– Так и я про то. Просто когда-то произошла катастрофа, и этот единый Разум…
– Всё, хватит мозг выносить, – решительно сказал Олег, – у нас сегодня праздник. Разрешается дуреть только от водки, а не от твоих сказок идиотских.
– Ну и пожалуйста, – надулся рыжий и поковылял за соседний столик.
Олег протянул стакан Одинцову:
– Давай, братище. За тебя. Честно говоря, я удивился, когда ты тоже в пехоту пошёл. Ты же не хотел категорически.
– Понимаешь, Олежка, мне вдруг стало так… не знаю. Стыдно, что ли. Или жалко.
– Кого? Того майора, что тебя тестировал?
– Всех. Вообще всех. Людей, зверей, камни, звёзды.
Олег почесал лоб:
– Ни хрена не врубился, но всё равно – восхищаюсь. Вот ты – настоящий штурмовик. Мне лишь бы с тобой вместе по выпуску попасть, в одно подразделение. Мы тогда таких дел наворочаем! Героями станем. Психов – перемочим. Всех!
– Ты не понял, брат. Психов мне жалко больше всего. Понимаешь, я чувствую – они ищут. И никак не могут найти. Они ведь никакого вреда не приносят никому, просто – идут. А их – огнемётами…
Сирена разорвала перепонки, Олег выронил стакан от неожиданности. Рупор под потолком гарнизонного кабака заревел:
– Боевая тревога! Нападение на периметр учебного центра! Всем немедленно прибыть в свои подразделения. Это – не учения. Боевая тревога!
– Оружие – к бою!
Защелкали присоединяемые магазины, загрохотали затворы.
Кто-то во второй шеренге объяснял вполголоса:
– Там райцентр, население – под сотню тысяч. Все снялись и попёрли. На Питер идут. Если мы их не остановим, то городу – кирдык.
– Да как остановим-то? Тупо патронов не хватит…
– Прекратить разговоры в строю!
Олег толкнул локтем, протянул сигарету:
– На, дёрни. По три тяжки.
Игорь затянулся, пряча огонёк в рукаве бушлата. Хмель уже почти выветрился, начала пробирать ночная сырость.
Ослепительная шпага прожектора прочертила верхушки деревьев. Потом опустилась ниже, заливая опушку мёртвым пламенем…
Шеренги вздохнули, качнулись:
– Идут…
Накатывались, как море, белое в свете прожекторов.
Кое-как одетые, безмолвные; шагали, покачиваясь, даже не жмурясь и не пытаясь прикрыть глаза.
Захлёбывались пулемёты на вышках, пустели магазины автоматов, расшивая ночь жалами трассеров.
А они шли. Переступая, а потом уже – перелезая через бесчисленных убитых.
Падали. Снова вставали. Не плача, не жалуясь – шли.
Молча.
Грохот выстрелов заложил уши, глаза стрелявших тоже стали мёртвыми, стеклянными. Кто-то кричал, перекосив рот. Кто-то выронил автомат и упал на колени, обхватив голову руками.
Передние психи упёрлись телами в колючую проволоку. Сзади давили; и передние, разрывая кожу и аорты о ржавый металл, заливались чёрной кровью. Опускались на колени, заваливались набок – и на их место приходили следующие.
Проволока заскрипела – и лопнула, как перетянутая гитарная струна. Всхлипнув, выскочили из земли колья.
– Отходим!
Ревя двигателями, лязгая гусеницами, рвали грунт бронетранспортёры. Пулемётные башни тыкались рыльцами пламегасителей, искали цели.
– Брат, ты куда?!
Одинцов уронил в грязь автомат – раскалённый ствол злобно зашипел в луже. Боль переполняла его. Сердце уже не могло – оно умерло тысячи раз за несколько последних минут.
Он шёл навстречу стреляющим, раскинув руки, как Сын Его на кресте – будто пытался принять все пули в себя, и кричал:
– Остановитесь! Хватит! Сколько можно?
Железные динозавры испуганно пятились и отворачивали смертоносные хоботы.
Свои замирали, увидев его. Бросали оружие.
А за ним, покачиваясь, шагали психи.
Нет.
Тоже – свои.
– И сегодня у нас в гостях – самый, пожалуй, популярный человек последней недели, профессор Туманов. Матвей Матвеевич.
– Да, голубушка, благодарю. Попробую кратко, мазками. Итак, наша Вселенная создана Разумом – и, увы, это единственное, по-настоящему мыслящее, что есть во Вселенной. Всё остальное, кроме него – просто материя. Более или менее живая, или совсем уж мёртвая и косная. Но – неспособная ни осознать себя, ни создать что-либо принципиально новое. Действующая, скажем так, строго в рамках установленных Разумом законов.
Нам не дано знать, что именно произошло два или три миллиона лет назад. Но Разум потерпел некую катастрофу, распался на множество составных частей. И, по неизвестной причине, это произошло в нашей Галактике, в нашей Солнечной системе. В северном полушарии.
– Планеты Земля?
– Видите ли, сударыня, тогда она ещё не имела имени. Как впрочем, не имело имени ничего. Имя планете, Солнцу, животным и растениям дал человек. Который получился как результат катастрофического распада Разума на составные части. Все эти миллионы лет происходил процесс реабилитации самоосознания Интеллекта. Поначалу он шёл довольно-таки медленно, но по мере накопления знаний, а главное – по мере накопления добра, это восстановление шло всё быстрее.
– Мне очень трудно согласиться с вами, будто добра становится в этом мире больше.
– А зря, милочка! Для наших предков было совершенно нормальным убить и сожрать себе подобного просто ради пищи. Наконец, немалым шагом вперёд стали инстинктивные попытки сформулировать мысли о некоем Создателе. Вся история человечества, вот эти империи, революции, президенты – жалкие попытки неосознанно симулировать Истинную, Тайную Власть. Которая призвана управлять не жалким человеческим сообществом, но – всем Универсумом. Следующий шаг, спровоцированный интернетом, вирлемами, позволившими миллиардам индивидуумов общаться напрямую – физическое сближение, объединение составных частей. То, что мы ошибочно приняли за эпидемии безумия, на самом деле – самое что ни на есть разумное явление.
– Подождите, так получается, что психи… то есть, люди с отклонениями – излечимы?
– Боже, сколько радикальных ошибок в одной короткой фразе! Во-первых, они – уже не люди. Берите выше. Они – заготовки для воссоздания Разума. Во-вторых, этот процесс необратим. Более того, мы все – будущие психи. Раньше или позже. А тело, даже такое прелестное, как ваше – всего лишь устройство для движения в пространстве. Потом в нём отпадёт необходимость – и перемещение, и получение энергии будут происходить на совершенно ином уровне и по иным принципам.
– У меня буквально голова кругом… Хорошо, а почему они все идут именно в Санкт-Петербург?
– Есть версия на этот счёт. Дело в том, что разрушение первичного Интеллекта состоялось в конкретном месте, в районе Скандинавского щита. Было выделено колоссальное количество энергии, в том числе – ментальной. И наиболее яркие следы этого происшествия сохранились в огромном гранитном монолите. Да-да! В том самом Гром-камне. Он же, по всей видимости, и станет изначальной точкой восстановления Разума.
– Хорошо, а что с Одинцовым? В чём его особенность?
– О, это очень интересная история! Чтобы построить из кирпичей дом, нужен скрепляющий раствор. Хотя мне больше нравится такое определение, как «катализатор». Или «детонатор». Нужно запустить процесс, а дальше всё пойдёт само собой.
– То есть, Игорь Одинцов – очень умный, раз стал детонатором процесса восстановления Интеллекта?
– Эх, голубушка. А ведь вы так ничего и не поняли. Разум – это, в первую голову, не набор знаний и не умственные способности. Разум не есть только лишь искусство придумывать и создавать миры. И даже – не высшая Власть над Вселенной.
– А что же?..
Небо сосредоточенно хмурилось, будто готовилось к чему-то. Ему было не до того, что происходит внизу.
А внизу народные ратники уже зачистили Невский от машин и теперь сгоняли любопытных на тротуары.
– Ну что, видно там? – кто-то тянулся на цыпочках, заглядывая за спину верзилы в камуфляже. Не удержался, нечаянно толкнул здоровяка и замер от ужаса.
Ратник обернулся, обдал перегаром:
– Эй, ты, марамой, ноги не держат? Щас привлеку за неуважение.
Не слушая извинений, харкнул на мостовую, опустил козырёк на лоб в два пальца шириной и пробормотал:
– Чё творится, а? С утра тут корячимся, шпаки в спину пихают и пихают. А психи, как баре, по городу идут. Перемочить их всех, да я в яму. А не в Питер.
– Извольте быть толерантным, господин ратник, – заметил какой-то хипстер, – термин «психи» теперь не в моде. Тем более, все там будем.
Бугай обернулся. Злобно глянул на говоруна, запоминая. Скривился:
– Ты, тилигент, может, и будешь. А я – никогда.
Хипстер сделал вид, что не испугался, и набрал воздуха, чтобы возразить, но уже кричали:
– Вот они! Идут.
Вытягивали шеи, глядели со смесью любопытства и отвращения.
Они шли, глядя перед собой, шаркая по асфальту тысячами усталых подошв. И от них растекалась волна – небывалое ощущение предчувствия чего-то радостного, праздничного, искрящегося.
Как в детстве, когда затягиваешь шнурки на коньках – чтобы через мгновение сорваться на лёд катка, залитого ярким светом, музыкой и румяным смехом.
Напряжённые спины ратников размягчались, мятые небритые лица расплывались в улыбках.
Небо очнулось и облегчённо вздохнуло. Медленно опускались на город хлопья первого снега.
А они всё шли и шли, нескончаемым потоком. Их лица начинали светиться, становясь похожими друг на друга и все – на одного.
На Игоря Одинцова.
Бугай обернулся. Рассмеялся счастливо, протянул руку хипстеру:
– Пошли, братишка.
И увлёк его в ряды Идущих. Шарканье подошв превращалось в звучание фанфар.
До Медного Всадника оставалось метров триста.
Я – это мир.
Я – это мы все, а мы все – это я.
Самец бабочки находит подругу за десятки километров.
Солнечный свет летит пять с половиной часов сквозь мрак и холод пустоты, чтобы согреть Плутон – сына своей далёкой матери.