Лёшка обучался дистанционно и дальше двора давно уже не выбирался. Отец иногда в тёплое время выносил его из дома вместе с креслом в сад. Там Лёшка слушал аудиокниги. Сам он читал только с экрана, листая страницы голосовыми командами.
Пилюгин, скорее, даже не Лёшку уговаривал с ним поехать, а его родителей — отпустить сына. Алексея уговаривать не надо было. По его глазам Пилюгин видел, что ему надоело сиднем сидеть дома.
Родители видели, что сын гаснет, но не знали, сколько он ещё будет гореть. Вряд ли долго. Они бы радовались даже тому средневековому дудочнику, который увёл из города всех детей. Главное, чтоб Лёшка с постели встал, чтоб ходить мог.
Пилюгин же давал хоть какую-то надежду. Он сказал, что купит экзокостюм с металлическим выносным скелетом, в котором, несмотря на атрофированные мышцы, можно двигаться. Полимерная плёнка, которую натягивают на тело, возвращает тактильные ощущения. Облачившись в такой костюм, чувствуешь себя космонавтом. Разве что шлем надевать не надо.
— Вам так нужны мои сны? — спросил Лёшка.
— Да, — не стал скрывать Пилюгин. — Думаю, они всем нужны. Я научу тебя делать их ещё лучше. Ты будешь ждать костюм или поедешь со мной сразу?
— А можно сразу? — спросил Лёшка, но не у Пилюгина, а у своих родителей.
Мать заплакала, отец молча кивнул.
Юристы выкупили Лёшкин контракт и старые сны. Пилюгин снял трёхкомнатную квартиру, приставил к парнишке сиделку и двух помощников, которые день и ночь обязаны были находиться рядом, помогать облачиться в костюм и сопровождать на улице.
Поначалу Алексей никак не мог привыкнуть, что в экзоскелете ноги и руки вновь его слушаются. Он готов был кричать от радости, но губы по-прежнему плохо повиновались, получалось какое-то гыганье, как у новорождённого, который только-только начинает изучать окружающий мир.
Он и вправду заново учился ходить. Сделав первый шаг, застывал и никак не решался на второй, а когда всё ж отрывал ногу от пола, терял равновесие. Помощница не давала упасть. Лёшка злился, потому что хотел чувствовать всё, даже боль.
В офисе рядовые сотрудники-поисковики тестировали сны. Это был самотёк, нудный и неинтересный. Основная комната делилась на кабинки, имитирующие купе поезда, комнату среднестатистической семьи и многое другое. Обычно хватало нескольких секунд, чтобы понять — будет иметь сон успех у потребителей или нет.
Рабочая обстановка здесь резко отличалась от других офисов. Многие о такой только мечтали. Главный лозунг формулировался так: «Не отлынивай от работы. Спи на рабочем месте». На мониторы выводились показатели состояния организма сотрудника. На тот случай, если возникнут осложнения, дежурила бригада медиков, обязанных вывести сотрудника из сна и оказать необходимую физическую и психологическую помощь.
— Я здесь буду работать? — спросил Алексей.
— Нет. Ты будешь работать дома.
Если раньше Лёшка пребывал в какой-то апатии, то теперь хотел наслаждаться реальной жизнью, сколько бы её ни осталось. Он попросил повозить его по городу. Усталость начала одолевать его только через двое суток. Но когда он понял, что ему придётся разоблачаться, снимать чудесный костюм, превращаясь в беспомощную куклу, наделённую разумом, забился в истерике. Его сознание будто загоняли в клетку, а он метался в своём неподвижном теле, искал выход и не находил.
Приставленная к Лёшке сиделка позвонила Пилюгину посреди ночи и сказала, что её подопечный просит не снимать костюм на ночь. Пилюгин разрешил. Впредь Алексей разоблачался с неохотой по самой крайней надобности, когда требовалось принять душ.
Днём Пилюгин поехал с Алексеем к самым лучшим и самым дорогим докторам.
Алексей стеснялся врачей, боязливо поглядывал на них, привыкнув к тому, что ничего хорошего ему не скажут. Невмоготу стало, когда с него сняли костюм, уложили на носилки, которые задвинули в герметичный саркофаг, напичканный умными приборами.
— Потерпи, — успокаивал Пилюгин.
По внутренностям Алексея бродили орды нанороботов, как шахтёры по туннелям. Сканирующие лучи прошивали тело насквозь, выдавая трёхмерное изображение на экраны. Пилюгин был уверен, что современная медицина способна излечить любую болезнь, но оказалось, что Лёшкин боковой амиотрофический склероз, описанный впервые почти двести лет назад, лечить так и не научились.
— Чёрт, как такое возможно? — кричал Пилюгин на врачей. — Сделайте что-нибудь.
Те разводили руками, обещали применить новейшие технологии, но не гарантировали положительный результат. Скорее всего, они просто высасывали из Пилюгина деньги, а он был готов платить даже за призрачную надежду. В мировой практике случалось, что болезнь эта сама собой стабилизировалась и пациент жил с ней десятилетиями, но обычно она протекала скоротечно. Между первыми симптомами и смертью проходило лет пять. У Лёшки они уже почти прошли. Врачи не давали ему и года.
— Когда меня починят? — Алексей смотрел на Пилюгина как на сверхъестественное существо.
— Они говорят, что починить тебя пока не могут, — сказал Пилюгин.
— Я так и думал, — грустно сказал Алексей.
— Но ведь ты можешь двигаться за счёт костюма.
— Могу.
— Не отчаивайся. Что-нибудь придумаем.
Пилюгин вдруг почувствовал, что прежде жизнь его была пресной и бессмысленной, а теперь он точно сам боролся со смертью вместе с этим парнишкой.
Лёшкиных снов было уже достаточно, чтобы начать завоевание рынка. Пилюгин выпустил один из них, через неделю другой, затем третий. Они медленно поднимались в рейтингах популярности. Четвёртый уже ждали. Поступали предварительные заявки, и когда сон стал доступен в сети, его тут же перекачало более трёх миллионов человек. Ночью они смотрели одно и то же.
Лёшка впитывал в себя впечатления: лазал по развалинам старых заброшенных усадеб, смотрел, как взлетают и садятся громадные авиалайнеры, как проносятся мимо него похожие на серебристые молнии поезда на магнитных подушках. Пилюгин, глядя на него, понял, о чём мечтает этот парень, и тихо спросил:
— Ты тоже хочешь оказаться там?
— А можно? — спросил Алексей.
— Да, — кивнул Пилюгин. — Куда ты хочешь?
— Мне всё равно. Я хочу везде побывать, — он даже глаза зажмурил от счастья. Долгие годы мир вокруг него ограничивался несколькими десятками метров, а теперь безгранично расширился.
Они путешествовали на поездах и самолётах, машинах и повозках, запряжённых лошадьми. Они исколесили Европу, переплыли океан на корабле с воздушной подушкой, высадились на остров, где когда-то хозяйничали пираты, бродили по улицам, на которых небоскрёбы закрывают небеса. Пилюгин был благодарен этому умирающему парню, потому что благодаря ему и сам будто заново узнавал окружающий мир. На такое путешествие он не отважился бы, дела мешали, а ведь он когда-то тоже хотел всё это увидеть в реальности.
Алексей часто связывался с родителями, рассказывал о своих приключениях, предлагал переехать в Москву, но они говорили, что там им делать нечего, а сидеть на шее у сына — не хотят.
— Но ведь я вон сколько у вас на шее сидел, — уговаривал их Алексей. — Теперь вы у меня посидите. Мне будет приятно.
Пилюгин купил билет на рейс космического челнока, пассажиры которого на несколько минут оказывались в невесомости. После этого полёта Алексей сказал Пилюгину, что с радостью провёл бы остаток жизни на земной орбите на одной из космических станций, потому что невесомость — лучшее, что он ощущал.
Пилюгин начал экспериментировать со снами Алексея. Когда тот спал, в комнате тихо играла музыка, слышались звуки дождя или ветра, актёры читали книги. Эти звуки вторгались в сон, направляя видения.
Постепенно сны Алексея стали длиннее и насыщеннее. Их хватало на всю ночь, а то и на несколько, и тогда они продавались сериями. Безграничный рынок поглощал каждый день десятки новых видений.
Любой человек в этих снах чувствовал себя кем угодно, ощущал и видел то, что в жизни не ощутишь и не увидишь, будь у тебя даже неограниченные возможности, а большинство ведь едва-едва концы с концами сводили и дальше своего района не выбирались. Кто-то в нереальных мирах хотел остаться навсегда, но блокираторы будили людей, вздумавших смотреть подряд слишком много снов. А вот Лёшкиным снам такие блокираторы были не нужны. Каким-то образом ему удавалось создать сны, которые заставляли дорожить каждым мгновением реальности, они были как бы её дополнением.
Лицензию на сны Алексея закупило с десяток европейских стран. Это был прорыв, потому что прежде европейцы к российским снам относились свысока. Дескать, там ничего стоящего для западного рынка не создают, у русских другой менталитет. Но у Алексея была отличная жизненная история, втискивающаяся в рамки европейской толерантности.
Вот только ему день ото дня становилось хуже. Его пришлось подключить к аппарату искусственного дыхания. Он крепился на спине и был похож на обычный ранец, от которого тянулись прозрачные шланги к респиратору, укрывавшему рот и нос. С такими приспособлениями ходило много людей, кто не хотел дышать городским воздухом, считая его вредным. У многих из них лица полностью закрывали маски. Самыми модными были герои комиксов и фантастических фильмов.
Алексей мог надеть такую маску, чтобы спокойно выходить на улицу, иначе после ток-шоу, в которых он участвовал, его узнавали, просили автограф, хотели с ним поговорить, а некоторые даже спрашивали советов — как разобраться в той или иной жизненной ситуации. Но ему не нравилось такое внимание.
— Сколько у меня осталось времени? — спросил он как-то у Пилюгина.
— Не знаю. Ты борись, — повторял Пилюгин.
Аппарат искусственного дыхания дал Алексею ещё полгода, а потом началось ухудшение. В больнице, куда его отвезли, Пилюгину сообщили, что мозг Алексея отмирает, перестаёт управлять даже экзокостюмом.
Он лежал неподвижно в снятой для него квартире и записывал последние сны — уже не такие наивные, как прежние работы. За короткое время Лёша многое испытал. У него появилась надежда и вновь исчезла. Он постоянно находился в полузабытьи, не воспринимая и не узнавая окружающих. Даже родителей, которые приехали с ним проститься и неотлучно сидели возле кровати.