Летит и борт с телом Мигеля в сторону Колумбии…
Летит тело, под ним — деньги.
А если хорошенько рассмотреть, то среди аккуратненьких стопок долларов, которые следуют вместе с трупом Мигеля по направлению к Колумбии, можно заметить крошечное электронное устройство. Проще говоря, «жучок», который позволит прознать, кто конкретно получит гроб с валютой, куда его затем транспортируют, а также кто в итоге получит деньги: а значит, как был организован бизнес Молены и компании «Камни-Кол»…
Отключение
Крис подъехал к воротам своего особняка.
Обычно он садился сзади, и пока автопилот вез его из банка домой, успевал подремать, или послушать музыку в наушниках, или и то и другое, вместе взятое. Работать в машине с документами не любил — в последнее время даже очень ровный и бесшумный ход электрической «Теслы» начал его слегка укачивать. Чай, не молод, недавно пошел пятый десяток. Да и не мальчик, чтобы в машине работать, не волонтер на побегушках, а старший вице-президент.
«Сезам, откройся!» — мысленно скомандовал он воротам. Они послушно стали раздвигаться. Автопилот подкатил по подъездной дорожке ко входу, Крис вышел, а лимузин самостоятельно отправился занимать свое место на придомовой парковке.
Хельга должна была, конечно, почувствовать его приезд и, как у них заведено, встретить его на пороге, но не тут-то было.
«Что-то случилось», — подумал Крис и по старинке, голосом, окликнул Хельгу.
Послышались шаги. «Слава богу, жива».
И вот Хельга нехотя спускается к нему со второго этажа. Смотрит в сторону, взгляд суровый, губы поджаты.
«Гнев, ревность, оскорбленное достоинство», — почувствовал он букет эмоций, которые в этот момент испытывала супруга.
— Что случилось? — вопросил он, используя традиционный, миллионы лет существующий способ человеческого общения — речевой аппарат.
— Ничего особенного, — ответила она также по старинке — шевеля губами. Но глядела искоса.
— Перестань! Даже не хочешь меня поцеловать?
— А оно тебе надо?
— О’кей, я вижу, что я в чем-то, по-твоему, провинился — давай это обсудим, но для начала я приму душ, потом мы поужинаем, а уж затем поговорим.
— Ты же у нас в семье главный, поэтому опять поступим так, как ты хочешь.
Во время этого диалога Крис успел распустить галстук, бросить его на стул и скинуть пиджак.
— Ладно, начнем прямо сейчас. Говори, в чем я, по твоему мнению, провинился.
— А ты сам ничего не хочешь мне рассказать?
— Честно говоря, нет.
— А кто вожделел сегодня прямо с утра эту новенькую из клиентского отдела? Как ее там? Каролина? Толстая корова — а ты ее хочешь!
«О черт! Не успел поставить блок!»
— Хельга! Ну мы же тысячу раз говорили с тобой! И ты прекрасно знаешь, что мужчины устроены совершенно иначе, чем вы, представительницы прекрасного пола. У нас порой помимо нашей воли вдруг вспыхивает неконтролируемое желание, и это на самом деле ничегошеньки не значит, никоим образом не меняет моего к тебе отношения, а именно глубочайшей любви, преданности и верности.
— Ах, верности! Ну, да, конечно! Именно верности! Только ты при этом Кэрри — так, кажется, ее называешь, и в глаза, и мысленно — не только взглядом оглаживал, но еще и ладонью по толстой заднице пошлепал. А она вместо того, чтобы по роже тебе дать и в комиссию по харассменту заявить, только смеялась и грудь тебе в смелом вырезе демонстрировала, а ты туда был готов весь, с головой, нырнуть!
— Еще раз повторяю: это моя мужская природа, древняя, как весь наш мир, и я иногда бываю над ней не властен.
— Вот именно, иногда. И другое ведь было нынче иногда. На Джулию, подружку твою и первого вице-президента, на совещании у управляющего с вожделением глядел. Разве нет? Скажи, нет?
Крис поморщился и развел руками, в смысле: «А что я вообще мог с этим поделать?!»
А супруга совсем распалилась:
— Зачем я вообще нужна тебе, скажи?! Если ты так легко в своих фантазиях от меня отрекаешься, только и мечтаешь закувыркаться то с одной, то со второй, то с третьей!
— Ох, черт возьми, Хельга. Я не хочу и не буду перед тобой оправдываться. Я — ничего — плохого — не сделал, — раздельно проговорил Крис. — А мыслепреступление даже в делах о государственной измене, как ты знаешь, может быть лишь отягощающим обстоятельством, а никак не решающим доказательством вины. И, поверь, я тебе НЕ изменяю. Если разобраться, даже в мыслях того нет.
— Ага, а глядеть целый день с вожделением на зад и груди Кэрри, а потом на ножки Джулии, а еще на соблазнительный ротик секретарши Магды — это, в твоем понимании, совсем НЕ измена.
Разговор велся в традиционном формате, голосом, и Крис по ходу дела успел расстегнуть и снять белую рубашку, зайти в ванную, бросить ее в корзину с бельем и остаться в одной майке, соблазнительно обтягивающей его накачанные грудные мышцы и плечи. Когда он вернулся в гостиную, то почувствовал и понял, что это не он сам, а Хельга думает о его рельефной груди и мощных плечах, и среди пожара ревности, отсвет которого он продолжал мысленно чувствовать, невольно начинает вожделеть его. Но теперь Крис, в свою очередь, чувствовал себя оскорбленным ее подозрениями и хотел проучить благоверную. Во всяком случае, не идти на поводу у ее вдруг возникших желаний слишком скоро.
— Хорошо, — сказал он, — если тебя так задевают мои случайные мысли и чувства, за которыми никогда ничего не следует, давай друг от друга отключимся? Хотя бы на время. В конце концов, и родители наши, и деды-прадеды, и еще тысячи и миллионы наших пращуров жили безо всякого подключения друг к другу и прекрасно без того обходились. Любили друг дружку, строили совместную жизнь, детей рожали…
На самом-то деле со стороны Криса это был шантаж чистой воды. Он ценил возможность, которую дарована ему согласно Семейному кодексу — быть подключенным к Хельге. Ведь это приносило ему бездну наслаждений — таких, каких он никогда ни с кем не испытывал, ведь Хельга первая и единственная, к которой он подключался. Вот и сейчас: завидев ее мысленное стремление к нему, он немедленно послал к черту возникшее было желание ее проучить. Нет, он использует эту возможность, и немедленно.
Крис подошел к жене и обнял, почувствовал внутри нее, как его руки коснулись ее талии — и в то же время своими собственными органами чувств ощутил ее нежную и волнующую талию под своими руками. Два этих ощущения, его собственное и ее, как бы отражались эхом и умножали, одно — другое. Она сбросила с себя его руки и отодвинулась, играя — он чувствовал эту игру и заводился от нее.
Крис сделал шаг вперед и схватил жену, обняв обеими руками плотно, мощно, изо всех сил. Ей был по нраву этот твердый натиск, и она понемногу стала слабеть, растекаться — он почувствовал эту слабину. Тогда уже он отстранился от нее и ощутил ее порыв: броситься к нему. Он взял ее за руку и очень нежно, бережно повлек к дивану в гостиной. Зубчатая и режущая красная ревность в ней потихоньку уступала место страсти, и то, новое ощущение казалось таким же огненным и алым, но не скрежещущим, а гораздо более мягким, словно океанские волны. Он стал расстегивать халатик Хельги, коснулся ее обнаженной груди — и почувствовал в себе томительный толчок вожделения. ЕЕ вожделения, которое было если не сильнее его собственного желания, сконцентрированного в одном лишь месте, то гораздо более протяженного, распространенного по всему телу, от кончиков пальцев ног до подушечек пальцев рук.
Одновременно чувствовать себя и как мужчина и как женщина, получать двойное наслаждение, одновременно и сильное, грубое, и долгое, расплавленное, протяженное — так обычно рекламировали прелести подключения среди семейных пар, и черт возьми, маркетологи были правы — несмотря на свои слабые угрозы отключиться друг от друга, Крис никогда бы в реальности не хотел, чтобы они осуществились. Вот и в этот раз: он ощутил острое, как меч, и яркое, словно вспышка, собственное содрогание, потом почувствовал, как его наслаждение отражается в жене, а после стал ощущать гораздо более растянутое по времени и пространству нежное чувство, которое владело ею, и оно все длилось и длилось. Он повернулся и устроил ее голову на собственном плече, как она больше всего любила.
Вдруг с улицы раздался сильнейший взрыв. Содрогнулся дом. Как был обнаженный, Крис подскочил к окну. За ним последовала Хельга, прижалась сзади к его спине. С того места, где возвышалась ближайшая к ним вышка, поднимался в небо столб черного дыма. И одновременно он понял, что сигнал, идущий от Хельги, вдруг пропал внутри него.
Из окон особняка, который располагался на возвышенности, была хорошо видна улица, пустынная в этот предвечерний час начала лета. Вдруг по ней пробежали двое, мужчина и женщина. Парень несся впереди, девушка чуть отставала. Оба были с пистолетами-автоматами (где только достали?) и рюкзачками за плечами. У мужчины на голове красовалась запрещенная экранирующая каска, которые обычно контрабандой поставляли с Кариб. Ее мозг защищала самодельная бейсболка, густо простроченная серебряными нитями. Инсургенты бежали во всю прыть. В конце улицы парнишка оглянулся, подбадривая отставшую девчонку, и стало видно, какое у него юное, безусое лицо.
— Сопротивление, — одними губами прошептала Хельга.
Крис ощущал удивительную свободу, но далеко не только потому, что недавно был во всех смыслах единым с женщиной, а теперь полностью, и физически, и ментально, отключился от нее. Нет, восхитительным было другое чувство: наступает тот краткий промежуток, когда думать можно о чем угодно и говорить что угодно, никто эти мысли и эти слова не запишет, не запротоколирует и не подошьет, куда следует.
— Ради этого они и стараются, — сказал он вслух, думая о сопротивленцах, — краткого мига нашей и своей свободы.
— Смертнички, — коротко резюмировала Хельга.
По улице тем временем в том же направлении, в котором убегали инсургенты, пронеслось два дрона национальной гвардии. Они мчались явно быстрее, чем бежали партизаны. Следом — машина полиции. Если ничего не случится, силы правопорядка настигнут мятежников довольно быстро. Но, может, бойцов сопротивления где-то ждет машина?