Брянцев показал ему дверь в дальнем углу вестибюля. Немного погодя в кабинет заглянул следователь из-за стенки:
— Не твой там…. освежается?
Такого Брянцев еще не видал: воткнувшись головой в унитаз, его подследственный спускал из бачка воду и, отфыркиваясь с утробным рычаньем, одной рукой держался за край унитаза, а другой умывал лицо в низвергающихся ревущих потоках воды.
— С легким паром! — крикнул ему Брянцев.
Митрофанов вынул голову из унитаза, поднялся с колен, затем отжал руками волосы и вытер лицо подолом рубашки, после чего заправил мокрый подол в брюки и надел предусмотрительно повешенный на дверь кабинки совсем еще новый пиджак.
Когда он опять уселся на стул перед следователем, вид у него был достаточно трезвый, и в настороженно-выжидательном взгляде маленьких острых глазок отражалась мучительная работа пробудившейся мысли.
— Нынче были в отпуске? — поинтересовался Брянцев, сцепив пальцы на столе перед собою и давая свидетелю понять, что протокол писать он пока не намерен.
Митрофанов смахнул тыльной стороной ладони стекавшие по лбу капли воды.
— В июне отдыхал, — он всматривался в лицо следователя с таким видом, словно ожидал подвоха. — Не считая марта, апреля и мая. Ну, там вкалывали без отдыха. Садовые дома строили.
— С основной работы отпускают?
— Хорошо попросишь, так отпустят.
— И в июле вы тоже не работали. И в начале августа.
— Я ж лечился!
— Который уже раз?
— Второй только! В восемьдесят восьмом эту вшивали…
— Поди вы и посоветовали Полунину полечиться за компанию?
— Нет, он сам надумал! — энергично возразил Митрофанов. — Решил завязать.
— Что же ему помешало это сделать?
— Чего?.. — округлив рот, Митрофанов смотрел на следователя непонимающими глазами.
Брянцев повторил вопрос:
— Почему Полунин так неожиданно отказался от лечения?
— Уж не знаю… — ответил Митрофанов, пряча глаза.
— А ведь знаете! — смеясь, погрозил ему пальцем следователь. — Наверняка были у вас разговоры с ним!
— Когда это?.. — испуганно спросил как бы у самого себя Митрофанов, и рот его снова округлился морщинистым колечком. — Ага, как-то говорил он: боюсь, мол, от этой спирали один только вред здоровью будет да неудобства…
— Как он мог наперед это знать? Может, вы его просветили? Вам, говорите, раньше вшивали эту штуку?
— Не отказываюсь, было дело!
— И решились опять на это. Значит, на здоровье не сказалось?
— Жив покуда!
— И вы не пытались убеждать Полунина продолжить лечение?
Митрофанов ощерился.
— Какой я убеждальщик! На другой день сам оттуда рванул. И Ольгу с собой прихватил.
— А вы-то почему сбежали?
— А надоело! — Митрофанов досадливо отмахнулся. — Там ведь как в тюрьме. Со своей бабой врозь спишь, какое тут будет здоровье! Одно расстройство, прости Господи!..
— И что же будет дальше? Насколько вас хватит при таком образе жизни?
— А сколь проживем! Естественным ходом, — Митрофанов с осуждением посмотрел на плотно занавешенные окна. — Вы-то вон тоже света белого не видите!
— Самое бы время сейчас завязать, а? — продолжил свою мысль Брянцев. — Подруга-то ваша, говорят, еще совсем молодая. Женились бы, детей завели. Неужели не хочется пожить по-человечески?
Митрофанов засмеялся щербатым ртом:
— Ну уж нет!
— Да почему?
— Не гожусь-я в отцы-мужья. Да и Ольга… Какая она жена-мать, шибче моего хлещет… Мало, что ли, на свете сирот? Нет уж, помирать так с музыкой. А это лечение — да ну его к Богу! Никому мы с Ольгой не мешаем, живем дружно, как голубочки. Сыты, пьяны — что еще нам нужно?
— Гостей принимаете?
— Принимаем! — не без гордости подтвердил Митрофанов. — И сами по гостям хаживаем. Я ж говорю: живем по-человечески!
— Щеглов-то Гера заглядывает?
— Давно не бывал! — проговорив это, Митрофанов пугливо хлопнул себя по губам ладонью.
— Что так? — словно бы по инерции, не выказывая интереса, спросил Брянцев, безуспешно пытаясь отыскать в ящике стола какую-то вдруг понадобившуюся ему бумагу, и весь ушел в это занятие. — Черт-черт, поиграй да отдай!..
— Уехал, должно, куда, — сказал Митрофанов.
— Интересно, куда это он…
— Не сказался.
— И Надежда Васильевна уехала, — вспомнил Брянцев.
— Тоже давненько не видать, — подтвердил Митрофанов.
Брянцев прекратил поиски затерявшейся бумаги.
— Они разве не вместе уехали? — спросил он, в упор поглядев Митрофанову в глаза.
— Неуж вместе? — осторожно удивился Митрофанов, уводя взгляд в сторону. — И когда успели…
— Алик, зачем вы мне лапшу на уши вешаете? — строго спросил Брянцев.
— Как вы сказали?.. — Митрофанов смотрел непонимающе.
— Вот так и сказал: Полунина и Щеглов вместе улетели на юг. А вы будто не знаете?
Митрофанов смущенно залепетал:
— Ну, улетели… А я что? Бог им судья, могли бы, конечно, и погодить маленько…
— Нехорошо врать, Алик! — наставительным тоном продолжал Брянцев. — Ведь не кого-нибудь, а вашего друга-приятеля убили. Идет расследование обстоятельств убийства. А вы как себя ведете? Вы вводите следствие в заблуждение! Интересно бы узнать: с какой целью?
Митрофанов беспокойно засопел.
— С испугу, видать, — пробормотал он. — Без никакой цели…
— Кстати, почему вы не пришли на похороны Алексея?
— С горя! — ответил Митрофанов. — Вусмерть упился, — и он ударил себя в грудь кулаком. — Спросите хоть Ольгу, она не даст соврать. И поминки мы с ней тоже проспали. Надя потом сильно серчала…
— Поймите, — продолжал наставлять его Брянцев. — Вы — свидетель и обязаны давать показания обо всех известных вам фактах, которые касаются убийства Полунина. В Уголовном кодексе имеется статья, которая обязывает свидетеля не уклоняться от дачи показаний и не врать следователю. А иначе…
— Сколько? — озабоченно поинтересовался Митрофанов.
— До шести месяцев исправительных работ.
— Ну-у?
— Вот так-то! — Брянцев со значением посмотрел ему в глаза и тут же подсластил пилюлю: — Собственно говоря, вы достаточно много сообщили в своем объяснении от пятнадцатого августа…
— Все подчистую выложил! — поспешил Митрофанов заверить следователя.
Брянцев кивнул, соглашаясь.
— Поэтому нам с вами остается лишь уточнить некоторые детали, — сказал он. — Ну, например… — последовала небольшая пауза. — Например, незадолго до убийства Алексея вы с Ольгой Квасовой зашли к Полуниным в гости…
— Это когда? — быстро и тревожно спросил Митрофанов.
— А когда Алексей разбил красивую чашку! — подсказал Брянцев.
— А..! — вспомнил Митрофанов. — Ну, было такое! Девятого, кажется. Мы с Ольгой в аккурат выписались из наркологии.
— Не припомните, из-за чего это случилось?
Митрофанов погладил слипшиеся волосы.
— Что-то запамятовал.
— Неспроста же Алексей хватил чашкой об пол и сразу убежал на кухню! — размышлял вслух Брянцев. — Щеглов определенно что-то сказал. Или сделал… Или не он, а вы!.. Совсем, что ли, ничего не помните?
— Не так, чтоб совсем уж ничего… — смущенно забормотал Митрофанов. — Но вот из-за чего он в тот раз… То ли он руку ей на плечо…
— Кто — он? И кому — ей?
— Да Гера Наде… Не я же. Гера! — и тут же спохватился: — Что это я? Геры-то не было там! Ну точно, не было! — И хлопнул себя по лбу: — Ведь и правда, совсем памяти не стало!
— Кто же, в таком случае, Полуниной руку на плечо положил?
— Да никто! Показалось ему, видно, Алексею, что кто-то положил. Галлюцинация у него была! А Геры там не было!
— Был! — Брянцев пристукнул кулаком по столу. — Был он там. А теперь скажите: давно Щеглов познакомился с Надеждой Васильевной?
— Да не так давно. Чтобы не соврать… — и Митрофанов задумался, но быстро нашелся: — А мне откуда это знать? Я что, следил за ними?
— А с Алексеем?
— Тоже не скажу. Может, в наркологии.
— Что, Герман тоже там лечился?
— Нет, просто захаживал. Нас с Ольгой навещал.
— Часто?
— Раза два, может. За все время.
— С Ястребковым-то они когда заходили?
— Может, за неделю до нашей выписки.
— А Надежда Васильевна в это время пришла мужа навестить?
— Ну конечно. Она Лешу частенько навещала. Может, и в тот день тоже.
— И с Германом они тогда случайно встретились.
— Вот уж не помню!
— Коньячок еще Надежда Васильевна с собой принесла…
— Может, и приносила, да мне не показывала. Я тогда соблюдал режим, Ольга не даст соврать.
— Что же они, втроем весь коньяк выпили: Надежда Васильевна, Щеглов и Ястребков?
— Не знаю, не знаю! — замотал Митрофанов головой и даже зажмурился. — Не видел я, как они пили!
— Просто сидели на скамеечке и разговаривали?
— Ну да, сидели и разговаривали.
— Надежда Васильевна и Герман? Или с ними еще Ястребков сидел?
— Ну да, сидел с ними!
— А вы сами-то когда познакомились с Германом?
— Я-то?
— Вы, Митрофанов, вы, — устало проговорил Брянцев, чувствуя после внезапного спада напряжения ватную слабость во всем теле.
— Ой, давно уж!
— А именно?
— Он тогда в милиции служил.
— Там и познакомились? При каких обстоятельствах?
Митрофанов смущенно отвернул лицо.
— Известно, при каких: доставили меня туда. А все баба моя, будь она неладна!..
— Жена?
— Кто ж еще. Да мы и не жили с ней в ту пору. Решили разводиться, и отношения потому были сложные. Черт меня попутал!..
— Поди, подрались?
— Зачем! Я отродясь с ней не дрался. Она это… Заперлась в квартире, а я выпивши был, спать хотел. Ну, и стекла побил…
— Разбудили соседей, а они вызвали милицию?
— Кабы соседи! — с чувством проговорил Митрофанов — Теща!
— В чем выразилось ваше знакомство со Щегловым?
— Ну, в чем… Я, значит, в КВСе[2] находился, а он наблюдал.
— Обращались к нему с просьбами?