Затем мы встречались уже после смерти мужа. Числа четырнадцатого или пятнадцатого августа Щеглов пришел ко мне домой выразить сочувствие моему горю. Разговор наш продолжался около часа, после чего Щеглов ушел. А через день он завел моего сына в квартиру и сказал, что видел его в компании ребят на веранде детсада и что Сережа там курил. Меня тронула забота этого человека о моем ребенке, но я в те дни находилась в состоянии полного безразличия ко всему и не строила планов на будущее.
На другой день он опять пришел. Проговорили мы с полчаса, и я не велела ему больше приходить. Однако он пришел на похороны мужа.
После смерти Алексея я решила отказаться от поездки на юг, но мои дети, видя как я страдаю, уговорили меня купить путевку в один из сочинских пансионатов и хоть немного рассеяться. Я боялась отправляться в Сочи одна и только поэтому, уже после похорон Алексея, попросила Германа Щеглова составить мне компанию. Близких отношений у нас не было вплоть до прибытия на место отдыха».
Дернуть за веревочку…
Вот оно и состоялось — личное знакомство Брянцева с подозреваемым Щегловым. Холодный немигающий взгляд, твердые узкие губы, в изгибе которых моментами проступало что-то хищное, мелкие острые зубы — не надо быть физиономистом, чтобы при желании (зная о недавнем лагерном прошлом этого человека и его близких отношениях с вдовой потерпевшего) загодя увидеть в нем закоренелого преступника и возможного убийцу.
Однако с годами у Брянцева выработалась стойкая привычка относиться с преувеличенным недоверием к выводам, которые основывались на эмоциях. Поэтому все, что он мог позволить себе после первого допроса думать о Щеглове, сводилось к следующему: человек весьма не глупый, с характером волевым, резким и наглухо закрытым. Теперь, если Щеглов действительно причастен к убийству Полунина, Брянцев мог себе представить, с каким сильным противником ему придется иметь дело.
Но когда, руководствуясь холодным рассудком, он взвешивал на невидимых весах доводы, могущие говорить о причастности Щеглова либо Митрофанова к убийству Полунина, ему кажется, что он загоняет себя в тупик, из которого нет сколько-нибудь приемлемого выхода. По крайней мере, он не видит выхода.
Случайные детали не хотели выстраиваться в том порядке, который поддавался бы логическому осмыслению, накладывались одна на другую, переплетались, образуя затянутые узлы.
В практике Брянцева случалось, что такие узлы легко развязывались, стоило лишь потянуть за концы веревочки. Но вот на этот раз они при малейшем усилии затягивались еще туже, хоть руби их топором.
И ведь знал он, знал наперед, что когда-нибудь потом, после того, как преступление будет раскрыто (если только будет раскрыто), он сам первый, просматривая толстенные тома с подшитыми в них материалами уголовного дела, с немыслимым количеством всевозможных справок, рапортов, распоряжений, решений, объяснений, постановлений, актов, расписок, протоколов, докладных, заявлений, протестов, заключений, копий всевозможных сопутствующих документов и еще много чего — просматривая все это, он сам, задержав взгляд на листках, помеченных сегодняшним, вчерашним, завтрашним числами, будет удивляться тому, что сразу не увидел концов веревочки, за которые надо было потянуть, чтобы сами собой развязались все узлы! Да вот же они были, перед глазами, надо было получше смотреть!
Но все мы сильны задним умом. Хорошо удивляться, когда тебе уже известны имя преступника и все обстоятельства, сопутствовавшие убийству. А пока что нет ни одной, хотя бы косвенной, улики, которая указывала бы на конкретное лицо, ни одного вещественного доказательства, которое позволило бы сузить круг подозреваемых. Хоть он и сейчас невелик, этот круг — всего два человека. Но при почти полном отсутствии доказательств не исключено, что к Щеглову и Митрофанову в скором времени присоединится некое третье лицо, а там и четвертое, пятое… А там, глядишь, прокурор откажет в продлении сроков расследования и уголовное дело будет в лучшем случае приостановлено «за отсутствием состава преступления», а именно: «за отсутствием» убийцы.
А тут опять всплыло на свет божий уже остывшее дело о «ковбоях». Принимая во внимание теперь уже доказанный факт их нападения на Полунина за сутки до его гибели, следователь, которому некоторое время назад было передано дело о «ковбоях», счел необходимым вынести решение о взятии под стражу Евгения Ушакова. И тотчас же мадам Ушакова, совладелица крупного продуктового магазина, наняла одного из лучших в городе адвокатов. Адвокат тотчас же направил в прокуратуру свои доводы в пользу освобождения этого недоросля из-под стражи. Неизвестно, предпринимала ли мадам Ушакова еще какие-либо шаги, но ее сыну вскоре была изменена мера пресечения: содержание под стражей заменили подпиской о невыезде из города.
Теперь Брянцеву приходилось ломать голову, чтобы осмыслить этот невероятный, с его точки зрения, факт двойного нападения на Полунина. Нападения, которого, как еще совсем недавно утверждал Брянцев, не могло быть, потому что «такого не может быть никогда». И однако же это случилось. Через сутки после нападения на него «ковбоев» Полунин был задушен умелыми, недрожащими руками человека, которого он, по всей видимости, хорошо знал и с которым не побоялся вернуться следующей ночью на то самое место, где его уже пытались душить.
Невероятно, чтобы он отправился туда с Германом Щегловым, к которому открыто ревновал жену. Зато мог пойти с Митрофановым, своим «лучшим другом-собутыльником». Однако не шла, никак не шла Алику Митрофанову роль коварного и хладнокровного убийцы, способного заранее приготовить орудие убийства, завести друга-приятеля в темный уголок, а там, распив с ним бутылку водки, внезапно набросить ему на шею веревочную удавку и ловко, аккуратно, в считанные мгновения затянуть петлю. Не мог такое представить себе Брянцев. И все-таки снова и снова мысленно возвращался он к тем местам допросов Митрофанова и Квасовой, где речь заходила о том, как Алик провел ночь с одиннадцатого на двенадцатое августа. Вначале Митрофанов заявил, что просыпался этой ночью «минут на сорок или двадцать», а затем Квасова внесла корректив: нет, не этой, а предыдущей ночью он просыпался, а после этого Митрофанов изменил свои первоначальные показания: нет, не просыпался он в ту ночь, когда случилось убийство. Ну, разумеется, он мог перепутать, подзабыть, а Квасова напомнила ему, в какую именно ночь он просыпался «по интимному вопросу».
Но почему всякий раз, когда разговор касался алиби Митрофанова, на лицах обоих был написан неприкрытый страх? Такой же страх выражали их лица и при одном лишь упоминании имени Щеглова. Не связано ли пробуждение Митрофанова — именно в ночь убийства — каким-либо образом с фигурой Щеглова? Разве не мог Митрофанов по вызову Щеглова выйти в ту ночь из дому? Вполне. А разве не мог Щеглов подговорить слабовольного Митрофанова, чтобы тот вызвал Полунина на улицу? И что дальше? А дальше, поманив Алексея бутылкой, привести на школьный двор, куда незаметно для Алексея подойдет и Щеглов. Во время пьяного разговора собутыльников тот мог подкрасться к Полунину сзади и… Даже проще: вполне мог Щеглов задушить Полунина и на улице, возле школы, а затем с помощью Митрофанова занести труп во двор и оставить под яблоней.
Но что-то мешало Брянцеву принять эту версию, хотя и не мог он себе внятно объяснить, в чем тут дело. Скорее всего, дело упиралось опять-таки в отсутствие доказательств.
Во время очередного допроса Митрофанов проговорился о том, что будто бы накануне убийства Щеглов обронил в сердцах такие слова: «Лешка трется возле Нади. Пора кончать с этим». И будто бы он, Митрофанов, говорил Герману, чтобы тот оставил Надю в покое: «а то Лешка вон как психует». А Герман только посмеивался в ответ: дескать, сама на него вешается. «Нашел бы себе какую помоложе», — советовал ему Митрофанов. А тот будто бы отвечал, посмеиваясь: «У молоденьких бабок нет».
— Вам не кажется, что слова Щеглова «пора кончать с этим» целиком выдают его ближайшие планы в отношении Полунина? — спросил Горелов Брянцева.
— Смотря что понимать под «этим». Если неопределенность их отношений с Полуниной, то, возможно, он собирался каким-то образом поторопить ее с разводом, возможно, что она уже имела с мужем разговор на эту тему. Оттого он и нервничал последние дни. Оттого и пил по-черному.
— Надо же, какое совпадение: «пора кончать с этим», — сказал Щеглов, и ближайшей же ночью неизвестный благодетель-убийца решил все его проблемы!
— Повод для размышлений, безусловно, есть, — покивал Брянцев.
— Одно утешает, — усмехнулся Горелов, — что в глубине души вы в чем-то иногда соглашаетесь со мной.
— Бывает. Даже больше скажу: в чем-то наши позиции и впрямь, кажется, сблизились. Хороший признак. У меня такое чувство, что уже скоро мы ухватимся за ниточку. Нам ведь только бы за что-то ухватиться, а там…
Горелов хмыкнул:
— Вы оптимист, Сергей Алексеич!
Брянцев в ответ тоже хмыкнул, однако в отличие от насупившегося Горелова явно был в приподнятом настроении и не скрывал этого.
— В твоих устах, Володя, слово «оптимист» звучит как ругательство, — с благодушной улыбкой проговорил он.
— Извините, не хотел обидеть!
— Ничего, пожалуйста, — разрешил Брянцев и пообещал: — Еще немного поработаете со мной и тоже станете оптимистом, — с этими словами он достал из стола баночку растворимого кофе, а Игорь, подхватив с сейфа чайник, отправился за водой.
— Вы в самом деле что-то нащупали? — спросил Горелов.
— Ну, пока это лишь эмоции, — признался Брянцев. — Правда, положительные.
— То-то, смотрю, вы сегодня такой остроумный, — проговорил Горелов, не скрывая разочарования. — Интересно, откуда берутся эти самые положительные эмоции у следователя, когда следствие запутывается все больше и больше!..
— Возможно, моя ночная хандра исчерпала свои ресурсы, а свято место пусто не бывает, — объяснил Брянцев. — А может, повлияла какая-нибудь магнитная буря. Иной раз достаточно пустяка, чтобы ты почувствовал себя именинником, — тут он провел ладонью по лицу и задумался.