Тем временем Игорь принес воду и включил чайник.
Брянцев взглянул на часы и недовольно покрутил головой: было без четверти десять вечера.
— Шутки в сторону, ребята, слушайте сюда! — объявил он решительным начальственным тоном. — Сегодня я побывал в гостях у матушки нашей кристально честной Надежды Васильевны. Она угостила меня чаем и подтвердила нашу с вами догадку: Полунина знала-таки о нападении «ковбоев» на ее мужа! Послушайте, что я записал со слов Агриппины Михайловны: «Дочь говорила мне, что за сутки до убийства Алексея на него напали какие-то парни во дворе школы, били его и даже пытались задушить». Надо полагать, что и своему сожителю Полунина рассказывала об этом случае.
— Ну и что это нам дает? — со скукой на лице спросил Игорь.
— Никто из нас не сомневался, что так и было.
— Ты погоди, не возникай! — осадил его Горелов, который сразу уловил, куда клонит следователь.
— Это были предположения, — сказал Брянцев, адресуясь персонально к Игорю. — А теперь нам точно известно, что Полунина намеренно скрывает от нас даже те факты, которые не касаются ее отношений со Щегловым. Что заставляет ее так поступать? Что за этими фактами кроется? Если мы найдем ответы на эти вопросы, то, возможно, ухватимся за ниточку, о которой я вам только что говорил. И наша ближайшая задача состоит в том, чтобы установить, насколько далеко распространяется ложь Полуниной… Ага, вскипела вода? — и он всыпал в свой стакан три ложки кофе. — Ну-ка, плесни мне, Игорек!
— Знаете, во мне, кажется, тоже зашевелились положительные эмоции! — смеясь, признался Горелов. — Вроде, как забрезжил свет в конце тоннеля, а?
— Будем надеяться, — неопределенно ответил Брянцев. — А пока я вот что предлагаю. Почему бы вам не послушать Сережу Полунина? Ему, правда, всего одиннадцать лет, но это, может, и к лучшему. Наверняка он многое видел…
— Вообще-то в ночь на двенадцатое августа он находился в той же комнате, что и мать с сестрой, — заметил Горелов.
— Спал в той же комнате, — уточнил Игорь.
— Возможно, не все время спал, — возразил Брянцев.
— Нарасскажет нам сказок, — засомневался и Горелов.
— Но мы ничем не рискуем! — стоял на своем Брянцев. — Разумеется, доказательной силы на суде свидетельство ребенка иметь не будет, но кто знает: может, и из его сказок мы извлечем для себя что-нибудь полезное, — Брянцев разгладил большим пальцем усы и убежденно закончил: — Если что и потеряем, то только время. Но мы его разве так уж ценим? — некоторое время он сосредоточенно прихлебывал из стакана горячий кофе, затем распорядился: — Еще один рывок, ребята, и разъедемся по домам; давайте вместе подумаем, как будем строить разговор с Сережей…
Ресурсы человеческого организма поистине неисчерпаемы, а плата за их перерасход сравнительно невелика: бессонные ночи, головная боль по утрам, еда без аппетита и крепкий кофе вперемежку с крепким чаем…
Устами младенца
— Сережа, ты хорошо помнишь тот день, когда тебя положили в больницу?
— Помню.
— В какое время ты проснулся?
— Утром. У меня болел живот. Я плакал, и меня увезли на «скорой помощи» в больницу.
— Кто был дома, когда ты проснулся?
— Мама была дома.
— А папа?
— Его не было.
— Ты в этот день его видел?
— Нет, не видел.
— Это было одиннадцатого числа, так? Одиннадцатого августа?
— Наверно…
— А ты помнишь, что было в предыдущий день, десятого августа? Когда ты проснулся утром десятого, папа был дома?
— Был.
— Что он делал?
— Спал в другой комнате. Анька тоже спала.
— А мама?
— Она уехала на работу. Еще бабушка была дома.
— Ну, ты встал. И что было дальше?
— Бабушка покормила меня, и я пошел гулять.
— Днем ты заходил домой?
— Один раз. Когда мама с работы приехала. Она покормила меня, и я опять пошел гулять.
— А мама осталась дома?
— Нет, она опять уехала на работу.
— Папа был дома, когда ты днем заходил домой?
— Нет, его не было.
— И ты его больше не видел в тот день?
— Видел.
— Расскажи об этом подробнее.
— Я гулял с ребятами во дворе, а папа вышел вместе с дядей Аликом и Ольгой из их подъезда.
— А затем куда они направились?
— Наверное, в магазин за вином. Потом папа вернулся пьяный и долго сидел на песочнице во дворе. Рядом с ним сидели дядя Алик и Ольга. Тоже пьяные.
— И что дальше было?
— Дальше я с ребятами ходил на Ильича, а когда вернулся, папы во дворе не было. И дома его тоже не было.
— Когда же он пришел домой?
— Поздно. На улице давно уже было темно.
— Он один пришел?
— Нет, с дядей Аликом. Они сидели на кухне, пили вино и разговаривали. Очень громко. Потом пришла мама и заругалась на дядю Алика. Дядя Алик ушел, а папа начал ругаться с мамой. Что она выгнала дядю Алика. Потом папа стал бить маму.
— Он сильно бил ее?
— Сильно. Мама кричала и плакала.
— А вы с сестрой что делали? Стояли и смотрели, как папа бьет маму?
— Нет, мы хотели заступиться за маму.
— Почему же не заступились?
— Потому что папа нас тоже стал бить. Мы стали громко кричать, и тогда он убежал совсем из дому.
— Но позднее он вернулся домой?
— Нет, не вернулся. Я его больше никогда не видел.
Вопрос педагога: — Сережа, мама тебя учила, как надо отвечать на допросе?
— Учила, но я не все запомнил.
— Но что-то все-таки запомнил?
— Немного.
— А именно?
— Ну, что папа бил маму.
— На самом деле этого не было?
— Не-ет! Он только плакал. И все.
— И вас с Аней тоже не избивал?
— Папа никогда нас не бил. Он был хороший. Я еще вспомнил: мама не велела говорить, что дядя Гера был у нас дома. Что он еще при папе приходил к нам.
— Он часто бывал у вас при папе?
— Часто. Папа с ним ругался.
— Когда это было, Сережа?
— Не в тот день, когда папа плакал, а раньше.
— Папа плакал десятого, так? Значит, дядя Гера приходил девятого?
— Да. Уже темно было.
— Дядя Гера пришел, а папа где был в это время?
— Он спал.
— И что было дальше?
— Папа потом проснулся. Он ругался на кухни с дядей Герой. Но я не видел, что они там делали.
— Ты в это время спал?
— Нет, я проснулся, когда мама пришла к нам в комнату. Она села на кровать и заплакала. А папа и дядя Гера кричали на кухне. Потом они перестали кричать, и мама побежала на кухню. Я тоже побежал. И Анька побежала.
— Что вы там увидели?
— Папа лежал на полу, а мама помогала ему подняться. Она отвела его в комнату и уложила спать.
— А дядя Гера что делал?
— Он ушел.
— Папа говорил что-нибудь?
— Нет, он хрипел. И ругался.
И снова Брянцев вызвал Митрофанова на допросы и подводил разговор к той ночи, когда был убит Полунин.
— Вы хорошо помните, что не выходили из дому?
— Спал, как пропастина! Хоть чем поклянусь! — Митрофанов прижимал руки к груди, а глаза бегали пугливо и тревожно.
— Язык врет, а глаза говорят правду! — наседал на него следователь. — Они говорят, что вы просыпались в ту ночь.
— Дрых, как пропастина! — Как заклинание повторял и повторял Митрофанов, вытирая потное красное лицо ладонью.
— Убийца скоро будет изобличен и даст показания, — говорил ему Брянцев. — И начнет с того, что выдаст сообщника. По крайней мере, постарается свалить на него большую часть вины, а сам прикинется овечкой. Нам известно, что он один из близких Полунину людей, которых, наверное, можно пересчитать по пальцам: Щеглов, Надежда Васильевна, вы с Ольгой… Лично вас ведь многое связывало с Алексеем, не так ли? Вы даже говорили, что он был вам как брат…
Митрофанов завороженно слушал, округлив рот и молитвенно прижимая руки к груди.
— Поймите: если вы невиновны в смерти Алексея, то вам лучше сказать всю правду до того, как убийца начнет давать показания, — бесстрастным размеренным тоном продолжал внушать ему следователь. — А там ведь уж будет поздно! Будет поздно… Допустим, вы знаете, кто убийца, и вовремя не сообщили об этом — ваше молчание будет истолковано на суде, как недонесение о преступлении. Статья стодевяностая Уголовного кодекса…
— Сколько? — встрепенулся Митрофанов.
— До трех лет лишения свободы!
Митрофанов сокрушенно помотал головой.
— У вас еще есть время подумать над тем, что я сказал. Посоветуйтесь с Ольгой. Прикиньте все «за» и «против». Я думаю, что чистосердечное признание в любом случае будет вам на руку. В любом случае! — многозначительно протянул Брянцев. — Даже если ваши руки выпачканы в крови вашего друга…
— Никогда! — в отчаянии выкрикнул Митрофанов и закрыл лицо ладонями.
Больше ничего не смог Брянцев от него добиться.
Зато Квасова «вспомнила», как второго (или третьего) августа Полунина угощала Щеглова и Ястребкова коньяком. И как, вроде бы шутя, предложила Щеглову составить ей компанию в Сочи. Он в ответ спросил: «А сколько денег с собой возьмешь?». Ответила: «Сколько надо, столько и возьмем. Тонны две хватит?». И Щеглов сказал: «Тогда поехали!».
— Думаете, они и до этого были знакомы?
— Конечно! Всю дорогу в гляделки играли, а один раз даже — я сама видела, ей-богу! — Герман ущипнул ее за мягкое место, и она ничего, будто так и надо. Ну потом Надя поднялась и сказала: «Допивайте без меня». И пошла. А Герман догнал ее, и они еще постояли у калитки, о чем-то поговорили. Он ее за руку держал все это время. Я спросила у Алика: «Неужели они это всерьез — насчет юга?». И Алик сказал: «Теперь уж он от нее не отстанет!»
Полунина не верит своим ушам
Брянцев с трудом узнал ее в женщине, которая прошла через кабинет к его столу. Вместо распущенных по плечам пышных волос с кокетливой челкой на лбу — наспех завязанный на затылке узел. Глаза подпухшие — должно быть, плакала незадолго до того, как отправиться на допрос. И никакой косметики. Южный загар с тусклым сероватым оттенком только подчеркивал неотвратимые признаки увядания, которые с помощью умело наложенной косметики еще можно было скрыть от посторонних глаз, но никак не от глаз мужчины, который живет с тобою и видит тебя такой, какая ты есть в натуральном виде.