Марийка выпила кофе и теперь вертела перед собой чашку, рассматривая ее дно.
— Вы гадаете на кофейной гуще?
Петринский обиженно замолчал, задетый тем, что его прервали.
— Я вижу здесь какую-то птицу, — продолжала девушка, — павлина… Взгляните… ну чем не павлин!
Он встал и отошел к окну. На дворе по-прежнему валил снег. В соседней комнате старуха храпела, словно ее душили космические духи. В душе писателя громоздились, наступая одна на другую, печальные, грустные мысли. Он был не только суетным, но к тому же и мнительным. И сразу же принял на свой счет «павлина», которого увидела на дне чашки Марийка.
— Раньше бабушка очень хорошо гадала на кофейной гуще, — продолжала девушка. — Она, например, предсказала мне развод… Вы под каким зодиаком родились? Под Скорпионом? Говорят, что это очень хороший знак. А я Лев. Родилась пятого августа… Будьте осторожны! Лев не любит, когда ему противоречат!
Петринский стоял к ней спиной, всем своим видом показывая, что все еще сердится за то, что она разрушила его космическую теорию и оборвала вдохновенную речь. Даже взглянул на часы, показывая, что ему уже пора. Марийка продолжала болтать и обижать его, живописно описывая павлина, его распущенный хвост и длинный клюв, похожий на авторучку. Даже попросила Петринского подойти и поглядеть на павлина. Но он не послушался. Вместе этого подошел к двери и зажег лампу. Все сразу же преобразилось, даже павлин из чашки исчез. В кухоньке стало как-то интереснее, веселее. Марийка оставила чашку в сторону и начала хозяйничать. Она решила приготовить для гостя яичницу, предположив, что он порядком проголодался. Тот бурно запротестовал, заявив, что приглашен на ужин к деду Стефану. Но девушка и слышать ничего не хотела. Плитка уже нагрелась, а яйца взбиты с мелко накрошенной брынзой. Гость подчинился, сел на топчан и начал разглядывать «интерьер»: полки, тарелки, над топчаном — шитый коврик, картина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Куда пойдешь? Ночь такая длинная, что можно с ума сойти, пока наступит новый день. И он постепенно успокоился, посматривая время от времени на хозяйничавшую Марийку в пестром переднике.
— Что-то я не вижу у вас книг! — язвительно сказал Петринский.
— Они не здесь. Я держу их там, в бабушкиной комнате.
И, помолчав, неожиданно добавила:
— Вы читали «Капитана Немо»?
Фантаст вытаращил глаза.
— Между прочим, ваш коллега, — продолжила Марийка, — он изобрел подводную лодку! А вы что изобрели?
— Вертолет.
— Неужели?
— Да, за пять лет до того, как его внедрили в производство, я уже летал с моим героем над крышами Софии.
— Браво.
— Вы не верите, но это факт!
Снаружи послышались шаги и говор. Марийка подошла к окну, прикрываясь от мешавшего ей света ладонями, и долго всматривалась в темноту. Потом с какой-то торжественностью сообщила:
— Близнецы идут!
Петринский озадаченно посмотрел на дверь. В сенях уже громыхали сапоги. И в следующую минуту в комнату ввалились двое мужчин, совершенно одинаковых, русоволосых, розовощеких, в длинных тулупах. С их приходом сразу же запахло овцами. Марийка попыталась было выдворить их обратно в коридор почистить сапоги, но они уже топали в кухне, отряхиваясь от снега, говоря наперебой, так, что ничего нельзя было понять. Только потом, когда они немного успокоились, стало ясно, что дядя Стефан послал их на розыски гостя, затерявшегося где-то в селе, и они едва его нашли.
— Ничего не понимаю, что вы говорите! — прервала их Марийка. — Говорите медленнее и по очереди.
Близнецы снова затараторили, указывая на Петринского. Он сжался у окна, словно готовый в любой момент сбежать. Но тулупы уже приближались. Наверное, боялись, что он может выскользнуть из рук, а ведь они так долго его разыскивали по всему селу.
— Дядя Стефан, — снова начали они, — приготовил свиные отбивные… Мясо моя жена принесла.
— А моя — кровяную колбасу! И наденицу!
— А студень?
— Его лучше всего с чесноком…
— А тушеное мясо?
— С вином…
— Для начала немного виноградной ракии…
— Можно и сливовой…
— Нет, уж лучше виноградную!
Близнецы возбужденно спорили. От их тулупов исходил такой густой овечий запах, что Петринский зачихал. Марийка засмеялась, склонившись над плиткой.
— А от меня — яичница! — отозвалась и она, размахивая ложкой, выбрав небольшую паузу, когда Петринский снова чихнул и близнецы удивленно замолчали. — И по чашечке кофе.
— Нет! Нет! — снова гаркнули тулупы. — Никакого кофе! Кофе — это городская выдумка!
— А овечья брынза? — взревел один из них. — Овечья! В Софии ее не найдешь!
— А молочный поросенок?
— Поросенок завтра!
— Поросенок завтра!.. Правильно!
Петринский снова чихнул. В это время Марийка начала ему объяснять, кто такие Близнецы и как их зовут. Одного звали Пеньо, а второго — Нено. Но кто из них Пеньо и кто Нено, она и сама не знала.
— Сколько раз я им говорила придумать какой-нибудь отличительный знак, — не слушают!.. Вот сейчас меня хоть убей, не могу сказать, где Пеньо, а где Нено… Броде бы ты Нено, а ты Пеньо, да? Правильно?
Близнецы счастливо засмеялись.
— Большая шутница эта наша Марийка! — кричали они наперебой. — Заставляла нас прицепить сережки, чтобы различать…
— Меня заставляла…
— И меня, и меня. Скажи, Марийка.
— Откуда я знаю! — смеялась девушка. — Все равно! Лишь бы хоть как-то различать!.. А сейчас берите яичницу и отправляйтесь… Я не пойду. Останусь с бабушкой.
— Нет, нет! — снова закричали Близнецы. — Без тебя мы никуда не пойдем!
— Прошу вас!
— Да как же без тебя?.. Песни, танцы-манцы… Как же так? Мы на тебя обидимся! Так и знай…
— Не могу, бате[2] Нено.
— Я Пеньо…
— Да, бате Пеньо…
— Нено, это он Пеньо…
— Конечно, конечно… Лыко да мочало — начинай сначала… Все равно.
— Нет, Марийка, не все равно! — смеялись они. — Не все равно!
— Да ну вас! — махнула она рукой. — Отправляйтесь, отправляйтесь!.. Давайте сегодня мужской компанией, а я завтра вечером приду… Где будет пирушка?
— Сейчас у дяди Стефана, а завтра у нас, у нас! — закивали тулупы, добравшись наконец до писателя.
Они встали по обе стороны от него, осторожно и с любопытством к нему прикасаясь. Еще бы! Впервые им довелось увидеть живого писателя! И от этого они были в полном восторге. Арестованный Петринский беспомощно пожимал плечами. У него уже не было сил даже чихнуть.
— Что же поделаешь, товарищ Петринский, — успокоила его Марийка, — народ! Вот он какой… Пеньо и Нено оба знатные чабаны, победители республиканского соревнования, хотя все еще и посматривают в сторону своего, частного!
— Марийка! — повысили голос Близнецы. — Не смей! Не ставь нас в неловкое положение перед товарищем писателем! Еще возьмет да опишет нас в каком-нибудь отрицательном образе.
— Он о чабанах и пастухах не пишет.
— А о чем пишет?
— О луне и звездах.
— Правда, товарищ писатель?
— Правда.
— Что там такое есть-то? Ты там был?
— Мы, писатели, бываем везде… в своем воображении!
Близнецы вдруг посерьезнели. Один из них сделал шаг вперед и открыл дверь, пропуская вперед необыкновенного человека, который пишет о луне и звездах.
— Как объединенные в кооператив земледельцы, мы получаем газету «Земеделско знаме», но таких рассказов еще не читали… Приходи к нам в горы, в овчарни, посмотри, что в мире происходит! А запахнет весной… запоют эти наши соловьи да ягнята заблеют… Вот тогда садись и пиши!
Петринский молчал, вконец обессиленный запахом, исходившим от овчинных тулупов. Во дворе Близнецы еще крепче зажали его между собой, чтобы случаем не оступился и не покалечился.
От чабанов крепко несло не только овцами, но и виноградной ракией.
5
Над Сырнево, на широких горных полянах, паслись стада. Зимой они спускались в село, а летом до поздней осени колокольчики звенели то в одном, то в другом конце высокогорных пастбищ, под самыми вершинами и облаками. Не слыхать было медных кавалов да покрикивания чабанов, как раньше; не было кизиловых пастушьих посохов. Разве что из транзисторов доносились народные мелодии да монотонный голос диктора, сообщавшего прогноз погоды. А погода здесь отличалась непостоянством: то шли дожди и молнии перечеркивали небо из конца в конец, то раскаты грома проносились над долиной; то вдруг шел град, крупный, как фасоль; а то наступала засуха и растрескавшаяся земля впитывала без остатка воды Сырненки и горных источников. Оголодавшее стадо блеяло тогда среди высохшей травы и пыли, собака лежала в тени и отчаянно оборонялась от мух, которые ошалело лезли в глаза, нос, пытаясь скрыться от зноя. Время от времени она щелкала зубами, зевала, дремала под монотонное и жалобное жужжание мошкары.
В такие дни Близнецы спали в самой густой тени рядом с овчарней, позабыв и про стадо, и про волков. Стадо само паслось и возвращалось вечером обратно, а волков в сырненских горах не видели с военных лет. То ли их перебили, то ли отравили или они сами ушли — никто не знал. Даже забыли, как они выглядят. И когда случалось поехать с детьми в Софию, водили их в зоопарк показать волков. А что уж говорить о медведях — медведей не было и подавно! Рассказывали, правда, о какой-то медведице-стервятнице, которая жила в глубоких ущельях, но никто ее не видел и уж, конечно, не знал, где ее берлога. И на этого зверя тоже ходили смотреть в зоопарк. Ну, а иной живости хватало — кое-где встречались серны, зайцы, лисы; на скалах можно было увидеть и дикого козла, а под ними и заплутавшего перепуганного фазана; иногда над стадом и сонными чабанами реял орел. Но он очень редко решался спуститься и схватить ягненка, как бывало раньше. Другие времена были тогда! Тогда орлы крали не только ягнят, но и овец, которых относили в глубь гор тилилейских, где спокойно их съедали, обеспечивая пропитание и гиенам, да и другим хищникам… Сейчас и орлов не было. Чабаны спали, укрывшись болониевыми куртками, или слушали транзисторы.