— Не люблю я крепких напитков, — сказал он, глядя в сторону Петринского, — вино — это другое дело. Его весь народ пьет.
Петринский молчал, склонившись над тарелкой. Он уже выпил две рюмки ракии и намеревался выпить третью. А тут еще бай Стефан показывал ему на кувшин с красным вином:
— Моя жена, вечная ей память, умела делать вино, хотя и капли в рот не брала.
— Таких людей больше нет! — подтвердили Близнецы. — Правда, Влаев?
— Да, — подтвердил Влаев. — Сейчас каждый стремится пожить в свое удовольствие.
— Особенно молодежь, — продолжали Близнецы.
— Мои дети не пьют.
— Не пьют, когда нечего пить! — посмеивались Близнецы.
— Они трезвенники.
— …Особенно что касается виски! — сказал Пеньо.
— А вот я виски не пробовал, — пожаловался Нено. — Верно, что оно пахнет клопами?
Все повернулись к Петринскому, чтобы он объяснил, чем пахнет виски. Но Петринский не отвечал, потому что его рот был набит кровяной колбасой. Влаев подал бай Стефану знак наполнить стакан гостя, пора, дескать, переходить на вино.
— С вином, — объясняли Близнецы, — кусок в горе не застрянет.
Влаев снова толкнул их под столом, потому что как раз в этот момент Петринский прилагал неимоверные усилия, чтобы проглотить непрожеванный кусок кровяной колбасы.
— Пей, товарищ, пей! — посоветовали Близнецы. — Вино помогает.
И как по сигналу подняли стаканы. Тост произнес Влаев — о литературе, о духовной пище, в которой нуждается каждое живое существо.
Петринский влил весь стакан себе прямо в горло, не поблагодарив оратора. На его глазах выступили слезы, но не от умиления, а потому, что непрожеванный кусок с трудом протиснулся в глотке. Близнецы подумали, что он расчувствовался, и прониклись к писателю еще большей любовью, восхищаясь его чувствительной душой.
Влаев снова наполнил стаканы.
«Этот идиот решил меня напоить, — подумал Петринский, — но мы еще посмотрим, кто кого!»
Влаев вновь наполнил стакан. Петринский снова выпил. Сознание его все еще не затуманилось. Он видел, как за окном идет снег, и этой красоты и покоя не могли нарушить даже Близнецы, уже затянувшие «Хей, родной ты наш Балкан».
Но к полуночи компания разошлась вовсю. Каждый делал все, что заблагорассудится. Близнецы совсем развеселились. Не помогали даже пинки Влаева под столом. Бай Стефан, плюнув на запрет доктора, тоже порядком опьянел, и потому первым отправился в свою комнату. Потом ушли Близнецы. Точнее, за ними пришли жены и увели, набросив им на плечи тулупы, чтобы не простудились. Петринский отправился спать последним. Влаев услышал его шаги наверху и вышел, чтобы помочь улечься в постель. Печка в комнате уже давно погасла, и чтобы Петринский не простудился, Влаев накрыл его двумя толстыми одеялами. Поставил в изголовье и кувшин с водой на случай, если ночью захочется пить. «Известь гасится водой, — сказал он, — так и после виноградной ракии и свиного сала».
«Как бы не стало ему плохо!» — подумал Влаев, спускаясь в кухню.
Там уже никого не было. Влаев оглядел стол с объедками и взялся за уборку. Сначала убрал хлеб и мясо. Потом сгреб в целлофановый мешок обглоданные кости. Дома его ждали несколько собак, которых он выращивал и продавал местным охотникам. Его собаки славились особым умением выслеживать и поднимать дичь. В округе их даже прозвали «влаевские собаки». Конечно, это только подзадорило энергичного собачника в его стараниях. Он собирался уволиться с консервной фабрики, где работал заготовителем, — останавливал только вопрос с пенсией. Стаж у него уже был, но до шестидесяти лет еще было далеко. Кроме того, у него на шее висели студент и студентка. И жена-транжира, которая только и знала, что шить себе новые туалеты. Ждал своей очереди и недостроенный дом, в котором он успел побелить пока только две комнаты, где уже жили квартиранты. Сам же с женой ютился в кухоньке, там они и жили зимой и летом. Они привыкли к скулежу слепых щенков. Снабдился Влаев и научной литературой — английской книгой с фотографиями самых разных пород собак. Мечтал он о будущем питомнике, который собирался организовать в Сырнево. Там, по его словам, имелась подходящая «база». Да и место он выбрал подальше от завистников, а их в городе было на каждому шагу.
Размечтавшись, Влаев заботливо убирал остатки трапезы, не переставая жевать, запивая вином. Слил в бутыль и недопитое из стаканов, «чтобы не пропало даром». Конечно, собаки вино не пили, но жена его любила. Да и он сам от добра не откажется. И от вина, и от сала, и от копченых окороков.
Дружба между Влаевым и старым Чукурлиевым зародилась во время одной большой охоты, на которой присутствовали «шишки» из Софии и округа. Влаев был главным организатором этой незабываемой охоты, длившейся три дня и три ночи. Все это время собачник жил у бай Стефана, потому что дом у него был удобный, да и мешать было некому. Там он спал. Оттуда отдавал распоряжения, что и как делать. Старику Влаев понравился. Тем более что тот подарил ему щенка, которого старик заботливо вырастил и как старый заправский охотник натаскал на птицу.
Постепенно дружба крепла. Через неделю-две Влаев приезжал в Сырнево и останавливался у старого Чукурлиева, как у себя дома. Там он спал, ел и пил, набивая сумки продуктами для себя и для собак. И все разговоры были у них об охоте, о собаках. А Стефана Чукурлиева, как говорили односельчане, хлебом не корми, только дай поговорить на эту тему. И вот однажды кто-то написал его сыну, железнодорожнику в Русе: «Митка, приезжай, образумь отца, а то Влаев совсем оплел его своей паутиной. Положил он глаз на дворовый участок. Будет строить там псарню».
Железнодорожник вскипел. Сел в машину и примчался в Сырнево.
— Что с тобой происходит, отец? — раскричался он с порога. — Что это за безобразие?.. Люди над тобой смеются… Говорят, что ты усыновил Влаева… Это правда?
— Глупости!
— Никакие не глупости… Мне все известно…
Старик начал оправдываться. Но сын продолжал:
— Я тебе запрещаю пускать его в дом!.. Встречу его еще раз здесь — пристрелю… Так и знай!
И старик пообещал сыну не пускать больше Влаева, но тот продолжал приезжать в Сырнево, только старался не попадаться железнодорожнику на глаза. Они словно следили друг за другом: как только один уезжал из села, приезжал другой. А старик только беспомощно разводил руками, ему было неудобно прогнать нахала.
Влаев как всегда спокойно хозяйничал в доме Чукурлиева. Собрал все, что только можно было собрать в целлофановые мешки, засунул их под топчан и снова поднялся наверх, в «свою комнату»; сейчас там спал и писатель. Быстро юркнул под одеяло и накрылся с головой, чтобы не слышать храпа соседа. Метель улеглась. На оконных стеклах расцвели, переплетаясь и искрясь от лунного света, ледяные цветы.
Рано утром, еще до рассвета, Петринский проснулся от холода, потому что во сне сбросил с себя одеяла. Долго вертелся, пока их поправлял, а потом снова засунул голову под подушки и заснул. В это время Влаев встал, затопил погасшую печку и долго смотрел на кровать спящего. Кроме кучи одеял, ничего не было видно, лицо было закрыто.
А снаружи уже просыпались обитатели хозяйственного двора: квохтали индюшки и куры, хлопали крыльями петухи, удивляясь выпавшему ночью снегу, который покрыл и двор, и крыши домов. Из конуры подавала голос собака. Слышался и голос бай Стефана. В соседнем дворе, где жили Близнецы, кто-то рубил дрова. Со стороны реки доносилось мычание коров, их вели на водопой. Вставало солнце, переливаясь всеми оттенками от розового до лилово-красного. Лучи пронизывали замерзшие окна. Над заснеженными крышами вился дым.
Влаев долго мечтал, лежа в постели, представляя себе, как построит в Сырнево псарню. Потом заснул; когда он снова открыл глаза, Петринский уже проснулся, смотрел в потолок и курил свою первую утреннюю сигарету. Самое большое удовольствие ему доставляло курить в постели, обдумывать свои рассказы и романы и, как он выражался, бродить по звездам.
— С добрым утром! — прервал его мысли Влаев. — Как спали?
Петринский повернул голову — он совсем забыл о присутствии заготовителя, — и ему стало неприятно.
— Не замерзли? — продолжал любезно Влаев.
— Замерз. Что-то голова побаливает.
— Хотите аспирин? Западногерманский, «Байер»!
— Спасибо. Пройдет.
— Не надо было мешать напитки. Я никогда не смешиваю, принцип у меня такой.
Петринский загасил недокуренную сигарету о железную спинку кровати и укрылся по самую шею, чтобы согреться, да и не хотелось выслушивать спозаранку поучения. Влаев встал, подошел к окну и начал делать утреннюю гимнастику, разводя руки в стороны и приседая, он неуклюже поворачивался, но каким-то чудом сохранял равновесие. Потом заготовитель принялся за массаж живота, похлопывая ладонями и пощипывая жировые складки. Завершил он зарядку бегом на месте, стараясь доставать пятками пониже спины.
— Зимой всегда прибавляю в весе, — сказал он, массажируя виски, — но в марте берусь за кросс.
Петринский снова закурил. Влаев быстро натянул брюки и убежал в кухню, чтобы не дышать табачным дымом.
Что происходило в кухне, Петринский не знал, но вдруг до него донесся шум и женский голос:
— А температура есть?
— Не знаю, — отвечал Влаев, — у меня нет градусника.
— Я принесу из амбулатории.
Услыхав этот голос, Петринский вскочил и первым делом взялся за электробритву. Пока он брился и приводил в порядок бакенбарды, Влаев поднялся наверх и сообщил ему, что санитарка пошла в амбулаторию за градусником.
Вся компания, за исключением Близнецов, была подвергнута медицинскому осмотру. Была измерена не только температура, но и давление. Оказалось, что все здоровы, но несмотря на это сотрудница медицинского учреждения заставила их принять по таблетке аспирина и выпить по стакану капустного рассола.
Доставая из-под кушетки свои целлофановые пакеты, Влаев не преминул вспомнить последнее постановление Совета Министров об экономии сырья, почти назубок цитируя соответствующие статьи.