Есть и другие проявления. Например, когда кто-нибудь разговаривает (и особенно если скучно бубнит, точно один мой знакомый учитель истории), то я вижу, как произносимые слова проматываются передо мной, словно бегущая строка в сводке новостей по телику. А иногда какие-то идеи проигрываются в моей голове в виде странных коротеньких мультиков, будто мой мозг – это студия аниме, полная обкурившихся художников.
Мама говорила, у нее было почти то же самое. Я помню, как в детстве часто сидел с ней на кухне и мы обсуждали, кто что видит.
– Какого цвета для тебя вторник? – спрашивал я.
И она отвечала: зеленый.
– Не может быть! – говорил я. – Он совершенно точно желтый. А как насчет ноября?..
Я никогда об этом особо не задумывался. Видимо, считал, будто все воспринимают мир сходным образом. А когда оказалось, что это не так, должен признаться, я был поражен.
Однажды я помогал отцу в гараже, а по радио шла какая-то научная передача о людях, у которых цвета ассоциируются с буквами или цифрами, а иногда со звуками или чем-то еще. Я, помнится, удивился, зачем они рассказывают обо всем известных вещах, но потом ведущие сообщили, что такая неврологическая особенность называется «синестезия» и встречается она лишь у небольшого процента людей.
Честно говоря, на секунду я забеспокоился, потому что название звучало будто какая-то болезнь – нечто среднее между «амнезией» и «диареей». Но потом ведущие сказали, что на здоровье синестезия никак не отражается, бла-бла-бла… возможно, она связана с творческими способностями или памятью…
На тот момент в моей голове осталась одна-единственная мысль: неужели так не у всех? Я словно увидел заголовок: «Ученые обнаружили, что некоторые люди дышат носом!» – вот как это ощущалось.
– Я почему-то думал, что большинство людей тоже такое видят, – сказал я маме, – но, похоже, я ошибался. Оказывается, это довольно редко бывает.
Мама посмотрела на меня, легонько прищурившись, прямо как Олли сегодня, и кивнула.
– Я знала, что у других не так, но никогда не заостряла внимание на твоей особенности. Потому что не хотела, чтобы ты чувствовал себя не таким, как все. Но согласись, синестезия – это здорово.
Да, соглашусь. Вот только теперь то ощущение ушло – вместе с мамой, – и, похоже, больше никто на свете не обладал ее способностью понять меня и не мог мне помочь избавиться от чувства, будто я один во всей вселенной.
Что касается сестры, то, ясное дело, она ждала меня на парковке, подпирая старую «субару-аутбэк». Да, мне до сих пор было очень странно садиться за руль маминой машины, но это лучше, чем ходить пешком. Наверное.
Пока я открывал дверцу, мимо проехал один из двенадцатиклассников на новой «шевроле-камаро» – из тех, что отец называет «поддельно-маро», ярко-желтого цвета. Мы с Олли проводили машину взглядом, оценивая потенциальное совершенство расцветки.
– Идеально? – спросила сестра.
Я покачал головой:
– На пару оттенков посветлее бы.
– Вечно ты найдешь к чему придраться… – косо глянула на меня Олли.
Глава 2
Фотографы слишком рано перестают снимать свой объект, не исчерпав всех возможностей.
КАК ТОЛЬКО Я ВЫЕХАЛ С ПАРКОВКИ, ОЛЛИ УТКНУЛАСЬ в телефон. Должно быть, как обычно, с кем-то переписывается, решил я. Но когда мы остановились на светофоре, она повернула ко мне экран и показала фотографию модели: профессионально сделанный снимок латиноамериканки. Взлохмаченные черные волосы, щедро накрашенные тенями глаза – ну прямо вылитый енот. Весьма привлекательный, правда, енот.
– Оцени! – потребовала Олли. Наверное, потому, что минимум три раза в неделю я повторяю ей: «Не торопись оценивать других!» – Какая тебе нравится больше? Эта или… – она пролистнула к другой фотографии, – вот эта?
Если первую можно было назвать «страстной», то вторая относилась к противоположной категории – «невинность» или что-то вроде того: белокожая блондинка с голубыми глазами и широкой улыбкой. И тоже мастерски снята.
– Что именно мне нужно оценить? Профессиональную прическу и макияж, студийное освещение, вентилятор, чтобы волосы развевались, или навык владения «Фотошопом»?
Олли убрала телефон и скривилась.
– Ты хоть раз можешь быть серьезным?
– Так я серьезно. В реальной жизни никто так не выглядит.
– А то я не знаю! Но если б они действительно были такими, которая понравилась бы тебе больше?
Я уже собрался сделать выбор, а потом остановился. Я что, собираюсь вести себя как Бил?
– Они обе прекрасно выглядят.
Кроме того, ни с одной из них мне ничего не светит.
– Джей!
– Ну ладно, ладно. Может, первая? В ее взгляде есть что-то этакое… Похоже, ума ей не занимать.
Олли откинулась назад и скрестила руки, отвернувшись от меня.
– Вот и спрашивай тебя…
Я искоса глянул на нее:
– Ты ведь для себя образ выбираешь?
Олли по-прежнему не смотрела на меня, но ее голова едва заметно качнулась вниз-вверх.
– Послушай, ты же моя сестра, поэтому я не воспринимаю тебя как девушку. – Она открыла было рот, но я не дал ей вставить ни слова. – Тем не менее, уж не знаю почему, некоторым парням в школе, похоже, очень нравится, как ты сейчас выглядишь. Возможно, тебе стоит продолжать в том же духе. Ну, то есть если для тебя это важно.
Я ожидал от нее обычных возражений в стиле: «Мода – это вид искусства» или «Дело не в привлекательности», но она вдруг спросила:
– Им правда нравится?
Теперь она ловила каждое мое слово, и пришлось рассказать ей про дурацкую систему оценок.
– А мне они что поставили? – заинтересовалась Олли.
– Ты в самом деле хочешь знать? Тебе не все равно, на сколько тебя оценил Бил Уилсон, этот козел с поганым языком?
– Все равно. Просто любопытно. Но если ты не хочешь…
– Восемь.
Олли прищурилась:
– Вот как? Всего восемьдесят процентов? Типа «хорошо» на уроке?
Эта девчонка переживала за школьные отметки почти так же сильно, как за внешний вид. Не совсем, но почти.
Я пожал плечами:
– Говорю же, из-за нашего с тобой родства я не могу оценить твою привлекательность. Кроме того, кажется, могло быть и восемь с половиной, поэтому…
Как только эти слова слетели с языка, я осознал свою ошибку. Мы так нередко отзываемся о вещах, которые вполне ничего, но вроде как второго сорта. Например, о неплохом фильме, который провисает в середине, а в конце становится душещипательным. Мы о таких говорим «на отлично не тянет» – примерно как «нормально» и «недурно».
– Значит, эти мудаки утверждают… – Олли сделала долгую паузу, медленно вдыхая через нос, – что до «отлично» я недотягиваю?
Ого, Олли и в самом деле разозлилась: обычно она такие слова не использует.
Я пожал плечами:
– Да ладно тебе, большинству девчонок они и семи баллов не дали.
Этот аргумент ее явно не впечатлил.
– Да кем они себя возомнили?! – Олли резко повернулась ко мне и заговорила тихим голосом: – Скажи своим дружкам, что по шкале от одного до десяти они, возможно, потянут на троечку. В лучшем случае на четверку – в удачный день. Если в душ сходили. А Билу и вовсе два балла, потому что мудаки вроде него вообще никому не сдались!
– Я бы им с огромным удовольствием передал твои слова, только вот они мне не друзья.
– Ты же с ними водишься, не я.
– Да не вожусь я с ними. Должен же я где-то обедать, а за их столиком обычно есть место. Они даже не знают, что ты моя сестра, – ну какие они мне друзья?
Вообще-то, если подумать, хороший вопрос.
– Наплевать, все равно скажи им!
Я покосился на Олли:
– Так ты взбесилась из-за того, что эти наглые придурки расставляют девушкам баллы… или из-за того, как оценили конкретно тебя?
– А сам ты как думаешь? – фыркнула она.
– Я думаю, что ты не ответила.
Мы подъезжали к «Хэппи Джекс Бургер Бистро». Я перестроился в правый ряд и притормозил, направившись к окну заказа.
– Не вынуждай меня покупать тебе бургер. А то ведь я могу!
В школе «Ла Монтана» существует негласное правило: если тебя привозят в «Хэппи Джекс» и угощают, ты должен сыграть в «правду или действие», пока вы ждете заказ. А поскольку большинство работников в «Хэппи Джекс» такие же торчки, каким был сам основатель компании, обслуживают там небыстро – с обычным «Макдоналдсом» или «Тако Белл» не сравниться. В школе «Хэппи Джекс» прозвали «проездом правды». Знаю, звучит глупо, но добавьте к этому девчонок, выпивку пятничным вечером – и может получиться довольно забавно. По крайней мере, так мне рассказывали.
Олли посмотрела на меня, потом на «Хэппи Джекс» и снова на меня.
– Ладно, если тебе так неймется. В основном из-за того, что они ведут себя по-свински, – наконец сказала она и, помолчав, добавила: – Ну и наверное, немного из-за «на отлично не тянет».
Я не ожидал от нее столь честного ответа. Когда-то мы с сестрой были довольно близки. Сразу после того, как умерла мама. Но не в последнее время – не знаю, кто из нас отдалился, – а сейчас, услышав признание Олли, я снова почувствовал прежнюю близость. А еще мне стало грустно.
– Олли, я понимаю, почему ты злишься на этих придурков, выставляющих девушкам какие-то баллы и рассуждающих о чужих недостатках…
– Как будто сами они безупречны! – вставила она.
– Вот именно. И как раз поэтому мне совсем не нравится, что тебя заботит их мнение.
Олли помолчала.
– Ну… то, что меня так сильно заботит их мнение… мне тоже не нравится.
Я решил сменить тему.
– Говорят, в школе появилась новая девчонка…
– В школе появились сотни новых девчонок! – перебила Олли. – В том числе и я. Они называются «девятиклассницы».
– Да погоди, ты прекрасно знаешь, о чем я. Она примерно моего возраста, но я ее раньше не видел.
– А, ну тогда, конечно, число возможных вариантов значительно уменьшается!