А мешало, оказывается, многое. То, что Онегин несчастлив, не вина его, а беда. Ему живется трудно:
Недуг, которого причину Давно бы отыскать пора, Подобный английскому сплину, Короче: русская хандра Им овладела понемногу; Он застрелиться, слава богу, Попробовать не захотел, Но к жизни вовсе охладел.
(Курсив Пушкина.)
Евгений не сразу примирился с горьким своим разочарованием, с ощущением своей ненужности:
Онегин дома заперся,
Зевая, за перо взялся,
Хотел писать, - но труд упорный
Ему был тошен; ничего
Не вышло из пера его,
И не попал он в цех задорный
Людей, о коих не сужу,
Затем, что к ним принадлежу.
Не может и не умеет Онегин того, что умеет и может Пушкин: «задорный цех» поэтов - не для него, и дело не только в том, что у Пушкина есть талант, а у Онегина - нету. Ведь Евгений даже книги читать не способен:
Отрядом книг уставил полку, Читал, читал, - а все без толку; Там скука, там обман иль бред; В том совести, в том смысла нет...
Беда Онегина в том, что «труд упорный ему был тошен». В нем живы ум, совесть, мечтания, но нет у него способности действовать, быть активным, трудиться, верить людям - той самой способности, которой, наперекор своему веку, обладали Пушкин и его друзья.
Пушкин, Чаадаев, Онегин, Чацкий, Молчалин, Борис Друбецкой, Пьер Безухов, Рылеев, Кюхельбекер, Ре- петилов, Петя Ростов, Грибоедов - все это люди примерно одного поколения. (Примерно - потому, что точный ровесник Онегина - один Петя Ростов; Пушкин и Кюхельбекер моложе, остальные - старше.) Но это именно и есть то поколение, которое сформировалось в первые годы царствования Александра I, - годы, наполненные либеральными обещаниями и относительной свободой после тирании Павла I. Это поколение приняло на свои плечи войну 1812 года и дало России декабристов. Почему же люди этого поколения - и реальные исторические лица, и литературные персонажи - почему они такие разные?
Мы и сейчас часто говорим о поколении в целом, совсем не учитывая того, что каждая возрастная группа людей вовсе не одинакова, что в каждом поколении есть свои борцы и мыслители, герои и философы, трусы и подлецы, карьеристы и стяжатели; есть свои яркие, выдающиеся личности - по ним-то мы чаще всего и судим обо всем поколении.
Но рядом с Чацким стоит Репетилов - пустой болтун, унижающий то дело, которому служит Чацкий. И Молчалин - сверстник Чацкого, а в то же время - враг его, может быть, опаснейший. И рядом с Пьером Безухо- вым живет Николай Ростов - милый, добрый человек, средний помещик; он искренне любит Пьера и все же, не колеблясь, обещает пойти против него с пушками, если Аракчеев пошлет...
Это - полюсы поколения, крайние точки. Онегин не стоит ни на одном из полюсов. Он умен и честен настолько, чтобы не довольствоваться жизненными идеалами Берга или Бориса Друбецкого, чтобы не жить, как Молчалин; но у него нет того глубокого понимания жизни и людей, той силы личности, которая помогла бы ему выбрать свой путь. Так что же в таком случае привлекает Пушкина в Онегине? Только его неудовлетворенность светскими буднями? Или еще что-то? Ответ на этот вопрос дан в строфе XLV:
Мечтам невольная преданность, Неподражательная странность И резкий, охлажденный ум.
Для меня главное в этом сжатом рассказе о характере - «мечтам невольная преданность». Каким мечтам? О чем может мечтать человек, все испробовавший и ничего для себя не нашедший?
Может быть, именно из-за этой преданности мечтам Онегин «застрелиться, слава богу, попробовать не захотел». Он все-таки надеялся, все-таки верил, что есть какая-то другая жизнь - не та, которой живут Друбецкие и Скалозубы, - пусть еще недоступная ему, но должна же она быть! Эту веру, эту надежду и ценит в нем Пушкин, а к разочарованности своего героя поэт относится сочувственно, но в то же время с иронией.
Строфа XLVI кажется, на первый взгляд, очень понятной:
Кто жил и мыслил, тот не может В душе не презирать людей; Кто чувствовал, того тревожит Призрак невозвратимых дней; Тому уж нет очарований, Того змия воспоминаний, Того раскаянье грызет... -
все это написано без кавычек, очень серьезно, и неискушенный читатель совсем уж начинает думать, что сам Пушкин «не может в душе не презирать людей», но вдруг видит следующие строки:
...Все это часто придает Большую прелесть разговору. Сперва Онегина язык Меня смущал; но я привык К его язвительному спору, И к шутке, с желчью пополам, И к злости мрачных эпиграмм.
Мы еще много раз увидим: «Онегина» нельзя читать бездумно - запутаешься. Пушкин многое говорит не прямо, не в лоб; он верит уму и догадливости читателя, ждет серьезного отношения к своим стихам. Вот и здесь вся первая половина строфы - это слова Онегина, привычные, уже стершиеся слова, много раз им повторявшиеся, о презрении к людям, о том, что «нет очарований», - а
Пушкин тонко и мудро иронизирует над этими фразами Онегина: «Все это часто придает большую прелесть разговору» - и только! Все эти мрачные речи Онегина несерьезны для Пушкина, он-то знает другое: и люди бывают разные, и очарования в жизни есть всегда, надо уметь их найти - вот в чем задача!
Пушкину ведь очень нелегко жить - гораздо труднее, чем Онегину. Вот они бродят вдвоем по набережной - один разочарован в жизни, нет у него ни друзей, ни любви, ни творчества, ни радости; у другого есть все это, но нет свободы - его высылают из Петербурга, он себе не принадлежит... Онегин свободен, но зачем ему свобода? Он томится и с ней, как без нее, он несчастлив, потому что не умеет жить той жизнью, какой живет Пушкин. А Пушкин счастлив все равно, даже лишенный свободы, даже высланный из Петербурга: он умеет так много - и мечтать, и любить, и работать!
Онегину ничего не надо - и в этом его трагедия. Вот он получил наследство от отца - и предоставил его заимодавцам, «большой потери в том не видя». Вот он приезжает в доставшееся ему после смерти дяди имение:
Два дня ему казались новы Уединенные поля, Прохлада сумрачной дубровы, Журчанье тихого ручья; На третий роща, холм и поле Его не занимали боле; Потом уж наводили сон...
Это Пушкин так видит: «уединенные поля, прохлада сумрачной дубровы, журчанье тихого ручья...» Это для Пушкина «роща, холм и поле» - ценности громадные, а Онегину все равно, он ясно видит, «что и в деревне скука та же»...
Мы приближаемся к концу первой главы. Состоялось наше знакомство с автором романа и с его героем. По возрасту Пушкин моложе Онегина. Но поэт - незаурядная личность, человек яркий, талантливый, и естественно, что он более мудр, чем Евгений, что внутренний мир его более глубок. Духовные поиски, метания и потери Онегина знакомы Пушкину, он прошел через разочарование, хандру, опустошенность - и преодолел эти «болезни века». При всей симпатии автора к герою, при общем воспитании, общем для обоих недовольстве миром, в котором они живут, между Пушкиным и Онегиным есть громадная разница: они по-разному воспринимают жизнь и людей. Читая роман дальше, мы увидим, как много бед принесли Евгению его холодность, его равнодушие к людям, его тоска и опустошенность...
Конечно, когда мы говорим об Онегине, мы не можем не учитывать и не обвинять сформировавшую его среду, его век, его окружение - они отняли у Евгения умение любить жизнь и наслаждаться ею. Но, читая Пушкина, я, сегодняшний читатель, думаю о сегодняшнем дне. И вижу людей, которые скучают сегодня, когда никто не отнимает у них радостей жизни, просто они не хотят научиться ценить эти радости - научиться тому, что так великолепно умел Пушкин:
Я был рожден для жизни мирной, Для деревенской тишины: В глуши звучнее голос лирный, Живее творческие сны. ...Цветы, любовь, деревня, праздность, Поля! я предан вам душой.
Цветы, любовь, деревня - понятно: всему этому можно быть преданным душой. Но праздность? Ведь именно она опостылела Онегину, от нее бежал он из Петербурга. Как же ею может дорожить Пушкин?
Праздность, как и деятельность, бывает разная. Томительное безделье Онегина не имеет ничего общего с праздностью, знакомой Пушкину, - когда одинокие прогулки или часы, проведенные в сумерках у камина, наполнены мыслями, работой воображения, ума и сердца.
Когда душа человека пуста, ему тоскливо и скучно наедине с самим собой. В наше время на помощь такому человеку приходит техника: магнитофон, телевизор, компьютер... Но ведь все это может надоесть точно так же, как надоели Онегину балы и карты. Спасает от тоски только душевная заполненность, богатство внутренней жизни - в нее входит и наслаждение природой, и «роскошь человеческого общения» (так говорил Экзюпери), и просто умение думать.
Конечно, жизнь яркого, думающего, значительного человека тоже не состоит из одного блаженства. Пушкин не хуже своего героя знал приступы грусти, отчаяния, тоски. Но он умел преодолеть их, победить.
Прошла любовь, явилась муза, И прояснился темный ум. ...Погасший пепел уж не вспыхнет, Я все грущу, но слез уж нет, И скоро, скоро бури след В душе моей совсем утихнет: Тогда-то я начну писать Поэму песен в двадцать пять.
Есть у человека выход из любого, самого трагического положения. Всегда остается с нами природа, всегда остаются друзья - если они настоящие, остается наш труд - если мы научили себя находить в нем радость. А это уже так много, так бесконечно много...
Пушкин кончает главу шутливо:
...Покамест моего романа Я кончил первую главу; Пересмотрел все это строго; Противоречий очень много, Но их исправить не хочу. Цензуре долг свой заплачу И журналистам на съеденье Плоды трудов моих отдам; Иди же к невским берегам, Новорожденное творенье, И заслужи мне славы дань: Кривые толки, шум и брань!
Но в этой шутливой концовке заложен глубокий и серьезный смысл. «Противоречий очень много» - так должны были оценить труд Пушкина литературные противники. А он мужественно шел навстречу «кривым толкам, шуму и брани»; он строил новую литературу, а было ему, когда он кончил первую главу, двадцать пять лет!