами из банков спермы или полностью механизированным зачатием с рандомным выбором биоматериала отца. Не будем забегать вперед, жизнь такова, какова она есть. Скажу лишь, что чувства женщины, родившей ребенка в одиночестве – даже если она родила его в здравом уме, так решив и не перекладывая ответственность на случай, судьбу, мистические совпадения, – эти чувства будут другими. Все, что нам не нравится в самом начале, будет усиливаться со временем. Нам должна нравиться жизнь, мы должны совершать выбор – обдуманный и осознанный, понимая все риски, плюсы и минусы, все помогающие и мешающие факторы, ибо все, что нам не нравится, будет расти в объемах и будет увеличиваться в геометрической прогрессии.

Если мы не хотели ребенка, или ненавидим обстоятельства, или в гневе на отца, – эти чувства не исчезнут, не утекут с дождевой водой, они останутся внутри вас. Будут расти, разбухать и взрывоопасно угрожать каждый день. Мы будет ненавидеть ребенка, и это не метафора, милая. Ребенок, родившийся не от того мужчины, будет напоминать его внешностью, поведением, запахом, манерами. Тотальное ежедневное напоминание. Ребенок будет похож на издевательство, на испытание, вы будете срываться, не выдерживая собственного выбора. Мы ненавидим в ребенке его отца, а значит, и ребенка. Мы не можем отделить и вычленить: Ах боже мой, ты напоминаешь мне его, но ты не он, и я люблю тебя как ребенка! Как было бы здорово, если б мы были способны на это с самого начала.

Это выше человеческих сил, милая. Мы раздражаемся, бесимся, мы в ярости: что за чертов ребенок, он все делает не так! Единственный шанс у ребенка быть воспринятым, сохраненным – заболеть, тяжело или даже непоправимо. Ребенок знает свою мать, а потому знает, что она будет злиться, но не выбросит его прочь. Она будет злиться, но делать все что нужно, она будет рядом. Она будет его матерью. Потеряв одного родителя, ребенок будет неистово держаться за второго, и это не так, как вы подумали: что дитя вдруг станет послушным и ласковым, одобряемым, он будет вынуждать вас смотреть, неистовствовать, так он узнает, что вы с ним.

«Хорошему» ребенку не нужно так много внимания. Здоровый растет сам по себе, а нездорового мы все время мониторим. А потому хорошо подумай. Вообще всегда хорошо думай, милая. Интеллект – отличная опция, данная человеку, чтобы наилучшим образом реализовать свою судьбу. Мы часто забываем, не читаем инструкции к своей жизни, а относимся к ней как к фотоаппарату: усвоили одну кнопку и, довольные, пользуемся. Фотоаппарат сложный, невероятно функциональный механизм, которым пользуются настоящие художники. Он способен реализовать творческий потенциал, но для этого нужно прочитать инструкцию или даже пойти на курсы в спецшколу, много тренироваться, чтобы однажды ваша фотография, всего одна, оказалась в журнале или на выставке.

Жизнь сложнее, чем фотоаппарат, но мы упорно доказываем, что знаем, как жить; инструкции не читаем, правила игнорируем. Жаль. Часто матери, фантазирующие о детях, думают, что нужно просто прожить, а дальше все само образуется, сложится. Жили же как‑то наши предки без инструкций, школ, курсов и книг. И вправду жили. Со смертностью более 50 %.

Мы не пойдем туда, милая, напомним лишь, что всему свое время. Посмотри на часы: может быть, пришло время купать малыша.

Время летит, слово «сепарация» все больше встает перед нами, как крокодил с огромной пастью, перекусывающий пуповину. Сепарация началась в момент родов. Оказавшись снаружи, вы уже отделяетесь, и это процесс взаимный: не только мать, но и ребенок отделяется. В психологии это наиважнейший процесс, ибо ребенок, сепарируясь от матери, выделяет свое «я». Он должен стать собой, и собой он будет больше, чем меньше мать влияет на него и поглощает его в себя. Тогда в своих ощущениях, выборах, мыслях и состояниях ребенок еще не знает, где он, а где мать.

Помните анекдот про ребенка, кричащего с улицы: «Мама, я сейчас замерз или хочу кушать?» Словно бы мать естественным образом, как и внутри утробы, должна лучше знать, что нужно ребенку прямо сейчас. Но выделение своего «я» – это способность, оказавшись наедине с собой, отличить свои потребности, импульсы, ощущения, выбор от материнских. Есть люди, которые прожили всю жизнь и так и не узнали, кто они.

Кто я? Пресловутый вопрос, брошенный в пустоту. Редкий человек задается им. Есть те, кто ответил с ясностью и определенностью. Они отделились, и мать позволила это: отсепарироваться, выделиться, стать самим собой. Мать сделает для этого процесса очень многое. Она не мешающий фактор, а помогающий, но помогать можно, только будучи на определенном расстоянии. «Лицом к лицу лица не увидать», как говорится в поэме С. Есенина. Ребенок в животе и младенец на руках постепенно отходит в прошлое.

Мы отпускаем его руку и начинаем смотреть на него издали. Это еще безопасная даль – ребенок на расстоянии руки, прыжка, скачка. Мать успевает отдернуть, схватить, не даст упасть, провалиться, пойти не туда. Мать участвует в сепарации, обеспечивая ребенку безопасность: это не отправление ребенка восвояси и не идея о том, что отныне он во всем разбирается сам. Это близость, это уверенное и осознанное обеспечение безопасности, сопровождение и ответственность. В этот момент мать, как никогда, превращается в маму, которая говорит, советует, учит. В ту, что задумывается, какие слова сказать, какие книги прочесть, чем кормить, с кем оставить, в какой садик отвести, чему сказать да, чему сказать нет. До полной сепарации и отдельности еще очень далеко, но первые шаги, первые расстояния, первые осознания пространства «между» уже здесь. Каждый день это пространство между матерью и ребенком все больше будет заполняться окружающим миром.

В психологии есть понятие «значимый другой», когда в жизнь ребенка позволено войти и влиять не только родителям, но и другим. Меня часто спрашивают про нянь, которых стоит и не стоит брать, про возраст ребенка, в который его стоит отдать в детсад или любое учреждение для развития и контакта с другими людьми. Период взросления очень важен не только с физиологической точки зрения, все наши психические функции формируются в раннем возрасте. Если родители не позаботились о том, как развивать ребенка, в какой среде и обстоятельствах ему придется расти, то впоследствии возникнут проблемы, исправить которые получится с большим трудом. Или не получится вовсе.

Пристально наблюдайте, изучайте, анализируйте, как развивается ребенок, как формируется его привязанность. Мать должна быть доступна, дружелюбна и безопасна. Казалось бы, это так просто и так мало, но это так много! То, как ребенок контактирует с матерью, определяет всю его жизнь. Когда мать отталкивает ребенка, тот понимает, что будет хорошим, если будет сидеть тихо в своей комнате. И он будет. Дети стараются понравиться матери или быть такими, какими она их представляет себе – избегающий тип привязанности. Чтобы не напороться на гнев, раздражение, недовольство, ребенок избегает острых углов и контакта. Это происходит само собой, и мы не думаем, что, вырастая и сформировав в раннем детстве этот тип привязанности, человек не построит качественных отношений с другим человеком. Вы их знаете: это те, кто не берет трубок, не отвечает на сообщения и предпочитает жить в одиночку. Так безопаснее, так они не столкнутся с эмоциями, которые мучили их в детстве, и не смогут их обработать.

Тип привязанности – большой раздел психологии. Моя книга не учебник, скажу одно: про качество времени, проведенного с ребенком, качество. Это не про время в минутах и часах, а про присутствие, вовлеченность, настоящесть. Мама может быть занята, она работает или нездорова. Неважно! Десять минут после садика она со своим ребенком, не наполовину, частично, формально, а по-настоящему, целиком. «Я здесь, с тобой, твоя мама, а ты – мой малыш. Я слушаю и слышу тебя, я смотрю и вижу тебя, не глазами, а всем своим существом. Я ждала тебя, я скучала, привет».

Тревожно избегающий тип привязанности – один из самых распространенных. Ребенок не знает свою мать, а мать не спешит с ним познакомиться. Люди живут вместе всю жизнь, но порой так и не знают друг друга до конца – мать ребенка, а ребенок мать. Кто кому должен? Оба. Никто никому ничего не должен – это вырванное из контекста предложение. Мать должна своему ребенку все: себя, безопасность, свою жизнь. Ребенок, вырастая, помимо требований и хотений должен научиться рассуждать, задавать вопросы, ощущать, чувствовать, видеть. А пока пусть будет хотя бы безопасно. А пока пусть мама думает над тем, насколько близко или далеко ее собственный малыш. Пора ли уже приглашать няню, уместно ли отправить ребенка к бабушке на лето или с какого возраста отправлять его в сад.

Если ребенок чувствует себя в безопасности, то все это возможно, уместно и адекватно. Безопасно – это «она заберет его вечером», о чем нужно сообщить. Дети плачут не потому, что они странные. У них все и навсегда: игра, прогулка, ночь. Так навсегда уходит мама, и ребенок рыдает, что она не вернется вечером. Чтобы успокоить его, достаточно фразы: «Я заберу тебя вечером». Это простые слова: я вернусь. Обязательно скажите их.

Многим из нас знакомо это чувство, когда мама уезжает от бабушки и не говорит, когда вернется. Кого оставляли на месяцы и годы, знают эту пустоту и отчаяние, безысходность, ибо в какой‑то момент без черты мы понимали, что оставлены матерью навсегда, и когда она вдруг приезжала, мы не бежали ей навстречу, потому что не понимали, зачем она здесь, ведь она уехала навсегда. Мы не встречались и не прощались с ней, ибо контакт был утерян безвозвратно.

Это плохо, милая. Уезжать или уходить, не сказав, когда вернешься. Нам очевидно, когда это делает кто‑то другой, но мы в недоумении, когда претензии предъявляют нам.

Время для садика, для значимых других приходит к двум с половиной годам или к трем. Ребенку важно знать, что он не один, и это тоже навык. Я помню, как отдала малыша в секцию в три с половиной года, и тренер попросил детей встать в круг и бегать. Они дружно бегали, и в момент, когда он говорил «а теперь останавливаемся», мой ребенок продолжал бежать, потому что обращение к группе не возымело на него действия. И только после личного обращения «Арсений, остановись» он остановился.

Мы часто уверены, что большинство функций встроены и естественны. Но фокус в том, что если нас чему‑то не учили, мы не научились. Быть в группе и воспринимать групповое обращение – тоже навык. «Мы» – это новизна для ребенка. Мы все начинаем и все заканчиваем. Ребенку важно адаптироваться в группе, ведь социум и есть условия для жизни, и как бы мы ни стремились к индивидуализации, групповые процессы никто не отменял. Мы проживаем не только индивидуальное, но и коллективное, и этому коллективному пришла пора научаться.

Здесь практически все зависит от родителей. Если они игнорирующие, холодные или даже опасные, ребенок будет стремиться к группе, если она дружелюбна и выглядит более принимающей. Допустим, дома обстановка иная, и мать выделяет ребенка и особенным образом его индивидуализирует – тогда у него могут быть проблемы с коллективным. Например, ваше чадо приходит домой и говорит, что больше не пойдет в этот садик или школу. На вопрос «почему» он искренне ответит: потому что учительница меня не любит, подразумевая под этим отсутствие особого отношения, предпочтений и констатаций особенностей.

Многие родители пытаются распространить семейный тепличный режим и на детские учебные учреждения, подыскивая то место, где к ребенку будут относиться как дома. Или по принципу компенсации: я выберу сад, воспитательницу, которая будет делать и давать то, что не даю я, как мать. Я заплачу и куплю ребенку любовь, заботу, внимание, хороших согруппников, еду, отношение. Если у меня, как у матери, всего этого к ребенку нет, я заплачу.

Таких историй немало, а потому им есть место и в моей книге. Однако мы ведем ребенка в садик, не чтобы компенсировать недостачу или заполнить дефицит, а чтобы сделать еще один шаг в жизни, который необходим для нормального ее течения.

И шаг этот социализация. Что он значит для матери? Разделение. С этого момента она яснее и четче обнаружит, что ребенок – это не она сама, это человек и даже гражданин, ибо он связан не только с ней, но и с другими, и другие эти не только люди, но и социальный и общественный институт. Опыт разделенности и отдельности каждая мать проживает особенным для себя образом: кто‑то просто делегирует отсутствующие функции детскому саду, а кто‑то пытается на него распространить все, что есть в семье – безопасность, заботу и любовь. Есть матери, которые формулируют требования к дошкольному учреждению, а есть матери, которых удовлетворяет сам факт того, что на время присутствия ребенка в детсаде мать может передохнуть и не нести за него ответственность. Это целый клубок чувств, который похож на комок – неясный и нелогичный, порою странный. Ребенок учится делать шаг от матери, но и мать учится делать шаг от ребенка.

Я уже писала выше о том, что сепарация – это движение не только ребенка, но и матери, ибо «уже не малыш» должен двигаться, а мамочка должна оставаться на своем материнском месте. И тогда ребенок сможет выделить свое «я» и следовать своей личностной особенности, узнать о своем поведении и характере, о том, чего он хочет, и о том, чего явно не приемлет. Но если каждый раз мать будет препятствовать ребенку делать шаг вперед, будет рефлекторно следовать за ним, то может так случиться, что даже во взрослом возрасте ребенок не будет иметь ни малейшего представления о себе. У него не будет ни одного шанса быть отраженным другими людьми, ведь другие люди – зеркала, в которых мы видим и узнаем себя. Мать тоже такое зеркало, и быть отраженным ею особенно важно, но это далеко не все. Весь мир больше, чем глаза нашей матери, милая.

Сепарацию мать и ребенок проходят медленно с момента рождения до 21 года, шаг за шагом научаясь видеть мир за пределами друг друга. Ребенок нуждается в матери, а мать нуждается в ребенке. Да-да, именно так, это необходимость и важность для обоих. Сепарация – это движение ОТ. Я открою вам маленький секрет – движение ОТ возможно только тогда, когда оба находятся на своих местах, когда оба предоставлены друг другу, когда мать полностью предоставлена своему ребенку весь период его взросления и когда ребенок предоставлен своей матери как ребенок, и она может насладиться и насытиться своим материнством в полной мере.

Я часто встречаю в терапевтических процессах матерей, которые воспринимают сепарацию странным образом: им кажется, что миссия «забеременеть, выносить, родить» выполнена, и мать больше ничего не должна, ибо наступила та самая сепарация. Дальше ребенок должен сам обходиться без нее, расти, взрослеть и мудреть каким‑то волшебным образом, без ее хоть сколько‑нибудь пассивного участия.

Множество матерей задают мне вопросы о качестве сна младенца или малыша. Мать торопится, и сама того не замечая, ускоряет процесс отдельности и «требует» от ребенка самостоятельности и «взрослости» с самых первых дней: пусть он скорее засыпает сам, пусть не плачет, пусть не требует мою грудь, пусть не приходит в мою кровать. Он должен сам, должен сам, должен сам. Ведь он должен сам?

НЕТ, НЕ ДОЛЖЕН. Ребенок не должен. СЛЫШИТЕ: НЕ ДОЛЖЕН! Это вы должны, я буду повторять это тысячу раз в книге. И даже если всего одна мать услышит меня, я буду рада.

Ребенок не должен сам засыпать. Это вы должны научить его засыпать. Ребенок не знает, где день, а где ночь, и мы вводим режим дня как опору или остов, на который ребенок сможет опереться в своем восприятии дня и ночи на этой планете. Малыш, словно инопланетянин, прилетевший из другой Вселенной с другими правилами, внутренними и внешними процессами. Задача матери – научить его быть землянином: земные сутки, земное время – это то, что каждая мать передает своему малышу. Маленькие гуманоиды не будут послушными с самых первых дней, они будут «топить» за свою планету и за правила, которые были там. Но земные матери терпеливы и добры, и у них всегда получается научить малышей земному времени и земному режиму дня.

Ребенок не должен хотеть спать отдельно от матери: ее тело – самое лучшее на свете. Тело матери – это и есть его бывшая планета, ее запах, шум ее крови, стук ее сердца, ее вдох и выдох. Океанские приливы, отливы, восходы и закаты. Но теперь они здесь с нами, а значит, нужно научиться жить в другом времени, где 24 часа имеют значение. Ребенок не должен хотеть прилететь, его крик в момент рождения – это крик «нет, я не хочу! Мне все подходило на моей планете. Что это за катастрофа, из-за которой я должен покинуть свою планету и прилететь на другую».

Здесь тоже есть мама, и поэтому он не собирается оставлять ее, рассудительно и по-взрослому отправляясь в свою кровать. НЕ-А.

Матери сложно принять это противоречие, милая. Сепарироваться и быть предоставленной одновременно – странная и сложная задача. Ребенок растет при наличии нескольких факторов, и один из главных – безопасность. Это значит, отправляя ребенка в садик, мать четко и ясно сообщает, во сколько заберет. Это секрет успеха, это вообще секрет для всех матерей, которым нужно оставить ребенка с бабушкой, няней или в детсаде. Ваше возвращение. Наших детей не воспитывают другие, их воспитываем мы, и если в силу обстоятельств вам нужно уйти, обязательно скажите, когда вернетесь, ибо в его инопланетном сознании всё, что происходит, – происходит навсегда.

Ребенок плачет не потому, что ему не нравится в саду, а потому что думает, что идет туда навсегда. Достаточно будет четко и ясно, глядя в глаза, сказать: я заберу тебя через три часа, я приду за тобой, именно я, твоя мама. Ребенок не хочет идти спать, потому что сон в сознании малыша – это навсегда, это маленькая смерть, это момент, когда все заканчивается. Он еще ничего не знает о том, что все снова начнется, когда он проснется. Мать обязана сказать ему: «Ты знаешь, когда ты проснешься, я буду здесь, и игрушки будут, и мы снова пойдем гулять. Когда ты проснешься, снова будет день на земле».

Как это непросто – учить инопланетян земной жизни. Но если вам трудно, обязательно вспоминайте, что вы тоже были инопланетянами, и кто‑то помогал вам, сопровождал вас в узнавании земной жизни. Когда‑то вы тоже научались быть в земном теле, в нем было так же странно, как и вашим детям. Вы падали, не умели им управлять, смотрели на него как на странное вместилище, в котором явно не так удобно, как было на вашей планете.

Со временем мы забываем, что прилетели, мы привыкаем к своему телу, к Луне, к Солнцу и к Маме. Мы забыли, что были такими же. Ваши дети тоже забудут, когда научатся всему, а пока любовь и безопасность, ваше тотальное присутствие, ваша 100 % предоставленность, ваша забота необходимы каждый день, чтобы, отходя и приходя, ребенок учился уходить.

Не торопитесь, не хвалите ребенка за его взрослость в младенчестве. Это странно, а иногда страшно. Некоторые считают, что словосочетание «маленький взрослый» можно воспринимать как комплимент. Для меня, как для психотерапевта, это проблема, потому что маленький должен быть маленьким со своими детскими реакциями, спонтанностью, капризами и неумением. Он будет взрослым, непременно будет, и его никто не спросит, в каком возрасте он запланировал стать взрослым, как и когда ему уместно начать быть взрослым – все произойдет само собой. Взрослость настанет и без вашего на то волеизъявления. Поэтому не торопите своих детей вести себя по-взрослому там, где дети должны вести себя как дети.

Часто на похоронах или при разводе родители хвалят детей за отсутствие чувств. Он не плакал! – гордо констатируют они, он молодец, он совсем не переживал, он ничего не сказал, не отреагировал. Словно бы это знак качества, который непременно нужно получить в стрессах и травмах. Скорее, наоборот: ваши дети должны не уметь, должны не мочь, должны нуждаться в вас каждую секунду, опираться на вас, спрашивать, они должны капризничать и плакать, они должны быть спонтанными и непонятливыми, повторять одно и то же, не понимать, дурачиться, рассыпать и портить. НЕ должны спать, потому что вы просите, не должны стоять, если вы сказали им «стой», они не дрессированные животные и не функциональные куклы – они дети! А вы их родители, и если вы однажды, надеюсь, в здравом уме и твердой памяти, решили стать родителями, значит, вы согласились с тем, что у вас будут дети – спонтанные и дурашливые, пачкающие комбинезоны, руки и лицо, не желающие идти чистить зубы и умываться. Вы должны их этому научить.

На границе контакта с другими мы узнаем себя. Это касается и детей, и взрослых. Представление о себе – штука важная, всю свою жизнь мы будем задаваться вопросами: кто я, какой я, зачем я – ибо из них будут произрастать другие: что мне делать, кем быть, в чем мое предназначение. Поэтому образ самого себя будет формироваться постепенно, и мать должна понимать ответственность и причастность к этому процессу.

Дети бывают одобряемыми и неодобряемыми, а еще они бывают присутствующими и отсутствующими. Есть много типологий, помогающих диагностировать, какое же представление о себе сформировалось у человека. Я люблю три варианта типичных реакций матери на ребенка. Напомню, что к трем годам мы имеем представление о себе, а наши родители имеют представление о нашем характере.

Итак, представим себе двухлетнего малыша. Он приносит матери что‑то показать. Что угодно – свой рисунок или червяка, которого нашел на улице. Мать реагирует на него типичным для этих отношений образом. Конечно же, по-разному, ибо я точно не поддерживаю идею о том, что всех своих детей мать любит одинаково. Это неправда, она всех любит по-разному. И это ее беспокойство, а иногда даже ад. Ребенок приносит свой рисунок, и в первом случае, где он одобряем, мать воскликнет: Как здорово, как прекрасно, как это мило и как хорошо, что ты что‑то нарисовал (нашел)! Ребенок одобряем в любом случае, даже если он испачкал руки или на рисунке что‑то странное, ведь мать транслирует ему: ты мне подходишь, ты подходящий, ты мой малыш, а я твоя мама, и так будет всегда, что бы ты ни сделал и как бы ни проявился.

Но есть и второй вариант, знакомый явно многим, выглядящий как неодобрение, непринятие или претензия. Тогда мать восклицает что‑то типа: Где ты взял этот лист, я же не разрешала пользоваться этими карандашами! Какого черта ты начеркал на столе? Все, что ты сделал, не имеет значения, потому что априори ты негодный, неподходящий, не мой. Что бы ты ни сделал, это всегда будет недостаточно хорошо, недостаточно уместно. Всегда будет кто‑то, кто делает это лучше, своевременнее, правильнее. Дети таких матерей хорошо знают, что именно о них идет речь, но знать, что такая мать – это плохо, недостаточно; самый важный и нужный шаг из этого понимания – это не быть такой матерью, не стать ею автоматически для своих детей, не превратиться в нее от своей неосознанности или мести.

Вообще наше материнство – это не просто диалог с ребенком и контакт с ним. Материнство – ежедневная беседа с нашей матерью, и, повторяя ее отвратительное поведение, мы бессознательно говорим ей: «Я как ты, смотри, мама, я как ты, я делаю такую же хрень, может быть, тогда ты сочтешь меня своим ребенком и повернешь свою голову на меня!» Забегая вперед, с уверенностью скажу – это не помогает. Превращаясь в исчадие ада, точно такое же, каким была для вас ваша мать, вы не получите свое детство задним числом, упакованное в блестящую бумагу, вы ничего не получите, только разочарование и бессилие. А потому прямо сейчас пробуйте быть просто матерью для своего ребенка. Это несложно – делать что‑то для детей из любви и безопасности. Из любви и безопасности – больше ничего.

Есть третий вид реакции матери, он тоже многим знаком, для него не нужно стараться. Когда ребенок приходит показать рисунок, нужно ничего не делать, смотреть на него, словно его нет или словно перед вами белая стена. Те, на кого так смотрели их матери, точно знают это особое состояние – меня нет, я никто и ничто. Один мой клиент дал особо точное определение: он назвал это белой комнатой. Я в белой комнате, я не знаю, кто я и что я. Ведь мы понимаем себя, опираясь на мириады взглядов, прикосновений и слов матери в наш адрес. Мы сталактиты и сталагмиты, которые капля за каплей каменеют и превращаются в нечто твердое и прекрасное. Мы тверды и прекрасны в своей жизни тогда, когда нас видят другие, когда нас видит наша мать. Я вижу тебя, замечаю, предпочитаю тебя, выбираю тебя каждый день. Ты мой ребенок, а я твоя мать. Но те, что созидают белые комнаты, не имеют в ответ ничего. Им отвечают невпопад, путаются, смотрят в другую сторону и отвечают на сказанное «мама, я нарисовал бабочку» словами «иди ешь». Мы идем есть, не понимая, кому это сказали, не понимая, что делать с бабочкой, не понимая, что делать с мамой.

Из подобных реакций ткутся представления о себе: я хороший, я плохой, или меня вовсе нет. И дальше они превращаются в кожу и становятся способом поведения на все случаи жизни. Если я плохой и неуместный, из этого представления о себе я буду пытаться найти работу, где результат известен заранее; я буду пытаться договориться о новой зарплате или повышении, результат тоже будет бежать впереди меня. Из плохого я буду пытаться дружить или любить, строить отношения, внутри повторяя «я плохой, плохой, плохой».

Эти люди думают, что им не везет, иногда они стараются преодолеть внутренний набат и становятся перфекционистами, идеалистами, и все вокруг в один голос говорят им: «ты молодец, ты хороший», но они не верят и воспринимают всех вокруг как заговорщиков, которые просто договорились о том, чтобы хвалить меня и ежедневно лгать о моих способностях и хороших качествах. Но стоит одному скривить лицо или просто поднять бровь в ответ на мой «рисунок», я узнаю его из тысячи и скажу: «ну вот, я так и знал, что не достоин и не хорош!» Я узнаю эту реакцию, я непременно дождусь; а если ее долго нет, то обязательно сам спровоцирую всех и вся на то, чтобы мне наконец предъявили долгожданную «претензию».

Штефан Хаузнер говорит: «Мы видим в жизни только то, в чем хотим убедиться, и нам невдомек, что наши представления о себе уже давно превратились в блокирующие убеждения, не дающие нам жить, мешающие, колющие и режущие».

Возможно, есть матери, которые напряглись сейчас и подумали: о боже, я тоже говорила своему ребенку нечто подобное! Как же мне быть? Нести ответственность! Материнство – это вечный баланс между виной и ответственностью. Материнство – это не игра, это ответственность перед собой, перед ЧЕЛОВЕКОМ и перед человечеством. Ведь нам нужно воспитать не просто ребенка, нам нужно воспитать человека. Человеческое существо, снабженное необходимыми навыками жизнедеятельности. Нам нужно взрастить человека с волей, достоинством и способного искать смысл жизни. Планка высока, и я бы не хотела занижать ее, ведь у нас есть волшебный ингредиент, помогающий созидать человека – материнская любовь.

Детская агрессия

В момент клинической беседы психотерапевт всегда задаст вопросы, раскрывающие суть вашего взаимоотношения с агрессией. Для многих эти вопросы пугающие и дезориентирующие, ибо у нас нет ясности о том, что такое агрессия, должна ли она быть проявлена или подавлена, утрамбована, скрыта. В книге про мать и материнство этот вопрос стоит поднять: он важен, а точнее – архиважен, милая. Мы часто не спрашиваем об агрессии из страха показаться небережными или неприличными, или по каким-то еще причинам. Мы боимся любой конфронтации, потому что научены аксиоме «агрессия = плохо»: конфликт, проявление злости или ярости даже на уровне написанных в строчку слов уже нас пугают.

Жизнь сама по себе действие агрессивное, активное. Агрессия – это в первую очередь действие, а раздражение, злость, гнев и ярость – это чувства. Повышенный голос – это не агрессия, а просто повышенный голос. Мы избегаем конфронтации и выражения негативных чувств в адрес другого, но все в той же клинической беседе психотерапевт непременно будет прояснять, в чей адрес и как вы выражаете свою агрессию: в адрес других или в свой.

Часто слышу истории, когда человек злится на себя, предъявляет претензии, агрессирует на самого себя. В таком случае разговор я буду поворачивать в сторону того, кого именно он запихнул в себя, кого разместил внутри и на кого так неистово злится. Обычно это люди, на кого агрессию в реальности выплеснуть невозможно, с кем невозможно вступить в конфликт, ударить, оттолкнуть, кому нельзя сказать «нет» или заставить замолчать.

Очень часто агрессия относится к одному человеку – к матери. Тот самый внутренний критик или внутренний агрессор – это погруженная в себя собственная мать. Я не могу одернуть ее, окликнуть, оттолкнуть, предъявить претензию. Я все это делаю, но только в адрес себя самого, искренне уверенный, что это мои претензии, гнев к себе, что меня стоит убить, быть вечно и тотально недовольным в свой адрес.

Однажды стоит спросить себя, чьим голосом говорит с вами критик? Но это совсем другая история, и в книге важно сказать, что в адрес матери у нас много негативных чувств, и это естественно. Иногда терапия начинается с того, что терапевт разрешает клиенту предъявить негативные чувства, достать их изнутри наружу. В этот момент клиенту кажется, что происходит что‑то недозволенное, ведь злиться на мать табу. Но это всего лишь равновесие, баланс, который пришло время навести.

У каждого ребенка в адрес матери, как и у каждой матери в адрес ребенка, есть так называемые амбивалентные (прямо противоположные друг другу) чувства. Мать любит ребенка и ненавидит одновременно, точно так же и ребенок – бесконечно любит и ненавидит ее. В детстве вторая часть невозможна для доступа, малыш не может разозлиться. Из всех негативных чувств у ребенка только обида – надутые губы и молчание. А все остальное просто запихивается внутрь, исчезает где‑то в недрах тела, в глубине сердца.

Ребенок злится на мать каждую секунду, когда слышит «иди спать, пора делать уроки, нужно выпить микстуру, иди домой с прогулки». Каждую секунду в такие моменты у ребенка возникает злость: нет я не хочу, я злюсь на тебя за то, что ты велишь мне все это! Он молчит, предъявить претензию не может. С взрослением все ответные чувства будут подавляться, подавляться и подавляться, и если оставить их внутри, однажды контейнер окажется переполненным и превратится в болезнь. Об этом я пишу в своей книге «Как Саша стал здоровым».

А еще это может превратиться во вспышки гнева, неуправляемую агрессию в адрес других, бесконечные диалоги с самим собой, предъявление претензий и причинение себе вреда. Мы недовольны собой, жизнью, другими, работой, детьми, погодой, внешним видом. Часто это все производные одного-единственного недовольства – мы недовольны своей матерью. Эта мысль трудна для понимания, мы предпочитаем не думать об этом, но, может быть, однажды мы придем к психотерапевту, и он разрешит это недовольство ради одного-единственного осознавания – быть недовольным матерью разрешено.

С этой минуты, когда любовь к матери будет равна недовольству ею же, наступит облегчение, и мать начнет становиться просто человеком, обыкновенной женщиной со своими «могу и не могу, хочу и не хочу, умею и не умею». С этой минуты ожиданий станет меньше, а значит, и внутренних обломов и стрессов станет тоже меньше. Я одновременно люблю и ненавижу тебя, мама.

Мать тоже злится на ребенка. Бездна гнева живет в ее сердце и рвется наружу. Он не слушает меня, он ничего не понимает, он издевается надо мной! Как часто эти мысли рождают отчаяние. Мы предпочитаем не обращать внимания. Злиться не просто не разрешено, это опасно. Если я позволю себе злиться на ребенка, как же я буду ему матерью? Что там, за этим отчаянием? Страшно представить, поэтому я не буду думать, отчаиваться, злиться.

Злости много, это энергия, которую стоит освободить, это разрешенная энергия. Разрешение злиться не означает, что вам позволено трясти ребенка и бросать его от себя, не думая о последствиях; или ваше желание наказать его ударом по голове будет реализовано. Разрешение злиться не означает, что в его присутствии вы можете вести себя, как потерявшая рассудок. Это разрешение на фразу «я злюсь на тебя сейчас». Произнесите ее тихим голосом, чтобы внутренняя беспомощность и боль, словно джинн из бутылки, были выпущены на свободу.

Я злюсь на тебя сейчас, без действий с риском для жизни – своей или малыша.

Я в гневе или меня раздражает, когда ты так говоришь или делаешь.

Но я имею право это сказать.

Я имею право это чувствовать.

Мои злость и гнев легальны.

Мы часто путаем выражение агрессии и гнева с причинением вреда или оставлением в опасности. Заметьте эту разницу. Разделите их, увидьте расстояние между ними, обнаружьте неодинаковость. Мать, которая злится, – обычная мать, а та, что является угрозой, – совсем другое. Не путайте. Пусть эта черта никогда не будет перейдена, злость и удар по голове – разные вещи. Раздражение и физическое наказание не похожи друг на друга, гнев и глумление над ребенком – не одно и то же. Заметьте, увидьте, запомните. Мы часто сваливаем все в одну кучу, а потом, глядя на нее, пугаемся и отворачиваемся. На эту кучу стоит пристально взглянуть, рассмотреть, отделить одно от другого, как белье для стирки в корзине.

Чем отличается естественная жизнеобеспечивающая нормальная агрессия ребенка от патологии, которую стоит лечить. В отношении детей мы тоже часто путаемся, милая. Мы хотим, чтобы он был активен, предъявлен, побеждал, был лидером, но при этом не разрешаем ему оттолкнуть другого малыша на пути к лучшему шкафчику в детсаду, отобрать, отстоять, отвоевать желаемое. Мы напуганы и запутаны. Попробуем распутать это здесь и сейчас.

Амбивалентность чувств свойственна родителям: я люблю тебя и ненавижу в один момент. Малыш разлил суп, вы недовольны, но вы не перестаете его любить. Это и есть амбивалентность. В агрессивном поведении она тоже существует, потому что агрессивность принято делить на две части: деструктивную (истинную) и конструктивную (упрямство).

Агрессивность как форма настойчивости и упрямства – это хорошо, это надо поощрять, она полезна. А есть враждебность и ненависть, и это совсем другой вид агрессии, который важно отличить от настойчивости. Враждебность совсем по-другому влияет на жизнь ребенка. Способность справляться с ней – одно из важных качеств. Распознавать и погашать – задача педагогов, родителей, воспитателей, милая.

Агрессивность проявляется в любом возрасте, т. к. это один из способов выжить, и это нормально. Базово ребенок рождается снабженный агрессией. Это не следствие.

Оба вида агрессии имеют общую черту: формы и типы поведения вызваны попытками контролировать и воздействовать на ситуацию в целях ее совершенствования в свою сторону.

Недеструктивная агрессия – самозащитное поведение, направленное на достижение целей и тренировку, обучение делать что‑то. Даже ребенок, который тянется за игрушкой, проявляет агрессию. Но она позитивная, потому что позволяет ему в конце концов достичь желаемого – получить игрушку. Так он исследует мир. В недеструктивном виде агрессия врожденная.

Злобное, неприятное, причиняющее боль поведение, ненависть, ярость, желание отомстить – деструктивная агрессия, и с ней необходимо что‑то делать, поощрять ее не стоит. Изначально она тоже форма самозащиты, но в дальнейшем, если развивается и поощряется, порождает множество проблем. Окружающим с такой формой защиты некомфортно. Деструктивная агрессия возникает вследствие сильных неприятных переживаний, ее рождает чрезмерная боль или стресс.

Пример: ребенок плачет, вы не подходите, не успокаиваете, ребенок впадет в ярость, это выдерживание боли от одиночества будет слишком невыносимым. Одни родители игнорируют, другие несутся сразу успокаивать. Это две разные модели, которые влияют на ребенка, и здесь есть системный след.

Ребенок может проживать ваши системные истории за родителей. Ребенок, бросающий ботинки в стену, импульсивный, злой, ломающий предметы, может быть отражением истории семьи. Мама и сын приехали из другого города, потому что мать этой женщины уехала с севера из предыдущего брака, у ребенка было психическое заболевание, она его сдала. Уехала, вышла замуж, родила дочь, и та привела ко мне ребенка. Выяснилось, что мама ничего про сданного ребенка не рассказывала. Что делать в таком случае? Навести справки, жив ли, как зовут, где находится, а затем отправиться туда и повидаться. Что и сделала моя клиентка. Через две недели прислала письмо, что ребенок исправился.

Это пример системного переплетения, когда энергия в системе заставляет ребенка испытывать аутоагрессию, т. к. он не может справиться с чувством боли. Первое, что будем делать, спокойно и вдумчиво искать источник боли у своих детей. Нет агрессии, если боли и дистресса у ребенка нет. Нам важно обнаружить причину боли, не быть всезнайками, не решать за ребенка, не опускать руки, обесценивая боль.

Мы часто видим враждебность и ненависть, когда ребенок бьет другого на детской площадке. Мы видим всю ситуацию целиком. Американские ученые пришли к выводу, что удар ребенка – реакция на другой удар, который произошел несколько дней назад. Малыш ухмыляется и явно получает удовольствие от того, что делает. Оказывается, он бьет Петю, потому что Петя три дня назад дал подзатыльник. Мы бежим к психологам, третируем детей, а ребенок не понимает, в чем дело. Он же ставит границы, доказывает свое «я». Что делать? При общении с детьми разрешить им пожаловаться. Так они снимают часть напряжения, часть деструктивной агрессии словами, и тогда мы видим цепочку целиком: ребенок отстаивает границы, потому что на него было совершено нападение. Вы можете создать дома атмосферу, чтобы он жаловался, снимая источник боли.

НИКАКАЯ ВРАЖДЕБНОСТЬ НЕ ВОЗНИКАЕТ НА ПУСТОМ МЕСТЕ. ЭТО ОТВЕТ.

Классика жанра в психотерапии: мы причиняем боль только тогда, когда больно нам. Штефан Хаузнер говорит: «Агрессия – это всегда про боль». Агрессирующий ребенок сообщает о боли, которую он несет за себя или за другого, как в примере выше. Тогда мы видим агрессию под другим углом, не эскалируем ее, не отвечаем, а ищем источник боли и по возможности пытаемся уменьшить или устранить его.

Можно долго приводить примеры, как боль трансформирует личность. Человек долго терпит, выдавливая из себя, как из тюбика пасты, свою агрессию. Отличный пример – Гитлер и его детство (Алис Миллер «В начале было воспитание»). Детей пороли, били розгами, физически воздействовали. Отчим Гитлера глумился над ним долгие годы. Мальчик стал патологической личностью, отсюда понятна система геноцида. Вся агрессия направлена на других. Нацистское ядро образовалось – перенос на отца, отмщение за боль детей. И они присягнули, они стали самыми преданными последователями. Дети, пережившие насилие и жестокость, издевательство.

АГРЕССИЯ – ВСЕГДА ПРО БОЛЬ.

Самый частый вопрос родителей: что делать? Прояснить, что вы видите: самозащиту или враждебность. От этого и будет зависеть реакция, которую вы, как родитель, выдадите в ответ на избиение вашим ребенком другого. Если вы постоянно видите ребенка в роли защищающегося, а не нападающего, вы формируете беззащитную личность, не способную постоять за себя, которая не добывает свой успех и будущее. Произнесите вслух: ты молодец, что защитил себя.

Быть агрессивными и активными, чтобы двигаться вперед. Отвоевывать свое место, желать стать первым. Это здоровая агрессия. Но она неоднородна. И если ребенок добивается своего, хочет, исследует и ему для этого просто необходимо иногда впадать в агрессивность, поощряйте его.

Если он причиняет вред другому, настаивает на своем дракой, издевательством, враждебностью, ответ родителя – искать первоисточник, по-честному, в реальности, имея в виду и себя как родителя. Возможно, вы и есть источник боли: не поддерживаете, не даете пожаловаться, поплакать, стоите на стороне одного ребенка.

Мы пытаемся воспитать коммунистов, которые промолчат на пытках, – это все здорово, но не ко времени. Выясните причину, дайте отреагировать, снять напряжение. Это вернется ему сторицей и очень поможет в жизни. Ищите баланс между автономией ребенка и контролем, у него должно быть что‑то вам недоступное, чтобы ненароком не спровоцировать агрессию.

Книги

Матерям кажется, милая, что отношения с ребенком функциональны. Они видятся нам такими, когда малыш рождается: сон, еда, прогулка, прогулка, сон, еда. Нужно ли читать книги, или можно не читать, ведь он не просил; а если читать, то какие? Мне хочется здесь сделать небольшое отступление о книгах, ибо это очень важно с самого начала, и тема книг отнюдь не так далека от генеральной темы книги, как кажется.

Раньше чтение книг малышам было таким естественным и понятным, что никто не задавал вопросов, что читать, кому и зачем. Сейчас книг все больше, все они в доступе, но читающих мам все меньше. Словно бы на это нет времени, не до того, или чтец я никудышный, не умею читать вслух или попросту не хочу. Мы вообще все сваливаем сейчас на отсутствие времени – где оно, наше время в таком случае, если у нас ни на что его нет. Где оно? Чем мы его заняли?

На современных книгах есть пометки, в интернете можно найти целые списки под грифом «рекомендовано». Рекомендовано для этого возраста или другого. Все несложно. Книги стоит читать, а точнее – вы просто обязаны читать детям книги. Если вы не знаете что, берите сказки. Неважно, сколько вашим детям лет, читайте им сказки, короткие и длинные, волшебные или народные. Просто читайте и все. Просите всех вокруг читать детям сказки – бабушек и дедушек, сестер и братьев.

Сказка – это трансформационная метафора, и даже если это понятие вам ни о чем не говорит, читайте сказки детям. В сказке волшебным образом встроен механизм проживания жизни, милая. Именно в сказках есть ответы на все вопросы, мудрость народа и целого мира. Именно в сказках есть инструкция, как найти хорошее решение в любой самой трудной ситуации. Только сказка дает нам однозначный ответ – чем дело кончится и чем сердце успокоится. Сказка встраивает в мозг важную идею устройства мира, а именно, идею о том, что добро всегда побеждает зло.

А еще в сказке есть он и она. Есть любовь, есть духи и предки, и способы контакта мира живых и мира мертвых. Сказка научает нас, что испытания будут, и они будут разными, но мы непременно выйдем победителями. А еще сказка – это чувственный опыт, это ценность для жизни человека. Именно для этого мы на самом деле читаем книги всю свою жизнь: ищем их, находим, читаем и перечитываем.

Что такое чувственный опыт? Читая или слушая сказочное или не очень произведение, мы сопереживаем героям на разных этапах пути, мы вместе с ними проживаем ситуации – реальные и не очень, простые и сложные. Выходя победителями в конце, вместе с нашими героями мы на эмоциональном уровне имеем опыт пережитого. Мы знаем, что делать, когда попадаем в трудности. Знаем, не потому что эти трудности случились с нами, а потому что прочли об этом целую историю. Анализаторы встроят книжный чувственный опыт в наш реальный жизненный опыт. Для того чтобы знать что‑то или уметь что‑то, нам не обязательно проживать ситуацию от начала и до конца. Иногда достаточно прочитать, сопереживая всем сердцем и душой.

Сказки – первое обучение жизни, милая. Это инструкция, встраивающая чувственный опыт в ДНК самым простым и бережным образом. Сказка – опыт человечества, переданный нам как код выживания. Порой кажется, что воспитание – это непременное назидание, что мы должны сказать детям ртом, что делать, а что нет. Что через наказание или бесконечные повторения ребенок научится и поймет. Но он научится и поймет не только благодаря повторениям, но и благодаря сказкам.

Есть целое направление психологии – сказкотерапия, и если вы думаете, что оно адресовано детям, вы ошибаетесь. Сказкотерапия – это для взрослых. Нам трудно говорить о себе, о своих ошибках, страхах, бессилии, но мы можем выбрать себе героя, путь которого придает нам веру и силу. А еще мы можем выбрать себе волшебную палочку, фею крестную или волшебную способность, которые помогут нам найти решение. А еще я люблю использовать эти инструменты в работе с маленькими детьми, ибо детское воображение гораздо более пластичное, чем взрослое, а значит, малыш воспримет хорошее решение гораздо быстрее и проще, чем взрослый.

Иногда стоит рассказать своему малышу сказку, придуманную самостоятельно, только для него. Изменив имена его и родителей для того, чтобы ребенок мог легче воспринять и увидеть в этом хорошее решение. Например, если вашего ребенка зовут Саша и он подрался в детском саду со своим другом Федором, и не знает, как реагировать, как выйти из ситуации, как переживать о ней или как о ней не переживать, – он и не должен знать! Он малыш, а значит, пришло время для сказки.

Практическая часть. Упражнение 5

Расскажите ребенку сказку. Знаешь, Саша, я расскажу тебе историю об одном мальчике, его зовут Коля. Ему тоже три, как и тебе. И у него тоже есть друг, его зовут Толя. И ты знаешь, этот Коля подрался с Толей, как и ты – представляешь? Толя ударил Колю, Коля плакал и переживал, ему было больно и обидно. А когда больно и обидно, люди плачут. Не важно – маленькие они или большие. Но мама Коли была знакома с человеком-пауком, и она позвонила ему и сказала, что Коле нужна помощь. Человек-паук тут же откликнулся и сказал, что больше никому не позволит обижать Колю. Мама передала Коле слова человека-паука, и Коля почувствовал себя сильнее, зная, что у него есть такой защитник. А еще человек передал маме Коли важный секрет, секрет самой сильной суперсилы: у людей это называется дружба. Он рассказал маме Коли о том, как нужно мириться и как дружить. Мама открыла Коле все секреты, пока он спал, и на следующий день Коля пошел мириться с Толей. Теперь они снова друзья. Знаешь, Саша, я тоже могу по секрету тебе рассказать, как мириться.

Так выглядит сказкотерапия для маленьких детей, когда вы можете помочь ребенку посмотреть на себя со стороны или найти хорошее решение волшебным образом. Книги всегда помогали человечеству. Но чтобы во взрослом возрасте книги стали друзьями и помощниками вашим детям, начинайте их читать прямо сейчас.

Отрочество. Школьные годы чудесные

Время летит быстро, и в материнских заботах мы пропускаем взросление собственных детей. Мы так долго пытаемся адаптироваться к своему материнству, интегрировать свою роль, научиться быть матерью, что наш «взгляд» очень часто не выходит изнутри наружу. Мы в контакте со своими переживаниями, со своей неидеальностью, дискомфортом, проблемами в контексте воспитания ребенка.

Мы смотрим на рутинные и бытовые задачи, которые никто кроме нас не выполнит, или наоборот, мы заняты только тем, как делегировать эти задачи, минимизировать их для себя и переключить материнство на собственную мать, сделав ее матерью для своих детей, чтобы так и не выходить из роли ребенка. Как будто бы я ребенок своей матери, и мои дети – тоже отпрыски моей матери. Я привожу их к бабушке, чтобы снова побыть ребенком, а я буду спать, отдыхать, есть по утрам блины, которые моя мама приготовит для нас. А потом я уйду гулять, а мама будет заниматься моими детьми. А может, даже уеду на несколько лет устраивать свою жизнь или искать предназначение, решив, что свои задачи в отношении ребенка я выполнила, забеременев, выносив и родив. А дальше моя мама как более осведомленная женщина доделает за меня начатое.

Но вот приходит время неизменного контакта с социумом, милая, детсад может быть пропущен, ибо ходить туда или не ходить – выбор родителей. Мы можем проспать, пропустить или перестать посещать детское дошкольное учреждение – все зависит от настроения и личных предпочтений, но школа заставит нас встрепенуться. Этот социальный институт – структура государственная и поднадзорная. Среднее образование в нашей стране – обязанность.

В Германии, например, заметив вас с ребенком в аэропорту в середине учебного года, вас могут не выпустить из страны, ибо ребенок обязан учиться, так как государство предоставило ему эту возможность за свои средства. В Англии, если вы решили пропустить учебу, вас попросят заплатить за те дни, когда ребенок отсутствовал в школе без уважительной причины. Государство платит за образование детей и требует соблюдение условий контракта.

В нашей стране дети тоже обязаны получить среднее образование, и мы тоже не можем просто так пропустить школу без объяснения родителей или соблюдения особых условий учебного заведения. Без образования ваше будущее туманно, ваше поступление в высшее или среднее специальное учебное заведение попросту невозможно. А потому, милая, с началом школы мобилизоваться должен не только ребенок, но и родители.

В школе мы учимся приходить вовремя, выполнять задания, жить в коллективе. Мы учимся учиться: не просто добывать знания, но и использовать их. Этот навык самый важный по жизни – не просто знать, а уметь использовать знания. Учиться – это не формальное присутствие на уроках. Учиться равно думать и уметь, совершать поступательные движения по превращению знаний в важное делание. А потому к учебе стоит отнестись серьезно.

Подготовка детей к школе – особый период, к которому одни родители относятся недобросовестно, а другие гиперчувствительно. Истина посередине. К началу занятий ребенку не нужно знать и уметь все, чему он будет учиться в начальной школе, т. к. он все рано начнет с начала и, возможно, будет в недоумении, зачем так много времени в детсаду уделялось тому же самому. У каждого возраста есть свои особенности запоминания, мозговой деятельности, усидчивости, логики, способности ассимилировать полученную информацию.

Многие родители хотят вырастить гениев и получить гарантии детской гениальности в самом раннем возрасте ребенка. Это страх родителя не справиться, быть неподходящим, ненужным, негодным. Это страх, что ребенок проживет под копирку вашу жизнь или судьбу, где вы многого не узнали и многого не добились. Мы пытаемся впихнуть в ребенка все непройденное в надежде на компенсацию, словно ваш малыш – это новая версия вас, с возможностью добрать, дополучить, доделать. Это не так. Ребенок – это просто ребенок, и ему предстоит его судьба и его время. Да-да, время, в которое он живет, отличается от вашего. Другие потребности, приоритеты, другие знания.

Иногда ребенок, окруженный любовью, вниманием, особым отношением, гиперопекой, имеет проблемы в начальной школе, потому что, оказавшись там, он сталкивается с коллективным. Коллективное приходит на смену индивидуальному. Ребенок ожидает, что это индивидуальное распространится и на школьный процесс, и через пару недель в первом классе ребенок заявляет матери, что в школу он больше не пойдет, ибо учительница не любит его, имея в виду, что она не хвалит его за каждое действие и не поддерживает в бездействии. Ребенок в шоке, он не хочет адаптироваться. Он выбирает самый простой способ решить вопрос – выйти из контакта. Напуганная мать считает это хорошим решением и начинает искать ребенку частную школу или предпочитает домашнее обучение. Дорогая мать, школа – это модель жизни, это микромир, отношения с которым стоит научиться налаживать.

Как говорила Марианна Франке Грикш, проработав 25 лет в учебных заведениях: «В школе пахнет страхами родителей, и каждое неумение и невозможность ученика – это неумение его матери». Порой родители готовят детей к школе, как к армии и как к отправке в Спарту. Я встречала среди своих клиентов таких, кто даже бил своих детей с целью подготовить к школе: «Я научу тебя выстоять, выдержать, справиться. Терпи и не ной».

Не стоит бояться школы, милая. Школа – это жизнь, а значит, в ней есть плохое и хорошее, как и в жизни.

Не стоит ждать в ней только плохого, но и только положительного не стоит. Будет и то, и другое, законы любого жанра, ибо это баланс и равновесие. Мать естественным образом хочет уберечь ребенка от боли, проблем, которые были у нее самой, ведь в будущем мы ждем прошлого, готовимся к нему, прошлого же пытаемся избежать.

Будущее – это будущее, оно разное каждый раз. Неожиданное и не обязательно мрачное, милая. Школа – это коллектив, а коллектив значит для ребенка, что он будет искать, вырабатывать, выстраивать свою роль в нем. Нам предстоит узнать о себе многое, ведь на границе контакта с другими это выходит у нас лучше всего. Мы хотим быть отраженными другими, а для этого не стоит избегать контакта, всякого контакта.

Научиться контактировать – тоже задача школы. Чем более устойчивым эмоционально будет ребенок, тем легче пройдет адаптация. Роль в коллективе не обязательно лидерская. Не все дети этого хотят, далеко не все ими быть способны. Лидерство – это не только первое место, заметность, но и ответственность, конфликты, претензии других, зависть и агрессия.

В школе мы научаемся дружить и выбирать близких по духу. Все начинается с образования маленьких групп. Чем больше класс, тем лучше, как это ни странно. Чем больше разных людей в классе, тем более вероятно, что ребенок найдет себе малую группу, в которую он будет максимально интегрирован и которая будет максимально соответствовать его личностным особенностям. Чем меньше класс, тем возможностей меньше.

В маленьких частных классах элитных школ все сделано для родителей, а не для детей. Родителям важна красота и безопасность, и эта иллюзия создается белыми роялями при входе и пятью человеками в классе. Но из этих пяти сложно создать малые группы, в пятерых сложнее найти того или тех, кто будет с вами одной крови. Иногда это просто невозможно, и тогда ребенок в самом маленьком классе чувствует себя изгоем или становится им по всем правилам групповых динамик. Родители в шоке и недоумении несутся к директору и не понимают, что им делать, потому что они же уже все сделали, а ребенок приносит проблему, которую они боялись больше всего.

Нам кажется, что мы можем создать обстоятельства, при которых ребенок не будет отвергнутым, но в этом и заключается самая большая ошибка, милая. Обстоятельства не нужно создавать, ибо ребенок должен прожить отвержение, разочарование и научиться справляться с ними, получив чувственный опыт решения проблемы, свой собственный опыт, а не ваш. Часто поиск школы родителями превращается в поиск теплицы, стерильной жизни, где с вашим ребенком ничего не случится, совсем ничего, где он не будет проживать себя частью целого, где он ни хороший, ни плохой, ни побед, ни поражений, ни слез, ни радости, ни ссор, ни разрывов, ни обид. Так не бывает. Вернее, бывает, но в школе, а не в жизни.

Создавая теплицу, вы приглашаете ребенка в эдакое ничто. Я напомню, что, рожая ребенка, вы приглашаете его в жизнь. Это не просто слово. Вы приглашаете его в путешествие, со всем, что в нем есть. Ранее я уже писала о том, что каждая мать испытывает по отношению к ребенку и любовь, и вину. Одновременно и вечно. Любовь, потому что это ее малыш, а вину, потому что она знает правду про эту жизнь и на самом деле в курсе, что предстоит ребенку.

Да-да, мать знает, что будут несчастья и беды, будут и боль, и разочарования. Мать знает и все равно рожает его. И все равно ведет в школу. Доверяй себе, милая. Доверяй ребенку, доверяй его судьбе, школе доверяй и жизни доверяй. Школа большая и сильная фигура, на нее можно опереться, даже если вам так не кажется.

Я знаю много семей, где мать или отец не в состоянии быть в контакте со своими детьми, заботиться о них, дать опору. Это не история об алкоголиках или психах, это может быть историей о невозможности в связи с трагедией, случившейся в семье здесь и сейчас. Мать наполнена горем или болью из-за событий в ее собственной жизни. Ей не до детей и не до чего больше, тогда школа, как Форт-Нокс, стоит и каждое утро приглашает ребенка к себе: приходи, здесь все по-прежнему. Приходи сюда, мы стоим на своем месте. Все та же парта, все тот же ученик, все та же группа, те же чувства. Иногда это помощь, огромная фигура, на которую можно опереться, милая.

Нынче принято хаять школу, быть недовольными, предъявлять претензии. На самом деле мы ругаем жизнь, случившуюся с нами в последние годы. Мы дезориентированы, прошлые правила не работают, а новых еще нет. Помните главу про злость? Мы привычно смещаем злость на начальника, ибо это кажется естественным. Так и со школой: мы вымещаем злость на жизнь. Вот она, в доступе, можно пойти и поругаться, можно поговорить об этом; вот эти люди, кому можно предъявлять претензии. Так проще и естественнее. Это ничего, школа выстоит, выдержит и останется школой, даже претерпев трансформации, школа останется школой. Какую бы форму она ни приняла в будущем, она останется местом, где мы знакомимся с жизнью, другими людьми и знаниями.

Матери предстоит важное испытание: режим, дисциплина, уроки и выдерживание несовершенства детей. А еще выдерживание собственного несовершенства. Если у вас есть проблемы с дисциплиной, то они будут и у детей, ибо им негде научиться делать так, как вы хотите в мыслях. Чаще всего ребенок опаздывает, потому что опаздываете вы. Вы не подготовились, вы не встали раньше, не рассчитали время. Вам тоже предстоит учиться, учиться, учиться. Если вы не читаете книг, ребенку трудно взять их в руки, если в вашей семье знания не имеют значения, то и ребенка не убедить.

Воспитание – всего лишь пример, собственный, личный. Так было и будет всегда. Все, что делаете вы, ребенок благодаря зеркальным нейронам запишет в свою ДНК. Все старательные матери воскликнут: «Я же делаю, а он нет!» Просто продолжайте делать все хорошее, важное, ценное, и однажды вы увидите, что все было не зря. Детство – это рост, постепенность, а значит, плоды появятся позже, через несколько лет.

Это яблоня особого сорта, на маленьких саженцах не растут яблоки. Вы тоже увидите плоды своих усилий гораздо позже. Будьте терпеливыми и дисциплинированными: читайте книги, ходите в музей, знайте больше, отвечайте на их вопросы, чтобы потом из ваших детей вышли хорошие яблоки.

Мать помогает, а не мешает, милая. Вы делаете с ребенком уроки. Это помогает ему? Тогда делайте. Если ваша помощь превращается в апокалипсис, вы ненавидите себя, ребенка и математику, не стоит помогать. Это не помощь, а порча. Возможно, стоит пригласить друзей, с которыми он быстрее сделает уроки, или приготовить их на продленке, пригласить репетитора, найти хорошее видео в интернете с объяснениями для детей. Ищите хорошее решение, а не бейтесь о стену головой, словно вы в тупике. Ненависть и страх – плохие помощники в учебе. Не стоит помогать, разрываясь от бессилия, крича и дергая, вынуждая. Будьте правдивы и честны, разрешайте ребенку говорить правду о плохих оценках.

Если двоек слишком много, сделайте упражнение.

Практическая часть. Упражнение 6

Когда ребенок принесет очередную двойку, просто посадите его перед собой, оставаясь мирными и дружелюбными, дождитесь спокойного состояния (только так), сядьте напротив, посмотрите ему в глаза и скажите:

Я знаю, что ты получил двойку.

Я знаю, что ты все можешь и умеешь, и что ты молодец.

Твоя двойка из-за меня. (Нет, мама, нет!)

Просто спокойно повторите: «Из-за меня. Я сожалею». Погладьте его по голове и отпустите играть, больше ничего не надо делать.

Я часто повторяю, что у детей нет проблем, есть проблемы у их родителей, и отметки – всего лишь способ коммуникации с нами. Так они говорят с нами, так они просят что‑то увидеть, заметить или понять. Делая упражнение, мы просто признаем свою ответственность, свое присутствие в ребенке, в его интеллекте, в его возможностях и невозможностях. Мы признаем то, что есть.

В начальной школе важно успеть научить ребенка учиться. Нам не нужны сверхрезультаты, тотальные пятерки, ибо идеальность – признак не ума и интеллекта, а того, что ребенок хочет подарить матери счастье, радость или хотя бы улыбку. «Все медали для мамы», – говорил Берт Хеллингер. Каждое первое место, каждый кубок, каждое звание адресовано матери.

Конечно, есть дети, которые получают одни пятерки, с кем не нужно сидеть по вечерам, объясняя, они сами по себе смекалисты и расторопны, они сами по себе все понимают и самоорганизовывают. Часто это связано с тем, что мама не смотрит на них, и все эти действия они научаются совершать, чтобы мама посмотрела. Она присутствует, готовит завтрак, возит в школу. А надо, чтобы посмотрела сердцем, душой посмотрела, была доступна, рядом, целиком! Оценка и отметка – инструмент контакта с жизнью, а не способ понять уровень интеллекта или чего‑то еще.

Здесь речь о начальной школе и о первом этапе взаимодействия со сложной структурой. Этому важно уделить достаточно внимания, ибо школа будет длиться восемь – одиннадцать лет. Это значимая часть жизни, и многие родители сопрягают свою судьбу и деятельность с этим процессом целиком и полностью. Сопровождать ребенка в школе становится их смыслом жизни. Когда школа заканчивается, такие родители чувствуют опустошение и бессмысленность собственного бытия, ведь теперь «школьная функция» больше не нужна. Но это будет потом, а пока… А пока мы, словно канатоходцы, ищем баланс между делать и не делать, учить и не учить, заставлять и не заставлять, помогать и не помогать.

Ваши дети не должны становиться гениями, чтобы реабилитировать прошлое, за которое вам стыдно. Поживите с этой мыслью, а я закончу главу о начальной школе.

Уже не малыш, но еще не подросток

После начальной школы, когда прошло первое умиление, а трогательные фото с первоклашками убраны в шкаф, когда вы приноровились отвозить ребенка в школу; когда вы начали воспринимать этот новый распорядок дня, в который интегрирован учебный процесс (и дело не в уроках); когда вы кое‑как научились поднимать ребенка по утрам, чистить зубы, надевать форму и собирать портфель; когда вы одержали первые победы в том, чтобы научить ребенка вешать форму на место и садиться за уроки без бородинских сражений; когда вы научились не забывать кроссовки на физкультуру в те дни, когда урок по расписанию, – все только начинается.

Возрастные особенности ребенка определяют очень многое, и нам необходимо о них знать, ибо внутри материнства есть множество навыков, милая, адекватных взрослых навыков. Важно знать, что и в какой мере мы должны или даже обязаны требовать от ребенка. Мы должны понимать, где эти требования начинаются, где они превращаются в невозможность, где расщепляют ребенка, разрывают на куски и превращаются в глумление. Мы должны чувствовать баланс между требованием и похвалой, чтобы не переборщить ни с тем, ни с другим. В этой главе мы поговорим о матерях детей и их жизни в средней школе.

К 10 годам нам хочется большего: мать уже устала повторять одно и то же и удовлетворять целиком и полностью потребности своего дитяти. К этому возрасту ребенок точно может одеваться сам, реализовывать гигиенические процедуры, принять душ или почистить зубы, он уже может подождать, сдерживать свои чувства – нетерпение, раздражение, беспокойство. Однако матери в этом возрасте ребенка хочется большего. Ей кажется, что наступил момент, когда он стал автономным. А если к десятилетнему возрасту появился младший (или не один) ребенок, она жаждет минимизировать свое участие в жизни старшего. Матери неистово хочется бессознательно, чтобы ее десятилетний ребенок вел себя как ее ровесник.

Мы не задумываемся, просто требуем или раздражаемся, злимся. Дети – не наши ровесники. Ровесничество – особое состояние равности, которое вам непременно предстоит, но не в десятилетнем возрасте. А если взрослые своими ожиданиями делают нас ровесниками, это значит, что всю оставшуюся жизнь мы будем очень хотеть компенсировать для себя так быстро закончившееся детство. Вы видите это, глядя на себя: вы тоже подросший ребенок. Если у вас есть свои дети, с эмоциональной точки зрения вы ровесники для своих родителей, именно так: эмоциональные ровесники, ибо они взрослые и вы взрослые.

Так ли это на самом деле – большой вопрос. Кто большой, а кто маленький в вашей семье? Вы – эмоционально стабильный взрослый, кто решает все вопросы за ребенка, или все наоборот, он(а) контролирует вас сорокалетних? Или вы ровесники, где паритетно решаете жизненные вопросы, договариваясь, а не манипулируя друг другом?

Начальная школа позади, ребенок подрос, но не вырос. Он не стал взрослым в связи с тем, что пошел учиться или начал самостоятельно что‑то выполнять. Его детство не закончилось, точно так же, как не закончились ваши материнские функции: забота, опека, любовь и беспокойство.

Матери все еще нужно считаться с тем, что ребенок мал, физически и эмоционально не способен на многое. В этом возрасте важно, чтобы будильник был не только у вас, но и у ребенка. Вы уже предлагаете ему самостоятельные функции, но под чутким и любящим контролем. Купите ему красивый будильник, научите его заводить и расскажите, как важно везде приходить вовремя. Что вовремя – это про уважение, про ценность своего времени. Если я сделаю вовремя, значит, я уважаю свое время, ценю его и учусь распоряжаться им.

Конечно, в этом возрасте ребенок не может вставать сам. Не рассчитывайте на то, что он будет дисциплинированным и послушным ровно в той мере, как бы вам этого хотелось, а точнее, которая бы создавала для вас удобство. Помните: обучать дисциплинарным особенностям ребенка можно только тогда, когда дисциплина есть и у вас.

За сколько времени до выхода вы встаете? За сколько будите ребенка? Рассчитываете ли вы на то, что он встанет не сразу? Заложили ли вы время, чтобы он мягко проснулся? Учли ли вы то, что сонная медлительность естественна и физиологична?

Чтобы заложить на все это время (спокойный завтрак, мягкий подъем), вам нужно встать пораньше. Множество семей сетуют на тотальное неуспевание, они просто не готовы встать на 30 минут раньше, чтобы все успеть в спокойном режиме. Но время, которое большинство закладывает на сборы, уже означает, что вы ничего не успеете. Вы уже создали это неуспевание, вы уже создали раздражение! Ребенок здесь ни при чем со своею медлительностью и неготовностью падать и отжиматься по вашему армейскому гудку. Вам бы так хотелось, а точнее, было бы удобно.

Ребенок вам не диван и не ванная с пеной и свечами. Это совсем про другое: вы заботитесь о человеке и формируете его базовые поведенческие механизмы. Научитесь вставать раньше, научитесь закладывать на сборы не 30 минут, а час. Научитесь из любви к себе и вашим детям. Нет ничего сверхъестественного в том, чтобы встать не в семь, а в шесть, полседьмого. Просто знайте, это невозможное время, чтобы проснуться, позавтракать и добраться до школы. Прекратите себе врать, что «если бы, да кабы».

Распоряжаться своим днем и временем, организмом нужно уметь. Если вас не научили в детстве, от вас требовали невозможного, не будьте повторюшками и не переводите это на детей. Все будет адекватно, своевременно и естественно. Заложите себе время, чтобы дать ребенку проснуться, контролируйте этот процесс – это ваша забота, а не его. Контролируйте, если хотите получить своевременный результат. Контролируйте, контролируйте, контролируйте.

Мягкая настойчивость – лучшая волшебная палочка в этом деле. Я жду тебя, я приготовила тебе одежду, я уже включила тебе воду, завтрак на столе, я уже жду тебя в прихожей, пойдем. Контролируйте, но не делайте за него. Помогайте, но не делайте за него. Ждите, но не делайте за него. Помогайте себе, заложив время; помогайте себе, подготовившись накануне; помогайте себе, выделяя время на отдых; помогайте себе, четко придерживаясь дисциплины в собственной жизни.

Уроки в 10—11-м уже есть, а в 12-м и в 13-м они все сложнее, нагрузка на родителей все больше, и мы хотим ее минимизировать, как и школа. Не надо перекидывать мячик на школу, чтобы она возвращала подачу, просто решите, что вы хотите получить в конечном итоге, что для вас значит образование, и не начинайте эти рассуждения со слова «должен». Кто кому и что должен с точки зрения образования.

Начинайте с рассуждения о том, что такое для вас образованность? Каких образованных людей вы знаете? Поговорите с ними, как они стали такими, что послужило их росту и развитию, порассуждайте о том, чем умный человек отличается от образованного и чего вы хотите от ребенка – чтобы он стал умным или образованным? Как вам кажется, что этому способствует, что помогает, а что мешает.

Система образования и школа способствуют этому далеко не в той мере, которая может показаться на первый взгляд. А еще помимо ума и образованности есть просвещение. Просвещенность – это про «вы были во что‑то посвящены, кем‑то или чем‑то был освещен путь к знаниям». Функция просветительства, на мой взгляд, важнее, чем функция образовательная. Но только на мой взгляд.

Я пишу об этом, чтобы вы задались вопросами именно сейчас, когда начальная школа позади, когда детсадовские идеи, что нужно впихнуть в ребенка все прекрасное и великое прямо сейчас одновременно, завершены. Потому что к десяти годам ребенок уже имеет свое «нет», свое «не хочу и не буду». Малыша проще заставить или принудить, дошкольника или младшего школьника можно отвести за руку, с одиннадцатилетним ребенком (а с тринадцатилетним и подавно) этот метод не работает. Речь уже о другом – о заинтересованности и осознанности, но уже не вашей, а вашего ребенка. Какой путь вы будете ему освещать и как именно. Это важно, ибо от этого зависит, пойдет ли ваш ребенок по пути просвещения.

Мы помним, что в этом возрасте мать хочет, чтобы ребенок все делал сам. Она нагрузила, вывалила, а дальше сам – я устала, я не хочу и не могу. У меня есть новый маленький ребенок и мне неинтересно. Давай сам. Этот важный момент самостоятельности выбора, первых рассуждений и первых осознанных интересов нельзя пропустить. Музеи, театр, книги – смотреть по сторонам. Если бы я писала эту книгу десять или двадцать лет назад, мои рекомендации были бы совсем другими.

Сейчас я все чаще предлагаю матерям очень простую опцию – периодически говорить детям четыре слова: опусти телефон, посмотри в окошко. Давай что‑нибудь считать, наблюдать за миром из окна, пока едем домой. Что изменилось сегодня? Что не так, как было вчера?. Опусти телефон. Опусти телефон. Опусти телефон. Посмотри в окно, посмотри по сторонам, посмотри на меня.

За годы, когда мобильный телефон стал продолжением руки, я провела массу лекций в школах и роддомах на тему детей и гаджетов. Это довольно простая задача – отучить его от телефона. И дело не в сложности реализации, а в том, что всем не нравится решение. Я помню, как на одной лекции в школе, где собралось около трехсот родителей, я предложила им сложить телефоны в большую коробку, а потом убрала ее из поля зрения. Минуты через три родители занервничали. Мы стали обсуждать их состояние, и у каждого были свои основания, чтобы вернуть телефон назад. Это говорили взрослые, часть жизни которых прошла без телефонов. Чего же мы хотим от детей, которые родились в мире, включенном в розетку, где телефон – продолжение руки, где все, что нужно, находится за этим стеклянным окошком.

Дело не только в этом. Родителям удобно, ибо пока ребенок в телефоне и планшете, он не требует внимания, не подходит и не контактирует. Решение очень простое: если ребенок уберет телефон, вам придется предложить ему альтернативу, а точнее – себя. Себя чувствующего, смотрящего в глаза, держащего за руку, но родители этого не хотят. Они просто хотят, чтобы он не был в телефоне. У желания нет продолжения, нет реальной реализации. Что должен делать ребенок, когда в руке нет телефона? Играть, но он не умеет. Дети учатся играть малышами, им нужно помочь, им нужно оказаться в среде, где играли. Просто купленные машинка или кукла не научат ребенка самостоятельной игре.

На одной их таких лекций я практиковала упражнение. Нужно было разбиться на пары и встать друг напротив друга. Задание было простым – смотреть друг другу в глаза, не опуская их, не смеясь, выдерживая взгляд другого молча, контактируя с ним своим ответным взглядом. Упражнение оказалось невыносимым для половины присутствующих. Они не смогли выполнить его. Большинство рефлекторно опускало глаза, начинало смеяться или забалтывать, а часть просто покинула зал. После упражнения в зале осталась половина участников.

До тех пор, пока вы хотите чего‑то, не предлагая альтернативу, оно не будет реализовано. Это касается абсолютно всего, о чем бы ни шла речь. Как часто ты смотришь в окно, милая? Как часто смотришь на снежинки и дождинки, как часто находишься вовне, не в себе, наедине со своими мыслями, с направленным внутрь взглядом, а снаружи, там, где мир? Как часто, милая? Чего уж требовать от детей! Они как мы, они просто как мы, откуда им быть другими? Если вам кажется, что мир изменился и дети нынче не те, что мы, это означает одно: мы тоже изменились, мы давно не те.

В этом возрасте ребенок с трудом продолжает ходить в те же кружки и секции: все больше протеста, нытья, нежелания, манипуляций. Нет смысла спрашивать, чего он хочет. Для ответа нужно знать, что существует и чего на самом деле можно и должно хотеть. Дисциплина – наш друг и помощник. Не стоит сдаваться под натиском сопротивления ребенка, а просто мягко и настойчиво продолжать водить.

В раннем возрасте ваш вопрос ребенку «хочешь ли ты заниматься скрипкой или плаванием?» звучит странно, потому что ребенок отвечает вам «да» или «нет» не подумав. Это просто «да» или просто «нет». Слова ничего не значат, а точнее, не значат того, что и для вас.

Его «да» – это не обещание вам соблюдать какие‑то правила во веки вечные. Его «да» не означает целенаправленность или жертвоприношение во имя данного обещания. Это просто слово, которое может превратиться в «нет» или «не знаю» ровно через секунду.

И не надо удивленно приподнимать бровь, словно вы этого не понимаете. Хочешь газировку? Да. Хочешь ходить на фехтование? Да. Это просто слова без глубокого осмысления. Не рассчитывайте на многое.

Что же делать, когда, отходив три года в секцию, ребенок выдает тотальное сопротивление? Просто продолжать. Вот небольшая инструкция. Обычно секции и навыковые кружки начинаются в раннем возрасте, в 3–5 лет. Предложите ребенку сходить, но не ждите адекватного анализа или оценки происходящего и соотнесения с планами будущего. Просто смотрите на его настроение, его эмоциональную готовность просто там находиться или еще раз прийти, потому что там хорошо и приятно, что‑то заинтересовало его. Не надо вдаваться в подробности. Если есть возможность, отвезите 3–5 раз в секцию и понаблюдайте за ним и за собой. После пробных посещений заметьте: это, скорее, «да» или «нет»? Скорее, хочет остаться или что‑то пошло не так?

Когда я пишу «вы», я имею в виду вас обоих: вас как мать и вашего ребенка. Стоит послушать тренера, воспитателя, педагога и, конечно же, папу. Если кружок, секция или обучение вызывают у вас общее «да», не вызывают противоречий, споров и напряжений, оставайтесь, принимая на взрослом уровне решение, что это надолго. Можете заранее сделать зарубку в своей памяти, что в десять лет он начнет рьяно сопротивляться выбранному заранее пути. Почаще договаривайтесь с ним о том, что он будет ходить туда до 14 лет. В большей степени это касается навыковых историй типа музыки и спорта. Иностранный язык или любое другое умение, которое требует времени и многократных повторений. Искренне и смело обещайте ребенку, что только в 14 лет вы вернетесь к этому разговору, чтобы бросить секцию, кружок. Найдите хороший момент, не говорите из состояния агрессии, обиды или напряжения. Разговаривайте, когда вы дружны, а он настроен дружелюбно или готов к сотрудничеству. Тогда он, скорее всего, согласится с вашими доводами и продолжит через «не хочу». Но в 14 лет не пропускайте разговор.

Почему в 14? Только в этом возрасте ребенок начинает принимать самостоятельные обдуманные решения, он начинает понимать, что это значит – уметь или знать что‑либо. К 14 годам он понимает, как этот навык отличает его в лучшую сторону от других. Открывается второе дыхание, и ребенок начинает вырываться вперед или решает окончательно бросить этим заниматься. Не бойтесь бросать, ведь за эти годы ребенок точно выработал навык. Он точно умеет и знает, уже точно на достаточном уровне – дальше лишь шлифовка, профессионализм и победы. Если они не нужны ни вам, ни ребенку, вы можете смело остановиться.

Не бросайте спорт или кружок. К 14 годам ребенку стоит произвести замену. Предложите ему выбрать самому. Скажите, что вы готовы забрать его, если он пойдет в другую секцию из своего желания. Он выберет. Вы готовы отказаться от изучения языка? Предложите изучать другой. Если он не готов, оставьте его, эта база пригодится. Мягкая настойчивость, осознанность, договоренность, желание и умение сотрудничать – вот что такое материнство в этом возрасте, милая. Ребенок еще не подросток, все еще впереди, но мать готовится: ребенок станет взрослым, обязательно станет, но не сейчас. Сейчас в его 10-11-12 лет еще ребенок. Он еще зависит от вас, хотя и многое умеет. Вы все еще полностью управляете процессом.

Часто в этом возрасте родители жалуются на нежелание детей учиться, да и на отказ делать что‑либо от слова «вообще». Всегда есть причины – тотальное нежелание не начинается на ровном месте. Заметьте, в какой момент оно началось. Тому несколько причин.

В своем базовом представлении о мире ребенок хочет учиться, хочет узнавать, хочет ответов на свои вопросы. Это начинается с его малышового «почему». У ребенка есть желание познать мир, в котором он живет. Изучение мира – часть взросления. Обязательная часть! Ребенок изучает себя, засовывая пальцы в рот, без разбора, пальцы рук и ног интересуют его в равной степени, ибо ему важно знать, где они заканчиваются. Он ковыряет, перебирает, шелестит, хватает, трогает, сжимает, кусает, пробует. Интерес к миру и окружению естественен и понятен. Дальше он будет бросать и кидать, наблюдать за поведением предметов в пространстве и времени. Когда он кидает вам мяч или что‑то роняет и рассыпает, снова и снова требуя принести, вернуть и собрать, он не издевается над вами, он изучает мир. Матери трудно снова и снова приносить мячик, ей не интересна эта игра, и она не хочет в нее играть. Она злится на ребенка и прекращает взаимодействие со своей стороны.

Эти примеры про учебу, милая. Мы хотим, чтобы ребенок учился? Скорее нет, чем да. Точнее, мы хотим, но по нашим правилам, на наших условиях, в то время, когда у нас есть настроение для сотрудничества, помощи, объяснения, ответов, экскурсий или чтения книг. Мы просто хотим, чтобы ребенок знал и умел. А можно уже, чтобы он родился со всеми функциями во встроенном формате? Нет, нельзя.

Недавно размышляла о механистичности материнства. Матери так устали или так напуганы идеальностью, что все больше механизируют процессы взаимодействия с материнством, беременностью, родами и воспитанием. Отношения все больше превращаются в функциональные, ибо наша усталость тотальна и всеобъемлюща. Развивая эту мысль, я подумала, что в будущем будут востребованы не готовые эмбрионы, чтобы избежать зачатия; не суррогатные матери, чтобы избежать беременности; а готовые дети, чтобы избежать материнства. Ваши, из ваших биоматериалов, но подрощенные кем‑то и где‑то и выданные вам нарядные и причесанные, воспитанные, любезные, обученные, функционирующие максимально комфортно, удобные для «ожидающих» их родителей. Может быть, это далекое будущее, а может, близкое, не знаю, оставлю это предсказание здесь.

Ребенок не хочет учиться, потому что когда‑то в самом начале его стремление и желание узнать мир было фрустрировано (прервано, оборвано) родителями. Не лезь, не бери, не хватай, не беги, не трогай. Желание учиться и узнавать начинается именно с этого. Если мать приучает ребенка не двигаться с места, то вряд ли прерванная грань желания узнавать мир будет вдруг возобновлена в школе. Скорее нет, чем да.

А еще ребенок может не хотеть учиться, потому что он не снаружи, а внутри. Вся его энергия, силы, чувства и интересы оборвались от эмоционального удара, стресса, драмы или беды, случившейся лично с ним или с кем‑то из близких. Нам кажется, что учеба – фоновая опция, которая может продолжаться независимо от происшествий в жизни ребенка, но это не так. Если родители развелись, или у матери умер ребенок, произошло стихийное бедствие или катастрофа, или в семье на регулярной основе происходят драки и ссоры, или отец или мать пьют, или ведут асоциальный образ жизни. Мы предпочитаем просто требовать, ведь если вдаваться в подробности, вскоре мы обнаружим, что нежелание учиться у наших детей связано с нами и с обстановкой в семье. Чтобы ребенок учился, нам нужно будет что‑то изменить. Мы не хотим, не желаем, не можем. А потому продолжаем неистово требовать изменений от ребенка.

Что из этого выйдет, вы знаете, так уже было с вами или с вашими близкими. Ведь мы все бывшие дети, а значит, нам не надо рассказывать, как это влияет на жизнь ребенка. Нам нужно посмотреть на свою жизнь и спросить себя, что на нее повлияло.

Для роста огурцов нужны особые условия – тепло и влага. Причем для одних – одни условия, для других – другие. А если б вы задумали вырастить баклажаны, то все, что вы знаете об огурцах, не будет иметь значения, ибо для выращивания баклажанов правила совсем другие. Чтобы ребенок учился, нужны условия, особые, гораздо более сложные, чем для огурцов. Но мы часто стараемся для огурцов, а для детей нет. Мол, огурцам нужно помогать расти, а детям нет. Все факторы влияния на огурцы мы непременно заметим и учтем. Точнее, будем учитывать каждый день: дождь, солнце, заморозки, открыть теплицу или закрыть, что посеять в пару с огурцами. Мы стараемся для них.

Постарайтесь и для своих детей, будьте внимательны к тому, что им помогает учиться, и к тому, что мешает. Создайте условия, создайте им все необходимые условия. А если условий нет, то нечего рассчитывать на «урожай». И если в огурцах подкачать могут семена, чьи они, что да как, то в случае с детьми семена ваши.

Еще учеба – это способ сказать: «Я как ты, дорогая мама или папа». Есть обывательская идея о том, что жизнь наших детей должна быть лучше, чем наша. Но если мы хотим этого, то, как утверждал Берт Хеллингер, «мы не соглашаемся со своей судьбой, а это значит, что, желая для себя лучшей жизни, мы транслируем, что наша жизнь плоха, что все в ней не очень‑то, что у нас не вышло, не получилось, не задалось, что мы рассчитываем на них, на наших детей, в надежде, что своими стараниями и умениями они подарят нам нашу лучшую жизнь».

Задача непосильная. Хотя дети необразованных и непросвещенных родителей очень часто пытаются быть образованными и экстрапросвещенными. Они идут за посланием родителей в надежде осчастливить их этой реализованной компенсацией. Часто дети совершенно неосознанно ведут себя так же, как их родители: пьющие, необразованные, непросвещенные. Они остаются на этом уровне всеми правдами и неправдами, и никакими репетиторами и частными школами знания не попадают в их голову, ибо быть незнающим – значит быть, как папа. Это значит хранить ему лояльность, быть с ним на этом уровне. Или мама, которая не смогла, не добилась, станет внутренним примером, и лояльность к ней будет блокировать движение ребенка в сторону получения знаний.

Хэштег «чего делать‑то, делать‑то чего». Начать с себя. Со своего собственного желания знать хоть что‑нибудь, не поверхностно, не вообще, а глубоко и по-настоящему.

Я даже не об образовании, а об элементарном чтении книг, базовом, но хорошем знании истории на уровне школьного образования, способности отличить стихи Есенина от Пушкина.

Вы готовы на подвиги? Тогда выучите иностранный язык, чтобы вашим детям не пришлось учить его вместо вас. Узнайте то, что хотите знать – не больше и не меньше. Дайте себе такое право и такую возможность – быть осведомленными и образованными. И тогда эта возможность появится и у ваших детей в той адекватной мере, которая по сути и необходима для учебы. Возможность знать, интересоваться, быть просвещенными.

Буллинг

Средняя школа – это время, когда у ребенка формируется еще и представление о других, совсем иное, нежели в раннем детстве. Ребенок все дальше отходит от матери в том смысле, что жизнь снаружи становится для него интереснее и значимее. Важно учесть это в общении с ребенком, поняв, что значимость родителей не будет одинаковой и вечной. Контакт со значимыми другими, кроме членов семьи, важен для зрелости и формирования здоровой личности. Важно, чтобы семья способствовала внешним контактам, помогая ребенку продолжать выделять свое собственное «я». Очень часто мать фокусируется на ребенке в раннем детстве, продолжая делать это и все время его взросления. Это опасная тенденция, ибо ребенок не узнает о себе ничего, кроме того, что говорит о нем его мать.

Многие взрослые не имеют собственного представления, у них есть только лишь представление их матери. Этим людям затруднительно многое: движение вперед, отдельность, построение отношений, совершение любого выбора, движение по жизни.

Итак, внешнее все больше обуревает ребенка, приглашая в мир, наполненный другим и другими. Все, что ребенок считал дружбой до этого, дружбой не являлось. Скорее, это были контакты, приязнь, спонтанный выбор или выбор родителей. В средней школе ребенок имеет большее представление о себе и о других и поведенчески старается присоединиться к подходящей ему компании, старается быть выбранным другими. Причем не любыми другими, а теми, кого выбрал самостоятельно. Он хочет быть именно в этой компании, именно с этими людьми или с кем‑то из них. Это период формирования дружеских отношений и малых групп. Проявление лидерских или аутсайдерских поведенческих механизмов.

Многие родители считают, что все дети должны стать лидерами. Они должны быть активными и проявленными – да, но не в той мере, в какой родителям бы хотелось. Ребенок, сложенный психотипически более интровертно, с большим удовольствием проживает свою внутреннюю, а не внешнюю жизнь. Активность матери в отношении запихивания такого ребенка на сцену часто заканчивается провалом и разочарованием матери.

Все дети устроены по-разному, милая. Они не хотят носить пальто-клише, которое вы на них надели. Выбор клише – ваша история, над которой стоило бы поразмышлять. Зачем вам эдакий активный лидирующий во всем ребенок? Быть может, вы имеете проблемы с окружением, дружбой и достигаторством. Возможно, вы проиграли и не сумели этот проигрыш пережить. Возможно, именно вас оценивали по принципу значимости и количеству золотых медалей. Но при чем здесь ваши дети, при чем здесь они? Как они своим поведением должны изменить ваше прошлое? Никак. Знайте, никак!

Наблюдайте за своими детьми. Узнайте о них больше, познакомьтесь с ними наконец! В возрасте 10–11 лет ребенок уже больше похож сам на себя, а не на вас. Что доставляет ему истинное удовольствие, как он выбирает других, и как другие выбирают его, как он обходится со своими победами и поражениями? Свои реакции тоже отследите. Если бы вы ничего не говорили, не подталкивали, как бы ему было с его поражениями, незнаниями и неумениями? Чего он хочет на самом деле, избегая предложенного вами?

Лень – это подавленное раздражение, милая. Родители часто обвиняют детей в лени, не думая о том, каких усилий стоит ребенку сопротивляться родительским ожиданиям, как он устал сдерживать их надвигающуюся стену. Познакомьтесь с ребенком, еще не поздно. Самое время. Не снабжайте его только своим опытом, расширьте рамки предлагаемых вариантов, пусть ему будет из чего выбирать. В книгах все написано, потому что много кто до нас искал ответы и нашел их.

Если ребенок свободен, он начинает выбирать других: с кем дружить, кого любить, как обходиться с жизнью, непривычным и новым для себя образом. Или он выбирает быть один: ему так проще, лучше, безопаснее. Во все времена были гонимые и гонители, агрессоры и жертвы. Треугольник Карпмана известен не только психологам, ибо ролевая модель «жертва, агрессор и спасатель» – большая и значимая часть нашей жизни. Не обязательно быть спасателем или жертвой. Выход есть: быть наблюдателем. Наблюдайте за своими детьми, узнайте о них больше.

Когда ребенок сталкивается с затруднением в школе, с агрессией или буллингом, понаблюдайте за тем, что происходит на самом деле, приглашайте его к наблюдению, а не жертвенному участию в этой конструкции. Пусть он рассказывает, что видит. Это важно – видеть и замечать реальность. Ребенок вполне способен научиться этому: я вижу, что он; я вижу, что она; я вижу, что я; я вижу, что они. Это полезное упражнение для жизни, с которого начинается выбор реакций: я еще не жертва и еще не агрессор, я просто вижу, что происходит. У меня есть время выбрать реакцию, подумать над ней, попросить помощи, если выбрать я не могу. Не важно, взрослый вы или ребенок, замедлитесь и посмотрите, что происходит на самом деле, прежде чем реагировать.

Часто буллинг – это несогласие с инакостью другого. Мы боимся иных, не понимаем их, а значит, рискуем в этом контакте. Есть волшебная палочка, которая спасет ребенка во многих ситуациях. Целое направление в психологии, которое предлагает в качестве решения эдакий допуск, возможность. Как это работает?

Вот рабочая фраза для избегания конфликтов. Что бы вам ни сказали, отвечайте: Да, возможно, вы правы. Не спорьте, не доказывайте, допустите вероятность и помогите допустить ее вашему оппоненту. Возможно, ты прав. Вероятно, так тоже бывает.

Вероятно, возможно, да – это волшебные слова, снимающие напряжение и превращающие любой конфликт в поток, несущий вас к решению. Научите ребенка отвечать именно так: возможно, ты прав. Ваши принципы на месте, ведь это всего лишь допущение вероятности.

А что же мать? Когда нападают на ребенка, не все матери кидаются его защищать. Есть такие, которые предлагают защищаться самостоятельно. Есть матери, кому не до детей. Есть волчицы, готовые перегрызть горло любому, кто только подумал напасть на ее дитя. Дети нуждаются в защите, просят они этого или нет. Они нуждаются и все. Они малы и не имеют достаточных инструментов для адекватной и полной защиты себя.

Помню, как на детских площадках я часто видела детские потасовки, выливающиеся через край и чреватые проблемами. Вызов родителей во двор и привлечение их к ответственности часто ничего не давало, т. к. родители, отстраняясь, говорили что‑то вроде «сами разберутся». Эта фраза неуместна от родителя, не важно, сколько ребенку лет – 5,10,12 или 14, она неуместна, ибо для того, чтобы дети разбирались сами, обе стороны нужно научить разбираться самим. Но не дав им в руки этот навык, предлагать подобное решение – значит снимать с себя родительскую ответственность за безопасность собственного ребенка.

Работая с бывшими детьми – нынешними взрослыми, одна из частых жалоб на детство выглядит так: мама не защитила меня тогда, папа не защитил. Нам кажется, что, говоря о защите, мы говорим о чем‑то сложном. Защитить – это просто встать рядом, вырасти стеной, взяв ребенка за руку, подпереть его собой, дав ощущение присутствия большого. И все! Я здесь, я с тобой, я на твоей стороне, что бы ты ни сделал(а), я буду на твоей стороне. Ибо сделал ты это из детскости, и ответственность моя, а не твоя.

Да-да, у детей нет ответственности, но она есть у взрослых. Они часто путают свою ответственность за жизнь ребенка с ответственностью ребенка за его жизнь. Ни де-юре, ни де-факто ребенок за свою жизнь и действия не отвечает. Напоминайте себе об этом или запишите, если не знали. Что бы ни случилось, ребенок не виновен. Если что‑то произошло с вами в детстве, вы считаете себя виновным, сегодня – день вашего освобождения. Вы невиновны, нет ни капли вашей вины в том, что случилось, в том, в чем вы считали себя виноватой. Дети не несут ответственность, ибо они дети. Защищайте своих детей почаще, загораживайте их собой, держите за руку и говорите: «Я забочусь о тебе. Я никому не дам навредить тебе». Однако право на это имеют те, кто сам не вредит. Надеюсь, таких тут нет.

Подростки

Тело ребенка меняется на глазах. Из комнаты снова и снова выходит кто‑то незнакомый, выросший на несколько сантиметров с волосяным покровом, грудью или пенисом. Ребенок физически растет быстрее, чем эмоционально: у девочек месячные, гормональный фон бьет в барабан, чеканя ритм неумолимо приближающейся взрослости. Настроение детей похоже на музыкальный клип, в котором каждый кадр – двадцать пятый, и мы не в силах следить за сменой костюмов, текста, визуального ряда и настроения. Ребенок не успевает за изменениями тела и начинает отторгать его, выражать крайней степенью недовольства. Он не понимает этого, и родители не понимают тоже. Тело меняется слишком быстро, эмоционально и ментально ребенок не успевает к этому привыкнуть, он еще не принял предыдущие обновления, а уже пришли новые. Тело не вмещается в разум, эмоции выдавливаются, вбрасываются, выплескиваются на родителей. Все вокруг слишком быстро.

Мать протестует, и ей кажется – а чаще она даже уверена – что протестует она против хамства, дерзости, необдуманности слов, поведения и чего‑то в этом духе. Но протестует она быстроте жизни, милая. Она кричит «нет» не ребенку, а тому, что он так быстро вырос и грядет расставание. Ребенок все дальше, а мы все беспомощнее на это повлиять. Мать не думает так, ведь вот он (она), насупившиеся и дерзкие, ленивые или избегающие контакта. Мы уверены, что у нас есть тысяча поводов для претензий. Вероятно, вы правы. Но также вероятно, в поведении ребенка есть что‑то еще, на что мы не хотим смотреть, как родители. Мать не хочет смотреть на расставание, милая, и она по старинке требует послушания и власти над своим чадом.

Работая с темой подростков, я часто напоминаю родителям одну простую истину, которая помогает немного расслабиться: мы все – бывшие дети, а значит, и бывшие подростки. Мы тоже дерзили, закрывались в комнате, хранили секреты от родителей и считали дни до тотальной отдельности. И точно так же, как и наши дети, хотели исчезнуть, заснуть и проснуться в другом состоянии – без страха, тремора и тотального незнания, как жить.

Подростковый возраст – всего лишь возраст, милая, а значит, у него есть начало и конец, и нам всем предстоит прожить это начало и завершение. Даст Бог, в свое время; а те, кому не суждено прожить в свое, с 14 до 18, проживают это в 20, 30, 40 или даже в свои 50.

Несостоявшиеся подростки, не имеющие права дерзить и отрицать, дерзят и отрицают всем и вся в своей взрослой жизни. Несостоявшиеся подростки сбегают из дома или не возвращаются по ночам. Не прожившие сопротивление и отрицание, покупают себе мотоциклы в 40, чтобы уехать в закат в кожаной куртке с малолеткой на заднем сиденье. Время возьмет свое. Все, что должно быть прожито и пережито, будет прожито и пережито. Уместность важна и своевременность тоже. Поэтому я пишу в этой книге о том, что ребенок может сопротивляться, говорить свои «нет» привычному, искать себя и не знать, как жить. Это первый большой внутренний конфликт, научившись проживать который, человек научается проживать и другие. Если нам плохо, это не значит, что нужно от этого отказаться, в этом не быть, это исключить.

В подростковом возрасте человек впервые задумывается о суициде, этот период – первый суицидальный, ибо навыка решать у подростка нет, и он просто хочет выйти из контакта с проблемой. Кто‑то научил его выходить из контакта, не слушать, не говорить, не смотреть в глаза, не выдерживать, хлопать дверью, замолкать, затыкаться.

Кто это, милая? Мать часто не хочет говорить с ребенком об ушедшем отце или вообще обсуждать со своим чадом, от кого и зачем она его родила. В момент зачатия ей кажется, что нелепая легенда о летчике-испытателе будет подходящей для ребенка всю жизнь. Но в подростковом возрасте ребенок начнет задавать вопросы, а матерям придется на них отвечать, ведь если не отвечать, замолкать, уходить, то ребенок научится замолкать и уходить, а этого нельзя допустить. СЛЫШИТЕ – НЕЛЬЗЯ!

Говорите, ибо плохой разговор все равно разговор, контакт, взаимодействие, жизнь. Отсутствие разговора – повод для проекции (фантазии). Наркотики и алкоголь приходят в жизнь ребенка в подростковом возрасте в связи с тем, что реальность ему не подходит. Приходят изменить или подменить ее полностью. Есть наркотики, которые улучшают существующую реальность, а есть те, что полностью убирают ее и предлагают другую реальность; пусть ненадолго, но предлагают. И вопросы здесь не к ребенку, не к наркотикам, не к алкоголю, а к матери, к отцу и к той жизни, которую они ребенку предлагают. Такую жизнь, в которой хочется жить, или такую, от которой хочется отказаться.

Матери страшно, ибо рычагов влияния на уже почти оформившегося человека у нее все меньше. Сил скрывать тайное почти не осталось. Подростковый возраст – как будто бы растянутый во времени момент истины. Если малыша можно обмануть, то подростку соврать не удастся, и на поверхность всплывают спрятанные до поры истории об абортах, изменах отца, параллельных семьях, а иногда истории «твой отец вовсе и не твой». Клиенты часто спрашивают меня, в каком возрасте сообщить ребенку припрятанный в шкафу секрет, потому что крышечка на секретах уже не держится, но и сказать сил тоже нет.

И вот эти подросшие дети, все еще дети, смотрят на себя, и им не нравится; смотрят на родителей, и часто им не нравятся тоже; смотрят на жизнь и закрывают глаза. Подростковый кризис, все это – момент истины. Практически все родители уверены, что в подростковом возрасте ребенок стремится стать взрослым, и они подталкивают его, а иногда и выталкивают в 15–16 лет в самостоятельную жизнь, ссылаясь на то, что он сам этого хотел, что он так неистово отрицал всю совместность и всю семейность, что матери, мол, ничего не оставалось делать, как отселить его, разрешив самостоятельную жизнь. Но эти «выселки» говорят не о том, что ребенок чего‑то не выдерживает, а говорят о том, что чего‑то не выдерживает мать.

Большинство родителей уверены, что ребенок хочет, желает, вожделеет эту отдельность, что он хочет стать взрослым прямо сейчас, в свои 14. Но это не так. Ребенок не хочет никакой взрослости, отдельности, ответственности, не хочет взрослой жизни, заработков, отдельного жилья – вовсе нет! Вероятно, вам кажется, что тогда он хочет быть ребенком, где о нем позаботятся, где ему ничего не нужно будет делать, а он будет получать заботу, внимание и принесенные на блюдце удовлетворенные потребности. Но кризис на то и кризис, что ни один из этих вариантов не подходит подростку, это родителям удобно думать, что он хочет быть взрослым, чтобы выдворить его поскорее. А некоторым родителям, не готовым к такому повороту событий, удобно думать, что он хочет быть ребенком, и тем самым оправдывать свое личное удерживание.

Кризис и конфликт существуют лишь потому, что подросток не хочет ни того, ни другого – ни взрослости, ни детства. Его не интересует работа, деньги и все те трудности, которые он наблюдает каждый день у родителей, он не хочет усталости и никчемности, не хочет обыденности, он не желает разводов и безденежья, он отрицает отсутствие смысла и пустоту жизни. Но и ребёнком быть ему тоже больше не хочется. Он устал от зависимости, от не своей жизни в своей жизни, от правил и назиданий.

Ни то и ни другое не нужно подростку в этот период, это движение в никуда, в ничто, в особенное «нет», словно бы «нет» – это прибежище, пристанище, дом путника, в котором тепло, накрыт стол, где можно поспать и никто не спросит тебя, кто ты.

Это нужно знать, милая. Чтобы не раскачивать «дом путника», а позаботиться о том, чтобы внутри было сухо, тепло, светло и сыто. Это временное пристанище, и если вам нравится ваша взрослая жизнь, то она понравится и вашим детям. Они выберут что‑то или, по крайней мере, попытаются.

Учеба в этот период дается с трудом, родителям хочется все бросить и переложить ответственность на плечи подростка, который, по их мнению, только этого и жаждет. Но он все еще малыш. Помните об этом, даже если он выше вас; он ребенок, он не знает, как жить, обрести себя, он еще напуган ответственностью и отдельностью, и не стоит выкидывать его туда в одиночку, даже если он изрекает что‑то похожее на желание свалить. Он просто малыш, которому нужно вовремя напомнить о смене нижнего белья, которого нужно усиленно кормить, ибо тело растет с неимоверной быстротой, и нужно, чтобы оно в достаточной мере получало все необходимые микроэлементы.

В подростковый период нужно поддерживать мечты и фантазии, мечтать и фантазировать, фантазировать и мечтать. А потом постепенно, сначала просто в своей голове помогать ему выстроить мост к мечте, дать ему понять, что этот мост можно построить своими руками, что мечта достижима и что жизнь может быть прекрасна, если по-взрослому взяться за ее построение.

Ребенок должен построить жизнь не вам – новую и со всеми удобствами, а себе – ту желаемую, что виделась ему во сне. Вы все еще держите его за руку, хотя он уже почти не протягивает ее. Помни, милая, ребенок не всю жизнь будет протягивать тебе свою руку. Поэтому всегда бери, если он проявил желание.

В сказках есть особое состояние героя, проживающего испытания, – временная смерть. Словно красавица, лежащая в хрустальном гробу, – она жива и мертва одновременно; или Аленушка, что из-под воды говорит с братом Иванушкой, – вроде и утопленница, а вроде и нет. Временная смерть – лишь специфическое состояние, которое на современном языке психологов называется трансформацией. Подростковый возраст – особая заметная человеческая трансформация для взрослой жизни и способностей ее жить. Говорите с подростком. Даже если он под водой, он жив.

Мать устала, и ей не хочется разбираться в нюансах и полутонах настроения своего ребенка. Она ждет, когда это закончится, или внутри себя она уже это закончила. Ей надоело прислушиваться ко сну, видам кашля, наблюдать покраснения и раздражения на коже, переживать, как он провел день, и защищать его от нападок окружающего мира. Если мать сепарировалась, она сосредотачивается на своих ощущениях и с охотой сбегает в работу и самореализацию.

Самореализация – тренд последнего времени. Белый билет от материнства, и мать торопится получить его, начиная реализовываться почему‑то сразу после рождения ребенка. Ей становится это нужным прямо сейчас – ни годом раньше, ни минутой позже. Именно тогда, когда она нужна своему малышу, когда необходима близость и взаимная диффузия, матери начинают страдать от своей нереализованности и бла-бла-бла. Но в момент после родов самореализовываться нужно в качестве матери, реализовывать свою функцию в полной мере с очевидным графиком 24/7.

Только тогда, когда вы уладили эту задачу, реализовались в качестве матери и в достаточной мере дали реализоваться своему ребенку в качестве ребенка, когда сепарация позволила вам отойти достаточно далеко, ибо ребенок нуждается в вас в большей степени и вы издали можете позаботиться о его безопасности, вот тогда можно посмотреть на себя в новом качестве самореализации, в этом новом бабьем качестве.

Женщина замужняя и рожавшая называлась бабою. Но ею нужно непременно стать, это многоуровневый процесс – физиологический и биологический, и психологический, и социальный. Наш мозг устроен последовательно: за утром приходит день, а за весной – лето, за осенью – зима, и никогда наоборот. Так и мать: сначала беременеет, потом ходит беременная, осознает себя, переходит в новый мир всем существом, в мир материнский, иной, не похожий ни на что, а потом в мире строит новые отношения с собой, с мужем, с ребенком, с миром. Построив их, идет дальше, вперед, а не назад, в прошлую жизнь, которая была ДО материнства. Доступ туда закрыт, и не мы это придумали, а время. Оно не ходит вспять, годы не текут в обратную сторону, так и наша жизнь не возвращается хаотично к желаемой точке только потому, что мы так решили. Мы движемся вперед.

Фрейд много писал о направленности времени, о целеполагании, мечтах и страхах. Мы знаем, что ждет нас впереди, а значит, дорогу свою нужно наполнить действиями и смыслами. И чем более адекватными и последовательными они будут, тем лучше, милая. Не стоит торопиться, но и замедляться не стоит. Стоит жить в своем времени, и тогда вам понравится быть тем, кто вы есть.

Подросток – это еще ребенок, который нуждается в вас, хоть и в меньшей степени. Он может хотеть помощи и пристальной внимательности.

Точно так же, как малыш может иметь затруднения в коммуникации и в отношениях с жизнью. И пусть вы будете той матерью, которая все еще открыта и все еще предоставлена своему ребенку. Между вами все больше границ, все чаще закрываются двери перед носом, и это не повод ругаться, сетовать, страдать или устраивать конфликт. Время научиться быть отдельными, уважать пространство другого. Не только вашего подростка, но и свое.

Впереди синдром опустевшего гнезда. Впереди время, когда снова все изменится и птенец улетит, а вы останетесь. Он может улететь без обещаний вернуться, и это ничего не будет означать кроме того, что он повзрослел. А может, он будет возвращаться, потому что вы не выдерживаете отдельности, падаете, плачете, грустите и не выносите расставаний. А может, он будет возвращаться, потому что ему невыносимо или страшно, или вы не научили его чему‑то, или он не научился.

Кто‑то из мудрецов сказал, что мать – это сосуд для жизни, и функция ее – создать человека и отпустить его. Но я бы добавила сюда идею другого мудреца о том, что задача родителя заключается не только в рождении, но и в давании возможности; и вся детская жизнь ребенка – это получение этих возможностей, а родительская – давание их ребенку.

Что мы понимаем под возможностью? Это предоставленность себя как матери. Марианна Франке Грикш говорит, что «женщина обязана сделать всего одну вещь: предоставить ребенку его отца». Даже если не живете вместе, вы не имеете права скрывать от ребенка информацию о его отце. Это не ваша игрушка и не ваш секрет, не ваши дела, которые не имеют последствий, – это необходимость, жизнеобеспечивающая важность и возможность для ребенка узнать, кто он. Страшно смотреть на себя в зеркало и не знать, кто ты, не узнавать черт, повадок, привычек, не дружить с меняющимся телом, не узнавать языка и голоса внутреннего зова, – и только тогда, когда ребенок знает, кто его мать и отец, он целый, он присутствующий.

Что еще мы понимаем под возможностями? Книга. Ребенок хочет знать – дайте ему книгу и научите его читать читая. Не заставляя его читать, а читая самостоятельно. Дети нынче любят покупки, и у меня с сыном есть договоренность: вещь, которую я куплю всегда, когда бы он ни попросил, это книга. Книга – всегда. Если вы можете отвести ребенка в музей, отведите. Даже если он просто сел на пол – пусть сидит, пусть смотрит. Если можете показать море, покажите. Оно большое, к нему можно приходить за ответами или для того, чтобы научиться, как затихать после волнения. Если можете показать ему небо, покажите. Сейчас это трудно – поднять голову от телефона и закинуть ее вверх. Смотри, небо! Нам кажется, что возможности купить что‑то материальное, невероятно дорогое – частные школы, дорогие подарки, конкурентные дни рождения – это и есть возможности. Нет, все проще, чем вы думаете.

Возможности – это помнить о том, что у вас есть ребенок, каждую секунду вашей жизни. Каждую. И даже если ребенок не с вами – он уехал или заболел, дайте ему ваше сердце с собой, положите его в предмет (куклу, медведя, камушек) и скажите: часть своего сердца я положу сюда для тебя, чтобы быть с тобой каждую секунду.

Возможности – это быть правдивыми. Правда о семье – тоже возможность, которую вы даете ребенку как родители. Правда о том, что было, – обо всем, что было. Ребенок не будет выставлять вам оценок, просто будет иметь возможность сказать этому свое «да». Штефан Хаузнер говорит: «Исцеление приходит тогда, когда находится хотя бы один человек, который может сказать «да» всему, что было». Ваше «да» всему – это тоже возможность; если вы передадите ребенку ваше «нет», ему будет трудно. Позаботьтесь о своем «да», не перекладывайте миссию на малышей, это ваша работа – согласиться с жизнью и всем, что было, прежде чем вы станете родителями. А если так не случилось, займитесь сейчас: решайте то, что не решено; доделывайте, что не доделано; соглашайтесь там, где требуется согласие; чините там, где сломано; помогайте там, где требуется помощь.

Дайте ребенку возможность жить. Жизнь начинается с простых вещей: когда есть, что съесть, что пить, где спать и когда все дома. Возможность – это говорить ртом «мама и папа», ведь тысячи детей не артикулировали слово «папа» никогда в своей жизни, ибо нет такого человека и некому это говорить. А есть дети, которые не произносили слово «мама». Никогда. Ибо некому. А иногда эта мама такова, что мамой ее назвать не поворачивается язык.

Есть у меня такие клиенты, которые называют своих матерей по имени, не из уважения, национальных или культурологических особенностей, а из дистанции отдаленности, ненависти. Не мама ты мне, не могу я это тебе сказать. Это тоже возможность – говорить ртом, обращаться к ним, бежать навстречу, нырять в грудь, в распростертые объятия или запрыгивать на колени, или дурачиться в кровати. Это не стоит денег, это возможность, и вы сможете предоставить ее своим детям, если позаботились об этом.

Подросткам нужны не назидания, отстраненность, усталость в глазах, ненависть к миру или к отцу, а ваше осознанное материнство, любовь, вкусный завтрак, чистое белье и теплый взгляд вслед, без слов.

Подростки отказываются от объятий и поцелуев – так они учатся отдельности, и это вечное «ну, ма-а-ам», как иголка у ежа, ничего не означает кроме того, что они растут. Просто посмотрите с любовью вслед, мысленно представьте объятия или вполголоса прошепчите: с Богом! И пусть идут. А вы за них будете молиться, это тоже возможность. Нет ничего сильнее материнской молитвы, молитвы матери за своего ребенка. И даже когда они говорят всякое гнусное и дурацкое, это всего лишь попытка уйти. Противными они становятся, чтобы мы могли их отпустить. Противным проще сказать: «да пошел ты», им проще отказать, проще не дать денег и не предложить с собой пирогов.

Подростки становятся противными, чтобы помочь нам отпустить их, и мы тоже должны стать противными, потому что от хороших мам и пап уходить невыносимо. Сначала вас покроют матом, потом обвинят во всех грехах, а потом уйдут. Вот так и правильно. Так и хорошо. Хорошо, что хоть как‑то получается. С ним или с ней навсегда останется ваша молитва и ваше «с Богом».

Мне пора, мама

Родив ребенка, женщина попадает в другой мир. До этого она жила в месте, где детей нет. Долго или недолго, успела она привыкнуть к нему или нет, у всех по-разному. Родив ребенка, женщина оказывается на другой планете, где есть дети и целая Вселенная, подстроенная под то, чтобы их растить. Целые индустрии работают, чтобы помочь матери в родительских делах. Коляски, памперсы, детское питание, столики для пеленания, соски, градусники, кроватки. А потом одежда, которая приходит в негодность за пару месяцев, а то и недель, детские сады, картон, бумага, колготки, комбинезоны, шапки на вырост, безопасные ложки, игрушки, развивайки. Школьная форма, родительские комитеты, тетради, учебники, экзамены, учителя, другие дети, дни рождения, выходные, развлечения, секции, гаджеты, конструкторы, настольные игры, встречи с друзьями, экзамены, экзамены, экзамены. И словно финишная прямая – выпускной, поступление, удача или провал. Что бы ни было, бег завершен, поезд приехал, и мы выходим, обнаружив, что ребенок вырос и наша жизнь снова должна измениться.

По системным законам ребенок становится взрослым в 21 год, волшебная цифра, черта, на которую наступает взрослый, – новый этап для ребенка и новый этап для его родителей. Мы снова топчемся, суетимся, не понимаем, словно бы только что родились на свет, требуем инструкций с индивидуальными особенностями нашего ребенка, нашей семьи. Ведь у нас не как у всех, мы в этом уверены. Мы убеждены, что у нас не так. Мы давно расстались и давно не знаем, кто чем живет; или ребенок проживает с отцом, потому что мать отправила его, устав и обозлясь на обоих. Или ребенок никогда и не жил с матерью, а жил с бабушкой и дедом, а сейчас вдруг приехал, чтобы поступать и поиграть в игру «У меня есть семья».

Или наоборот, вы вложили все силы в него, жили его жизнью, отдыхая в детские каникулы и двигаясь согласно расписанию. Вы снова проживали свое детство вместе с ребенком, перечитывая книги, играя в игры, забытые в детстве, пытаясь передать ему нечто неуловимое, но непременно прекрасное – детскость.

Спросите себя, когда закончилось ваше детство. Редко слышу, что в 21. Детство заканчивается тогда, когда происходит что‑то слишком взрослое: умерла бабушка, питомец, отец ударил мать, мы переехали в другой город, или мама родила, а ребенок умер. Детство закончилось, не важно, сколько вам было лет – 3,6,12 или 16. Но будет здорово, если эта цифра будет максимально приближенной к 21.

Мы стремимся, несем воду в ладошках, стараясь не расплескать; мы из кожи вон лезем, чтобы обеспечить детство своим детям, насколько можем, насколько в состоянии, насколько эти понятия для нас знакомы и постижимы, ибо невозможно дать другому то, о чем ты сам не имеешь представления.

Мы ехали и приехали, пора выходить. Ребенку пора отправиться в свою жизнь с тем багажом, который он накопил. Помните про мешочек? Все, что вы сложили туда через усилия, сверхусилия, через возможности, прочитанные книги, секции – начатые и брошенные, языки – выученные или не очень. Все в этом узелке. В путь ребенок возьмет его, чтобы однажды заглянуть и воспользоваться. Есть дети, у кого он полон, а есть те, у кого пуст. Но это не значит, что они не справятся; навыки – такая вещь, которую можно добрать и во взрослом возрасте, сейчас даже вокалом доступно заниматься по скайпу с учителем с другого конца света. Можно научиться играть в теннис, кататься на горных лыжах или говорить на японском в любом возрасте.

Работая с бывшими детьми каждый день, я часто слышу именно эту претензию, милая. Почему ты не заставила меня, мама! Выучить, достать, смочь, ведь тогда я бы сейчас знал это и умел! Но мы боимся заставлять и напрягать наших детей, потому что сами слишком рано стали взрослыми, перетрудились и выгорели от жизни. Слишком рано устали, и никакая секция или дополнительная зубрежка была явно нам не по силам. А потому сейчас мы торопимся, торопимся отступить. Без борьбы.

На малейшее нежелание мы соглашаемся, ибо заставлять – значит травмировать, думаем мы. Заставлять – это другое. Глумиться – значит травмировать, заставлять через битье или другое насилие, а помогать преодолеть затруднения – это не травмировать. Не путайтесь.

И вот узелок, пуст он или полон – не важно. Идти все равно пора. Часто мы думаем, что нужно еще посидеть возле матери: может, она додаст, доложит ласки и объятий, утренних расчесываний или вечерних песен. Может, она положит еще искренних прямых взглядов глаза в глаза, гордость за нас, радость, восторг и пример для других «а мой‑то вон какой!». Мы сидим, ждем-пождем – а вдруг, а если! – и годы идут, и время уходит, а мать все не дает. Вопрос: и кто здесь взрослый? Я, ибо терпелив, или она, ибо должна?

Берт Хеллингер говорил: «Все дети ждут извинений от родителей, а все родители – благодарности от детей». Ни те, ни другие этого не получат, а потому пора идти и жить свою жизнь так, как можется, как хочется, как на роду написано. Вот Бог, а вот порог. Иди.

Раньше из деревни ребенок уходил от родителей навсегда. Мать доставала икону, чтобы освятить его путь, и знала, что больше никогда его не увидит. Ребенок знал, что больше не вернется, что после учения будет труд, а за ним своя семья и жизнь своя. Потом, когда селения разрастались или это была не деревня, а город, можно было осесть рядом и быть в большей связи. Но все понимали, что для матери совместная жизнь с ребенком закончилась. Идти и справиться – наша обязанность, наш долг перед жизнью.

Иногда мать не отпускает ребенка, словно бы хочет от него еще чего‑то. Это может выглядеть как любовь и как ненависть – неважно. Это значит, что с самого начала она перепутала ребенка со своим родителем, и пережить уход своего родителя второй раз она не в состоянии, ибо дите было рождено вместо ушедшей матери или отца. Уход здесь может быть как физическим, так и эмоциональным. Вот он, малыш, тянет ручки ко мне, не смеет уйти, покинуть меня, что бы я ни сделала. Матери, перепутавшие это, порой творят нечто невообразимое, проверяя на прочность своих детей, на самом деле пытаясь неистово убедиться, что оставить их нельзя.

Ваши дети – не ваши родители. Есть один простой маркер, чтобы узнать, кто для вас ребенок, истинный ли он ребенок или не случившийся с вами родитель. Это легкость, естественность ухода и отпускания. Если ребенок «настоящий», то родители испытают даже облегчение: работа закончена.

Пришло время отдыхать, и они рады новому этапу наслаждения своей жизнью, своей парой, друг другом и открывающимися возможностями, и новизной. Они провожают ребенка удовлетворенные выполненной миссией. Но если уход превращается в драму, в предсмертные судороги, невозможную истерику, неадекватные слова, сложенные в неясные предложения, если гнев перерастает в привязанность, а она в оскорбления, то вы явно что‑то перепутали, ибо здесь может быть только одно объяснение: не уходи, мама! Не уходи, папа! Я не вынесу этого второй раз!

У каждого своя история, расскажите ее себе, чтобы поставить все на свои места, чтобы дети стали детьми, а взрослые – взрослыми. А ваши родители стали родителями, не плохими или хорошими – это не важно, а просто родителями, которые у вас есть, несмотря ни на что. Знакомые вам или нет, близкие или далекие, теплые или жестокие – не важно. Родители у вас есть. Освободите детей от невыполнимой миссии, от неподъемной ноши сделать для вас то, что не сделали родители. И тогда дорога будет легкой и белой для вас обоих.

Материнство не заканчивается никогда, милая. Даже если ребенок вырос и ушел, вы становитесь ровесниками в эмоциональном смысле. Вы общаетесь как взрослые, а не превращаетесь в малышей. Дети повзрослели, они не должны вам ничего, ибо материнство и жизнь это не кредит, и получать плату по договору, который мы не подписывали, довольно странно.

Некоторые считают, что вправе предъявить своим детям долг жизни. Обычно у тех и у других случаются проблемы с деньгами, ибо долг жизни исчисляется суммами ваших кредитов. Вы считаете себя должными за то, что дала вам мать. Не важно, требует она или вы решили отблагодарить ее за давание. Вы ничего не должны своей матери, ибо жизнь – это подарок, он не может и не должен быть оплачен ни сейчас, ни потом.

Ваше безденежье – лишь констатация перепутанности, ошибки; вы не зарабатываете, потому что боитесь, что все придется отдать матери, в прямом финансовом смысле слова. Денег нет, долги растут, а вы в недоумении: как же так, ведь вы пашете, но ничего не меняется. Ваши долги закончатся в тот день, когда вы сможете в реальности или воображении встать во весь рост перед своей матерью и сказать: «Спасибо, мама, за жизнь. Мне подходит та жизнь, которую ты мне подарила. В знак признательности за то, что у нас все получилось, я тоже буду иметь детей. Я передам жизнь дальше, и она будет течь от тебя ко мне, от меня к моим детям, ибо это хорошо. Спасибо, мама».

Мне кажется, это лучшие слова, чтобы закончить книгу. СПАСИБО, МАМА.

Заключение