— Возражаю! — вмешалась в ход допроса адвокат Ливанова. — Данный эпизод к делу не относится. Насколько я понимаю, по факту убийства Квасовой и самоубийства Митрофанова возбуждено отдельное уголовное дело.
— Которое я намерен принять к своему производству, — с любезной улыбкой сообщил ей Брянцев.
— Вот когда примете и если мне представится возможность, я с удовольствием послушаю про Мистера Икс, — так же любезно осадила его Ольга Борисовна.
Брянцев не стал спорить и только заметил:
— Мне казалось, что это вам и сейчас может быть интересно, ведь Митрофанов, как и Щеглов, проходил по делу об убийстве Полунина в качестве подозреваемого лица.
Ливанова согласно покивала:
— Щеглов и Митрофанов — да. Но Мистер Икс тут явно третий лишний!
Брянцев продолжил допрос:
— Кстати, Щеглов, когда вы признались Полуниной, что убили ее мужа?
— Я не у-би-вал его! — раздельно проговорил Щеглов, свирепо глядя в глаза следователю. — У вас нет доказательств!
— Их недостаточно, чтобы сейчас предъявить вам обвинение в убийстве, — сказал Брянцев. — Но они точно указывают место, где надо копать. У меня нет сомнений в том, что это вы убили Полунина, и, полагаю, следствию понадобится не более недели, чтобы получить необходимые доказательства вашей вины.
— Блефуешь, начальник! — усмехнулся, но как-то нервно Щеглов. — Нет у тебя ничего против меня! И не может быть, потому что я никого не убивал!
— Завтра поговорим об этом основательно, — пообещал Брянцев. — Должен вам сказать…
— Никакого «завтра» не будет! — выкрикнул Щеглов и требовательно-вопросительно посмотрел на адвоката Ливанову.
Та сидела с непроницаемым лицом, уткнувшись в раскрытое уголовное дело.
— …Должен вам сказать, Щеглов, — продолжил свою мысль Брянцев, — что у вас нет шансов выйти завтра отсюда. Еще до истечения трех суток я принесу вам постановление о продлении срока содержания вас под стражей. Так что разговор нам в этом кабинете предстоит еще долгий.
— Это прокурор будет решать! — снова выкрикнул Щеглов, стукнув по колену кулаком.
— Да, прокурор, — спокойно согласился Брянцев. — Я как раз к нему сейчас и пойду. А вы подпишите протокол. Вот здесь и на каждой стра…
— А то я не знаю, где расписываться! — Щеглов углубился в чтение протокола, а дочитав до конца, злорадно ощерился: — Чего ж это вы про Мистера Икс даже не упомянули? Столько про него плели…
— Да ведь тут все про Мистера Икс, весь протокол про него, — с улыбкой пояснил Брянцев и поглядел на Ливанову, которая по обыкновению никак не отреагировала ни на его любезную улыбку, ни на рассчитанные на ее внимание слова.
Щеглов требует следователя
Было десять минут третьего, когда Брянцев вошел в приемную областного прокурора. Самого на месте не оказалось, и Брянцеву пришлось зайти к его заместителю, человеку осторожному и вдобавок непредсказуемому.
Брянцев вручил ему текст постановления о продлении срока содержания Щеглова под стражей — в общей сложности до десяти суток — и выложил на стол все три тома уголовного дела.
Прочитав постановление, хозяин кабинета поднял на Брянцева насупленный взгляд:
— Какие основания?
У Брянцева нехорошо засосало под ложечкой: основания были достаточно полно изложены в постановлении. Значит…
Он постарался обрисовать ситуацию как можно красочней.
Молча выслушав и не задав ни одного вопроса, зампрокурора принялся листать «Дело». Наметанным глазом он выбирал самые уязвимые места. Вот тут и пошли вопросы.
Для большей убедительности Брянцев выложил на стол изъятые при обыске на квартире Полуниной фотографии, на которых смеющиеся Полунина и Щеглов стоят, держась за руки, на фоне заснеженных гор, по щиколотки в морском прибое. И еще десятка полтора выполненных фотоавтоматом черно-белых малоформатных кадров, запечатлевших сладострастные, ненасытные поцелуи дорвавшихся до свободы любовников.
Мельком глянув на фотографии, зампрокурора отпихнул их от себя пружинистым движением среднего пальца и продолжил ознакомление с «Делом».
Наконец, он поднял на Брянцева строгий изучающий взгляд.
Предупредил:
— Учтите, через семь дней вам надо будет принимать решение!
— Полагаю, уложимся в срок, — от волнения Брянцев не нашел более убедительных слов.
— Учтите! — повторил со значением зампрокурора и потянулся к ручке.
Поставив подпись, он тем же быстрым движением-щелчком среднего пальца отпихнул от себя постановление.
К половине четвертого Брянцев вернулся в изолятор. Дождался, пока в следственный кабинет привели Щеглова, и вручил ему постановление. Увидев, как побагровело у того лицо, как заходили на щеках желваки, Брянцев молча забрал у него бумагу, молча повернулся и вышел из кабинета.
А спустя часа два начальник следственного изолятора разыскал его по телефону и сообщил, что содержащийся в изоляторе Щеглов требует следователя.
«Он лишь случайно промахнулся…»
Ведя протокол, Брянцев едва поспевал за торопливой, беспорядочной, с перескоками и повторами, сиплой речью Щеглова:
«…Одиннадцатого августа ночью, где-то около двух часов, я пришел к Наде Полуниной. Она открыла окно, и я влез через него в большую комнату. Алексей спал в средней, а дети — в маленькой.
Надя постелила прямо на полу, опасаясь, что кровать будет скрипеть. Когда я разделся и мы легли, к нам в комнату неожиданно вошел Алексей. Включив свет, он увидел нас и, что-то крикнув, убежал на кухню. А через минуту вернулся с большим ножом в руке…
Нет, не так… Увидев нас на полу под одеялом, он дико закричал и кинулся на меня с кулаками. Но я успел ухватить его за обе руки и предложил выйти на кухню и поговорить. У меня на джинсах был ремешок. Я быстро выдернул его и…
Нет, не так… я вначале не собирался его убивать, только повалил и прижал ногой к земле…
Нет, это потом, а сначала мы на кухне… Он сел за стол и сказал мне: „Садись и ты тоже. Давай поговорим“. Я сел, и он спросил: „Ты что, хочешь с Надей жить?“. Я честно ответил, что хочу. И тогда он предупредил меня: „Смотри, плохо тебе будет!“. Я спросил, почему мне будет плохо. Он сказал: „Потому что я люблю Надю и так просто тебе ее не отдам!“. Я сказал: „Ты ж ведь ничего не можешь, а ей нужен настоящий мужик“. В ответ он заорал, что он еще молодой и что будет лечиться и выхватил из банки, которая стояла на холодильнике, кухонный нож с белой ручкой и длинным острым лезвием. С этим ножом он бросился на меня. „Убью! — крикнул он. — И тебя, и ее!“.
Я левой рукой выбил у него нож, а правой вывернул ему кисть. Нож упал на пол, а Алексея я сбил с ног подсечкой и прижал спиной к полу, держа за обе руки.
В это время на кухню ворвалась Надя, спросила: „Что у вас тут?“. Я сказал, что Алексей напал на меня с ножом. Она велела отпустить его. Но только я разжал руки, как он перевернулся на четвереньки и пополз под стол за ножом.
Я вытащил его из-под стола и велел сесть, успокоиться. И Надя ему тоже сказала: „Ты что, с ума сошел?“. Он уселся возле холодильника, а я разлил вино по стаканам. Выпили, посидели молча. Надя стояла в дверях, вся взвинченная. Алексей вдруг стал ее материть и велел уходить. Я тоже ей сказал, чтоб уходила. Сами, мол, разберемся. И она ушла к детям.
Мы с Алексеем еще немного посидели, покурили, и я решил пойти домой. Алексей молча закрыл за мной дверь. Но только я вышел со двора на улицу Калинина, как он догнал меня и сказал, что надо нам поговорить. У меня дома было вино, я решил сходить за ним и попросил Алексея подождать меня на углу возле парикмахерской.
Мои родители спали в своей комнате. Я не стал включать в прихожей свет и тихо прошел к себе. Посидел на диване, подумал. Возвращаться к Алексею не хотелось. И вообще он был мне, как говорится, до фени. Конечно, мешал он нам с Надей, но она уже решилась на развод, и я считал, что мне в их дела вмешиваться не надо.
А вернулся я к Алексею только потому, что был уверен: уж про вино он никак не забудет. Подождет-подождет у парикмахерской и припрется ко мне домой, начнет барабанить в дверь.
Дома он был мне совсем ни к чему. Поэтому я взял из своих запасов бутылку „Империала“ и также тихо, как пришел, выскользнул из квартиры.
Алексей первым делом спросил: „Вино принес?“. Я сказал, что принес, только забыл прихватить стакан. Предложил ему забрать бутылку и топать домой. Но он сказал: „Стакан найдется“. И потянул меня к школе. Там у въезда во двор стоят голубятни. Алексей пошарил в траве между ними и забором. Гляжу: в руке у него граненый стакан. Возле голубятен мы и пили. А разговор его был все о том же: оставь Надю, уйди, исчезни! Я сказал ему: пускай Надя сама решит, кто ей больше нужен. И тогда уж не знаю откуда он выхватил нож и кинулся на меня.
Я отскочил и бросился в глубь школьного двора, к мастерским. Еще подальше отбежал и остановился. Алексей тоже остановился и спросил: „Что, боишься?“. Я ответил, что уже резаный, хватит с меня. Тогда он опять кинулся ко мне с ножом в вытянутой руке. Я отскочил за яблоню, а он, погнавшись за мной, споткнулся и упал.
Я подбежал к нему, наступил на откинутую руку, в которой был нож, а коленом другой ноги уперся ему в спину между лопатками. Я велел ему бросить нож. Но он промычал какое-то ругательство и пригрозил меня убить.
Исключительно в целях самозащиты я выдернул из брюк ремешок и стал на всякий случай подсовывать ему под шею. Но пока я возился с ремешком, Алексей изловчился, высвободил правую руку с ножом и занес ее для удара мне в печень. Я непроизвольно потянул за концы ремешка…
Сейчас не вспомню, сколько времени прошло. Я находился в состоянии сильнейшего возбуждения и плохо соображал, что делаю. Но когда Алексей захрипел, я тотчас отпустил концы ремешка и стал трясти его за плечи. Я совсем не хотел его убивать, это получилось случайно. Я даже пытался делать ему искусственное дыхание, но было уже поздно…
Первой моей мыслью было пойти в милицию и рассказать все начистоту. Но потом я подумал, что мне с моей судимостью вряд ли кто поверит. И никуда не пошел.