Это еще и аморальная, анархическая, дерзкая энергия, способная разрушать любые нормы и границы. Покладистость и послушность Простодушного, уязвимость Сироты лишь отчасти отражают то, что значит быть ребенком. Шут отвечает за неудержимое детское желание попробовать все и сразу и совершить что-либо запретное, а еще он обладает почти сверхъестественной способностью так соврать родителям, чтобы ему за это ничего не было. Да и в целом мы не считаем такое поведение чем-то плохим или явным злом. У детей мы называем это «шаловливостью», у взрослых – «безответственностью». При этом у нас есть все основания для беспокойства в случае с очень покладистыми детьми (да и взрослыми) – точно так же как и с теми, кто без конца постоянно попадает в передряги.
Есть множество историй о детстве Бала-Кришны. Он постоянно подшучивает над матерью и попадает в переделки. Однажды мать, уставшая от его игр, хочет его связать, но всякий раз, сколько бы веревки она ни взяла, ее оказывается мало. Наконец Кришна, увидев, как расстраивается мать, разрешает ей себя связать. В нашей культуре нет таких историй о Христе-ребенке, однако есть другая: «Через три дня нашли Его в храме, сидящего посреди учителей, слушающего их и спрашивающего их; все слушавшие Его дивились разуму и ответам Его».
Когда Шут преобладает в жизни, мы исследуем мир природного любопытства, созидаем просто из радости творчества и проживаем жизнь такой, какая она есть, не думая о завтрашнем дне и практически или совсем не беспокоясь об обычаях, традиционной морали или о том, что скажут другие. Из всех двенадцати архетипов, о которых мы говорили, только Шут знает, каково это – быть «здесь и сейчас».
Когда Шут активен, мы движимы любопытством и стремимся к исследованиям и экспериментам с жизнью. Это время, когда нас мало волнует ответственность, по меньшей мере по отношению к другим, поскольку больше всего мы хотим быть свободными. Это время свободы от обязанностей, обязательств и выполнения сроков. Даже отношения могут казаться нам чего-то безрадостным, и поэтому мы всячески избегаем их, а также любых форм собственности (ведь все требует определенной заботы).
Мы можем позволить себе абсолютное счастье выглядеть смешным, нетривиально одеваться, вступать в отношения с теми, кто может казаться другим совершенно неподходящими для нас. Наше поведение может быть диким, странным и эксцентричным, и это приносит абсолютную радость. Шут – архетип странных подростковых нарядов, но он также может возникнуть вновь и в середине жизни. И конечно же, это наша подростковая часть, которая продолжает проявляться во взрослой жизни. Как джокер в колоде карт, он выскакивает из ниоткуда.
Когда мы выполняем обязательства взрослого человека, Шут чаще всего отдыхает. Однако он может добавить перца в работу и личную жизнь, если мы хоть немного подпустим его к себе. В преклонном возрасте именно Шут позволяет нам перестать жить в категориях целей и достижений и начать наслаждаться жизнью самой по себе, день за днем. На всем жизненном пути Шут спасает нас от скуки тем, что бесконечно изобретателен и легко увлекается, а также от экзистенциального отчаяния: для него слишком важно то, что происходит «здесь и сейчас», в моменте, чтобы терять энергию, беспокоясь о порядке или здравом смысле. Когда Шут активен, мы бодры и веселы, хотя и можем порой попадать в передряги. Когда в жизни слишком мало этого архетипа, мы можем стать педантичными, подавленными, скованными. Мы можем испытывать депрессию и отсутствие аппетита, уставать, скучать или практически не реагировать на то, что окружает нас.
Шут нередко возникает в моменты, когда нам особенно больно. Умирает близкий, мы теряем возлюбленного или работу, веру в себя и вдруг внезапно обнаруживаем, что хохочем. Так Шут напоминает, что в жизни все не так и плохо, даже в самые ужасные моменты.
В принятии решений, при выборе друзей, работы, возлюбленного, мировоззрения и даже духовного пути, Шут почти всегда опирается на принцип удовольствия. Если что-то доставляет ему удовольствие, он очень этому рад. Если вызывает негативные эмоции – это плохо. У Шута есть жажда жизни. Идеи переполняют его. Он стремится к чувственным наслаждениям и жизненном опыту во всей его полноте, даже высшему блаженству. Часто именно жажда нового и приключений мотивирует героя к путешествию.
Шут – это архетип, который больше других помогает нам в борьбе с абсурдностью современного мира и безликой, аморфной современной бюрократией, где никто не берет на себя личную ответственность, ожидается соблюдение правил, какими бы абсурдными они ни были, а эффективность ценится превыше всего.
Шут как Трикстер получает удовольствие от нарушения правил и, за исключением своей теневой формы, полон добрых намерений и вполне добродушен. Он нарушает социальные нормы в юмористической форме, что помогает избежать враждебности.
Шут иногда добивается своего только потому, что попросту не знает, что может быть иначе. Уильям Уиллфорд отмечает, что герой часто начинает как Шут. В сказке братьев Гримм «Золотая птица», как и во многих других сказках, двое старших братьев терпят неудачу, поскольку решают задачу обычным, «мудрым» способом, в то время как младший, наивный и неопытный и потому более открытый для новых творческих идей, добивается успеха и руки принцессы[140].
Вклад Шута – несгибаемая жизнестойкость, способность подняться и пробовать вновь. Часто герои мультфильмов – это фигуры Шута. Они стреляют друг в друга, переезжают друг друга бульдозерами только ради радости погони и преследования. Но никто из них по-настоящему никогда не страдает.
Без Шута мы не способны наслаждаться жизнью такой, какая она есть, ради самого процесса. Шут знает, как наслаждаться даже самыми негативными сторонами жизни – хотя бы их драматизмом. Эта часть нас дает место надежде, когда надеяться, в общем-то, не на что. Разве в такие моменты можно обойтись без Шута?
Наше общество крайне привязано к серьезности и, как следствие, к трагичному или (что хуже) ироничному взгляду на жизнь. Энид Уэлсфорд[141] завершает свою книгу «Шут: его история в социуме и литературе» (The Fool: His Social and Literary History) следующим наблюдением: «Романтическая комедия – это серьезная литература, поскольку является предвкушением истины; Шут мудрее Гуманиста, и клоунада не так поверхностна, как обожествление гуманизма»[142].
Шут, божественный или человеческий, – наша связь с детской спонтанностью. Когда Шут принимает обличие Трикстера, он нарушитель правил, игрок и почти всегда аферист. Когда он просто Шут, то полон творческих замыслов и всегда готов придумать что-то новое, чтобы избежать скуки. Вакджункага, Трикстер из цикла Виннебаго, убеждает уток, что споет для них, если только те исполнят для него танец с закрытыми глазами. И пока они танцуют, он поочередно душит каждую и складывает в мешок до тех пор, пока несколько уток не спохватываются и не улетают. Его действия, хотя и фатальные для уток, не кажутся злодейскими. Просто он в очередной раз обращается к своей ловкости, чтобы получить лучшее от уток и раздобыть себе хороший ужин.
Шут наслаждается состязанием умов даже в самых опасных обстоятельствах. Возможно, побочным продуктом трикстерского упоения розыгрышами, жульничеством и получением своего через хитрость является то, что Шута очень непросто обвести вокруг пальца. И хотя он насквозь видит манипуляции других и его не так просто одурачить, как Простодушного, Шута очень легко поймать на крючок, потому что ему нравится игра. Часто Шут играет роль Простодушного или обманутого, чтобы перехитрить человека, который пытается его обмануть, например, притворяясь новичком в бильярде или картах, чтобы сорвать большой куш.
На самом нижнем уровне игра ведется только для личного наслаждения или ради радости игры. Дети наслаждаются игрой и ненавидят скуку. Если им недостает конструктивных игр, они будут играть в деструктивные, например в «чехарду», демонстрируя сверхъестественную способность знать, что точно привлечет внимание их родителей или учителей.
Для детей совершенно нормально шуметь и веселиться большую часть времени, так как это напрямую связано с развитием их естественных способностей к творчеству.
Когда мы заставляем маленьких детей сидеть смирно в школе за скучными, однообразными занятиями, стоит ли потом удивляться, что вырастает не особо творческое поколение. А уже потом крупнейшие корпорации тратят огромные суммы на то, чтобы научить топ-менеджмент играть и мыслить креативно.
Большинство взрослых действительно большую часть времени проводят за играми, и это не только карты, теннис или шарады. Они играют «в политику» на работе, дома, в сообществах или в собственно политических организациях. Они же играют в «чехарду», когда становится слишком скучно, создавая «драму» и кризисы, чтобы жить при деле. Эрик Берн в книге «Игры, в которые играют люди»[143], посвященной транзактному анализу, приводит примеры взрослых игр. Он поясняет, что, пока мы в них играем, мы не проявляемся по-настоящему и не способны к близости. Опасность этих игр не в том, что люди в них играют, а в том, что они обманываются своим Трикстером и даже не подозревают об этом. Обычно это значит, что их Шут подавлен или владеет ими в теневой форме. Гениальность транзактного анализа в том, что он дает людям возможность распознать игры и сделать осознанный выбор, играть в них или нет.
Когда мы учимся осознавать игры, в которые играем, они могут использоваться для гораздо более высоких целей, чем просто развлечение, получение преимущества или радость отмщения. Дон Хуан, шаман из книг Карлоса Кастанеды, обманом заставляет Кастанеду видеть мир с другой перспективы. Большинство величайших учителей научились обманом вызывать у свои