А что же сейчас? Окинув себя взглядом, я обнаружила на себе юбочку в форме трапеции, которая была очень даже модной в семидесятых, светлую кофточку и плащ, очень похожий на тот, в котором когда-то я очутилась на пороге московской школы шестидесятых годов. Может быть, и сейчас на дворе шестидесятые? Или все-таки семидесятые? Не станешь же у прохожих спрашивать… А то, что плащ — тот, же, что и десять лет назад, ничего не означает — тогда вещи носили подолгу. Так, пальто, купленное три года назад по случаю, могло считаться почти новым.
Прогуливалась я по набережной довольно долго. Небо начало темнеть, стало холоднее, и мне с горечью пришлось констатировать, что мое четвертое путешествие во времени началось совсем не так гладко, как предыдущие три. В первый раз, когда я попала в 1956 год, меня почти сразу же окликнула бойкая Лида, моя подружка по общежитию. У нее-то я и выяснила, что теперь я — не Галя, а юная работница завода Даша, приехавшая вместе с ней и другой подружкой — Верой — из крошечного провинциального городка, чтобы никогда больше туда не возвращаться. Я почти моментально узнала, что живу в общежитии, в комнате с девочками и работаю на заводе. А уже на следующий день начались мои рабочие будни, которые по сравнению с нагрузкой в магазине показались мне если не санаторным отдыхом, то вполне себе комфортной и ненапряжной работой.
Во второй раз я оказалась уже в Москве шестидесятых, только не на шумном проспекте, а на тихой улочке, возле парадного входа в школу, откуда постоянно выбегали мальчишки и девчонки. И почти сразу же моей хорошей приятельницей стала добрейшей души Катерина Михайловна — преподаватель школы. Выяснилось, что я — уже не штамповщица завода Даша, а вполне себе уважаемая учительница Дарья Ивановна, не так давно окончившая педагогический институт и получившая от государства комнату в большой коммунальной квартире.
Когда я попала в СССР в третий раз, меня никто не «забрал» с улицы. Однако, покопавшись в сумочке, я нашла там ключи от своей прежней коммуналки и, отправившись по хорошо известному адресу, выяснила, что живу и работаю на прежнем месте. Правда, на дворе стоял уже не 1956-й и не 1963-й, а 1974-й год. Дарье Ивановне, то есть мне, было уже хорошо за тридцать, но она была все такой же жизнелюбивой и почти такой же привлекательной…
Кстати, насчет сумочки… И как это я не заметила! На локте у меня висел небольших размеров ридикюль. Открыв его, я нашла пару шариковых ручек, советский паспорт на имя настоящей Даши, носовой платок, ключи, и губная помада. Обычный набор, ничего особенного. Однако ключи были совсем другие, незнакомые. Один, подлиннее, явно был от входной двери в квартиру, другой, поменьше — вероятно, открывал дверь в комнату. Может быть, где-то среди мелочей затесался и календарик, который поможет определиться с тем, в какое время я попала? Пока я, предполагая, что попала в семидесятые, опиралась только на свои догадки.
Однако, как я ни перетряхивала ридикюль, больше ничего в нем не не было. Потайных отделений в сумочке тоже не обнаружилось. Что же делать?
«Думай, Даша, думай!…» — уговаривала я себя, в задумчивости постукивая пальцами по парапету. — «Должен же быть какой-то выход. Тем более ты — уже бывалая „попаданка“, не растеряешься!»
— Эй, герла! Скучаешь? — окликнула меня парочка длинноволосых парней с повязками на лбу, в джинсах и распахнутых не очень свежего вида куртках, из под которых виднелись разноцветные майки. — Может, полабаем? А ты нам подпоешь!
В другое время я бы, может быть, даже испугалась. Все-таки уже стемнело, а я одна, в пусть и знакомом, но в то же время чужом городе… Но сейчас я почти готова была расцеловать развязных ребят. Ну точно же! Я знаю, куда идти! И вовсе я тут не одна! Что ж, по иронии судьбы придется довольно скоро вернуться туда, откуда я не так давно уехала на Московский вокзал…
— Спасибо, парни! — вежливо отказалась я. — Может быть, в другой раз. Извините, спешу! — и, одарив мужчин веселой улыбкой, я уже уверенно зашагала к станции метро «Площадь Ленина».
— Дарова, Дашута! Заходи, гостем будешь! Тыщу лет тебя не видел!
Я пришла в уже знакомую квартиру на улице Желябова. Макс по прозвищу «Зингер», распахнувший дверь, надо сказать, моему визиту ничуть не удивился.
— Где целый день шлындралась? — как у старой приятельницы, поинтересовался он, чиркая спичкой и ставя чайник на плиту. На стене большой кухни все еще висели яркие постеры, которыми мы когда-то вместе с ним украсили помещение, готовясь к «олдовой» вечеринке для стиляг. Как ни странно, но именно танцы под когда-то популярную музыку помогли моей давнишней подруге, пережившей тяжелейшую душевную травму, прийти в себя.
Макс тем временем нарезал бутерброды и разлил чай по чашкам.
— Лопай! — радушно сказал он, ставя на стол сахарницу с рафинадом.
Только сейчас поняв, как я проголодалась, я мигом уплела бутерброды и залпом выпила две чашки чая.
— Целый день? — повторила я, вспомнив вопрос, заданный Максом.
— Ну да, — пожал плечами хозяин. — С утра заявилась, сумку бросила и как сквозь землю провалилась. Я пельменей сварил, думал, хоть на обед придешь. А тебя все нет и нет. Где была-то хоть?
Я, кажется, поняла. Настоящая Даша, скорее всего, прибыла из Москвы ночным поездом, оставила сумку на хранение у гостеприимного Макса, всегда готового приютить у себя странников — хоть из Москвы, хоть из Брянска, хоть из Владивостока, и отправилась гулять по Ленинграду. А на дворе стоял… я кинула взгляд на календарь, висевший на стене… 1975 год. Деревья, которые я видела по дороге к метро «Площадь Ленина», уже пожелтели. Люди, в том числе и я, были одеты уже не по-летнему. Значит, на дворе или конец сентября, или уже октябрь. А отплясывали мы с Лидой, Максом и его друзьями Владом, Олей, Ирой и Лешей на этой самой кухне на январских праздниках, больше полугода назад.
— По Невскому прошлась, на Дворцовую площадь сходила, на стрелку, потом — к «Авроре»… — на ходу начала я вспоминать обычные туристические маршруты. — Потом еще немножко погуляла — и домой.
— Ну и клево! Подружка твоя как, совсем оклемалась? — продолжал деловито интересоваться Макс, закуривая сигарету из пачки с надписью «ВТ». — Будешь? По знакомству достал.
— Спасибо, Макс! — от души поблагодарила я хозяина «хаты». — Не курю. А с Лидой да, все в порядке. Я позвоню от тебя, можно?
Выйдя в прихожую, я поздоровалась с пожилым странноватым профессором — соседом Макса и набрала на стареньком дисковом телефоне знакомый номер.
Глава 2
— Оу, привет, Дашка! — раздался в трубке бодрый голос моей подруги Лиды. — Погоди, я сейчас! Артем! Артем! Покачай ее минутку, мне поговорить нужно!
— Как дела? — осторожно поинтересовалась я. Судя по всему, жизнь подруги начала налаживаться. Честно говоря, мне просто больно было смотреть на нее, когда она, замерзшая и в каких-то лохмотьях, подошла к нам с Максом, когда мы выходили из «Сайгона» на Невском. Я так соскучилась по прежней Лиде: бодрой, веселой, никогда не унывающей и безоговорочно уверенной, что уж она-то точно знает, как надо жить… Тогда, зимой, у меня все внутри просто зашлось от жалости к этой красивой и убитой горем женщине, когда она, прижимая к груди куклу, завернутую в какое-то тряпье, жалобно попросила нас: «Ребята, десяти копеек не найдется? Молочка дочке купить…».
— Да как обычно! — все тем же бодрым голосом сказала Лида. — С августа зашиваюсь! Артем! Не качай ее так сильно, ты ее напугаешь! Своих так же будешь трясти?
— Ладно, мам, не буду. Постараюсь осторожно! — миролюбиво пробасил в ответ голос старшего сынишки Лиды — двухметрового черноглазого красавца Артема, невероятно похожего на ее саму в молодости — такие же красивые правильные черты лица, черные кудрявые волосы, фарфорово-белая кожа и невероятно длинные ресницы. На строгость мамы паренек никогда не обижался, понимая, что на самом деле она — очень добрая.
Сердце мое радостно заколотилось! Неужто и правда в семье моей лучшей подруги случилась долгожданная радость? Похоже на то.
— Тасе два месяца на днях исполнилось! — со скоростью пулемета трещала Лида. — Только-только в себя потихоньку прихожу. Хорошо хоть старшие уже подросли, а так бы вообще кукухой двинулась. Андрюшка на работе пропадает, по выходным только чуть легче становится — сцеживаю молоко в бутылочку, отправляю все семейство гулять, а сама плюхаюсь на кровать и засыпаю моментально. Два часа дневного сна — и я снова огурцом! Представляешь, я, когда мы с тобой в общаге жили, не понимала, зачем взрослым людям днем спать! А сейчас наконец поняла, какое же это блаженство!
Я радостно улыбнулась! Значит, так и есть: в семье Лиды после того, как мы с Максом привели ее в чувство, все наладилось. Они с мужем Андреем зажили счастливо, совсем как раньше. А Лида, судя по ее обычной слегка небрежной манере разговора, счастлива неимоверно, несмотря на усталость, присущую всем родителям новорожденных детей. Конечно, ей нелегко приходится, но она — все та же веселая и неунывающая жена и мама, чей центр мира — муж и дети.
О трагических событиях начала 1964 года, когда Лида потеряла своего новорожденного ребенка, они, скорее всего, постарались забыть, равно как и о том, как Лида спустя более десяти лет ни с того ни с сего вдруг решила примкнуть к волосатым и странно одетым хиппи, начала ходить на их «сейшены», регулярно проходящие в Москве возле памятника Маяковскому, а потом и вовсе уехала с ними в Ленинград «на собаках», то есть зайцем, пересаживаясь с одной электрички на другую… Все это было в прошлом. А в августе этого года Лида с Андреем снова стали родителями… Как хорошо, что все хорошо закончилось! Надеюсь, череда несчастий окончательно покинула семью моей лучшей подруги!
Пройдут еще пять десятилетий, и крошечная Тася, которую сейчас заботливо качает на своих больших руках старший брат Артем, станет солидной дамой и вместе с уже совсем пожилыми родителями и старшими братьями придет на телепередачу. А двойник настоящей Даши — бывшая продавщица Галочка — намывая окна, случайно увидит по телевизору знакомое семейство и радостно прильнет к экрану… Но это все будет еще нескоро… А пока маленькая двухмесячная Тася лишь сжимает крохотные кулачки и робко улыбается неуверенно нянчащему ее братишке.