Если мы продолжаем расти, то в определенный момент получаем опыт подлинной революции мышления, когда понимаем, что не существует никаких абсолютов. Сложность этого открытия обратно пропорциональна тому, сколь мало людей способно отпустить веру в то, что существует единственная Истина. Если мы действительно откажемся от поисков высшей истины, то придем к принятию факта, что всякое знание контекстуально относительно. И хотя не существует абсолютно правильных ответов и процессов, на пятой стадии мы начинаем видеть, что некоторые ответы и процессы лучше других. И у нас есть возможность оценить, чем именно одни истины лучше других, – не с большой буквы «И», но в рамках текущего контекста.
На данном этапе мы понимаем, что представитель другой культуры имеет равное право видеть мир иначе, чем мы. Мы учимся оценивать литературные произведения с учетом намерения автора, жанра, культурного контекста, цели и т. д., а не просто ориентируясь на высокие стандарты «великой литературы». Мы осознаем, что все религии предлагают духовные истины, и сами решаем, что в большей степени подходит нам.
На последних этапах модели Перри, с шестого по девятый, мы сталкиваемся с необходимостью взять на себя длительные обязательства с учетом изменчивости контекста. На шестом этапе мы приходим к мысли, что ориентиром в постоянно меняющемся контексте может стать принятое нами решение. В этот момент становится очевидной необходимость выбрать направление – в обучении, работе, личной жизни или духовной сфере. При этом нам не обязательно верить, что наша учеба или работа – «самые лучшие», партнер – идеален и послан нам свыше, духовный путь – «правильный», в то время как все остальные «ошибочны». Так принимаются обязательства, учитывающие относительность: человек делает выбор, который считает правильным для себя, и не ожидает, что он будет правильным для кого-то еще. Это дает вам возможность поддержать другого, когда тот берет на себя обязательства, отличные от ваших.
На седьмом этапе мы даем исходное обязательство; на восьмом на собственном опыте проверяем, что значит быть преданным своему выбору. Иными словами, мы выясняем, каково это – учиться или работать там, где мы решили, делить жизнь с партнером или осваивать выбранный духовный путь. Разумеется, в этот момент мы можем пересмотреть свой выбор и попробовать что-то другое. Но в конечном счете мы берем на себя окончательное, твердое обязательство (девятый этап) и осознаём, что именно этим выражаем себя в изменчивом мире[133].
На мой взгляд, существует и финальный этап, которого нет в схеме Перри – отчасти потому, что он выходит за рамки собственно учебной деятельности. Это возвращение к поиску абсолюта в духовном и мистическом аспекте. Юнг говорит о том, что это задача второй половины жизни, а не юности. И опять же, существуют уровни истины. Поиск вечных и универсальных законов отличается от наивного поиска «Истины», поскольку зрелый ищущий обладает пониманием сложности познания чего-либо. На заключительной стадии мы учимся у величайших мудрецов и гуру самых разных традиций.
Духовный путь суфизма, к примеру, помогает осознать, что высшая истина не обязательно «далека и сложна». Она лишь кажется таковой, поскольку люди ослеплены предвзятыми представлениями о реальности. Суфии учат, что понимание относительности знания – главная задача рационального ума. Но есть шаг за пределы рациональности. Для понимания высшей истины необходимо отделиться от мыслей и чувств и наблюдать за ними, не привязываясь. Состояние непривязанности позволяет постичь, что мы не есть наши заранее заготовленные мысли (какими бы глубокими они ни казались) и не наши эмоции (какими бы прекрасными они ни были). В этом состоянии у нас нет потребности в том, чтобы вселенная была устроена определенным образом, и мы получаем опыт проживания истины. Следует отметить, что в суфизме «истина» познаваема только на опыте – она не может быть измерена или передана словами.
Идрис Шах[134] объясняет, что интеллект – это «последовательность идей, которые поочередно захватывают ваше сознание». Соответственно, одного интеллекта недостаточно, как и недостаточно только эмоций, поскольку они неизбежно привязаны к определенному настроению или результатам. В суфийской традиции, продолжает Шах, есть уровень за пределами мыслей и эмоций: «истинный интеллект… орган восприятия и познания, присущий каждому человеческому существу»[135]. Этот истинный интеллект отвечает за мистические или трансцендентные переживания, которые позволяют на миг ощутить единство с мирозданием. Именно это единство, постигаемое всяким духовным путем, и есть любовь, соединяющая со всем сущим.
И все же Мудрец учит, что мы не достигнем этого мистического ощущения единства или высшей добродетели любви, если откажемся мыслить рационально. Действительно, сначала мы должны развить и разум, и сердце до высочайшего уровня: научиться понимать относительность истины рационально и чувственно, чтобы сохранять внутреннее безмолвие и открыться постижению новой реальности. Как ни парадоксально, но этого не произойдет до тех пор, пока мы полностью не осознаем, что невозможно знать хоть что-то наверняка. Каждый из нас погряз в своей субъективности во вселенной контекстуальной относительности. С этим осознанием мы можем отпустить себя, перестать работать над познанием и позволить истине войти в нашу жизнь как дар.
В определенный момент Мудрец перестает искать знание и получает мудрость, которая и составляет смысл его пути. В дальнейшем этот архетип учит, что мы не будем свободными до тех пор, пока не осмелимся отринуть иллюзии и привязанности и не начнем искать возможности для соединения своей воли с истиной. Мудрец никогда не борется с тем, что есть, но стремится углубить понимание того, какой может быть истина.
В пользу этого подхода убедительно высказывается Джон Хейдер в книге «Дао лидера»[136], переключая внимание с борьбы, действий и даже трансформации на простое движение к тому, чтобы понять и жить согласно истине в любой ситуации. Эту мудрость иллюстрируют и современные учения о ментальном и эмоциональном здоровье, где придается особое значение тому, чтобы отпустить притворство и в каждый момент жизни быть предельно искренним в отношении своих надежд, страхов, уязвимости и ран. До тех пор, пока мы носим маски и пытаемся казаться больше, чем мы есть на самом деле, нам не обрести мудрости.
Сложность для Мудреца заключается не столько в доступности высшей истины, сколько в способности впустить ее в себя. Если фотоаппарат плохой, то снимок даже самого прекрасного заката вряд ли получится. Точно так же если мы не разовьем разум и сердце, если не откроем душу, то никогда не сможем постичь высшую реальность, пусть она и совсем рядом – только руку протяни. Вот почему Сократ учил «познавать самое себя». Если мы не понимаем, через какой фильтр проходит истина, то никогда не догадаемся, насколько искажаем эту истину своим собственным субъективным, но неисследованным видением.
Мы нужны друг другу, поскольку в одиночку получаем опыт лишь субъективного восприятия Вселенной. Когда архетип Воина активен в жизни, мы можем вступать в дебаты, ожесточенно спорить и даже выступать в поход на то, что отличается от нашей правды. Когда в жизни доминирует Мудрец, мы способны осознать, что нам необходимо слушать друг друга, и только так мы сможем собрать части относительных истин воедино.
Кроме того, способность постигать истину каким-либо еще способом, кроме доступных нам органов чувств, – это великий дар. Мы не можем заставить себя обрести истину, но способны тонко настраивать инструменты сознания, сердца и Души и после смиренно ждать чуда. Великие Мудрецы знают, что только чудо может дать опыт максимального переживания реальности!
Угодив в ловушку теневого Мудреца, мы не столько теряем привязанность к реальности, сколько оказываемся отрезанными от нее. Внешние и даже внутренние события ощущаются нами как что-то очень далекое. Мы можем фиксировать происходящее, но чувств по этому поводу у нас нет. Мы немы и в полном оцепенении.
Мы одержимы непривязанностью, а потому не способны брать на себя хоть сколь-нибудь длительные обязательства, касающиеся людей, проектов, идей и т. д. Иногда мы обманываем себя, полагая, что это дает нам свободу. На деле никакой свободы у нас нет: просто мы слишком боимся обязательств и подлинной связи с кем или чем бы то ни было.
Более того, теневой Мудрец одержим тем, чтобы быть идеальным и правым. Он совершенно нетерпим к обычным человеческим чувствам и уязвимости. Такой Мудрец зачастую стремится к практике аскетизма и постоянно высмеивает себя или других за любые признаки несовершенства. На самом деле никогда и ничего не бывает достаточно хорошо для него.
Теневой Мудрец настолько сконцентрирован на относительности, что вообще не в состоянии действовать. Как можно действовать, говорит он, когда невозможно знать, что истинно? В таком случае человек не может посвятить себя отношениям, потому что не понимает, подходит ли ему партнер. Не может посвятить себя работе, потому что не знает, та ли эта работа. Он склонен к цинизму, так как остро чувствует собственную неспособность знать что-либо наверняка и страдает от несовершенства жизни.
Когда теневой Мудрец активен, мы попадаем в ловушку навязчивых мыслей, пытаясь разобраться во всем рациональными методами. Если мы не в состоянии с этим разобраться, мы чувствуем себя парализованными. Поскольку большинство важных решений в жизни не могут быть приняты рациональным, эмпирическим путем, когда мы проявляем упорство в этом, теневой Мудрец может захватить нас, и мы начинаем ходить по кругу.
Теневые Мудрецы также пытаются сделать мир менее таинственным, ограничивая способы восприятия реальности. Например, в академическом мире люди, у которых доминирует теневой Мудрец, приходят в ярость при мысли о любом ненаучном подходе. Как правило, они совершенно неспособны признать собственные субъективные предубеждения в предположительно