Мы уставились в пол, но я вдруг вспомнил слова Асси: «Ты многое в жизни упустил».
– Асси говорила, вы варите отличный ахве…
Хозяйка заулыбалась и хлопнула себя руками по бедрам:
– Ага, ну конечно! – и махнула рукой на диван и стулья. – Присаживайтесь!
Она стремительно вышла из комнаты, а Асси посмотрела на меня и закатила глаза. Я скривился, мол: «Ну а что я должен был сказать?» Она одними губами произнесла: «Извините!»
Асси усадила нас вокруг большого квадратного кофейного столика с облицованной плиткой столешницей. Я не понимал, зачем нужна плитка, пока мама Асси не принесла полный поднос всякой всячины: маленькую пропановую горелку, медный ковшичек с длинной ручкой и пять крохотных чашечек размером с рюмку. Она зажгла горелку, поставила на нее ковшик с водой и положила туда несколько ложек сахара с горкой. Когда вода закипела, добавила пять ложек молотого кофе и взяла ковшик за ручку, пристально наблюдая за ним и в то же время разговаривая с нами. Судя по ее уверенным движениям, она такое уже тысячу раз проделывала.
– Так вы, ребята, брат с сестрой, верно? – спросила мама Асси, бросив быстрый взгляд на меня и Олли.
Я кивнул:
– Да.
– Очень мило, – улыбнулась она. – Надеюсь, Асси и младшенькие тоже будут вместе развлекаться, когда… – Жидкость в ковшике внезапно вспенилась и закипела, и мама Асси прервалась на полуслове.
Она быстро подняла ковшик, и кипение прекратилось. Затем вернула на место, кофе снова вскипел – и она во второй раз убрала его с огня. После третьего закипания мама Асси выключила горелку и поставила ковшик на столик, расставила перед каждым из нас по блюдцу с чашечкой, а затем осторожно разлила по ним дымящуюся жидкость, непременно оставляя немного пенки сверху. Посмотрела на нас, подняла свою чашечку и улыбнулась:
– Santé![19]
Мы все попытались повторить за ней тост, затем попробовали напиток. Ух ты! Я и впрямь многое упускал! Кофе был темный и крепкий, как эспрессо, но с совершенно другим вкусом. Я сделал еще глоток и поднял чашку.
– Вот это да! Асси была права. Очень сильно отличается.
Мама Асси пожала плечами, словно говоря: «Да ничего особенного».
– Это же ахве. Он всегда такой. – Она подняла брови. – Тебе понравилось?
Я покачал головой, выждал секунду, пока женщина молча смотрела на меня, а затем сказал:
– Да я от него без ума!
Она засмеялась и повернулась к дочери.
– Нормальные у тебя друзья, хорошие. – Мама Асси выдержала паузу и добавила с невозмутимым видом: – Совсем не такие, как ты рассказывала.
Асси поставила чашку на столик, и та громко звякнула.
– Мама! – Она посмотрела на нас. – Я ничего не рассказывала. Она просто…
Поздно, все уже хихикали.
Еще несколько минут мы пили кофе и шутили. А когда закончили, мама Асси перевернула пустую чашку дном вверх и поставила ее на блюдце, затем выжидательно посмотрела на нас.
– Ну мам, не надо! – скривилась Асси.
Та пожала плечами:
– Это традиция.
В чужой монастырь…
Я тоже перевернул чашку и глянул на Олли и Сета, которые последовали моему примеру.
Асси покачала головой:
– Вы понятия не имеете, во что ввязались, – и тоже перевернула чашку, но сначала обратилась к маме: – Только про любовь не надо. Обещаешь?
– Исключительно про карьеру! – коротко кивнула та.
Она перевернула наши чашки обратно и внимательно изучила кофейную гущу на донышках. Сначала мама Асси посмотрела на Олли:
– Скоро у тебя будет новая должность… а возможно, и новое звание, – потом перевела взгляд на Сета. – У тебя я вижу нечто похожее. Вы, наверное, вместе работаете?
Сет был настроен скептически, и по нему это было видно, а Олли держалась невозмутимо, но я заметил намек на прищур. Мама Асси повернулась к своей дочери:
– Твоя хорошая работа скоро обеспечит тебя новой работой, даже лучше прежней, – затем ко мне. – А тебя недавно повысили. Но еще есть куда расти.
Ого, ничего себе! Я размышлял над ее словами, когда она снова посмотрела в мою чашку, потом на меня, с меня на Асси и снова в мою чашку. В конце концов она подняла на нас глаза и улыбнулась.
– Вы, должно быть, проголодались. Думаю, вам пора подкрепиться тако.
Мы встали и направились к выходу. Дойдя до дверей, я обернулся и сказал:
– Спасибо за кофе. Он действительно очень вкусный.
Мама Асси пожала плечами:
– На самом деле его нужно пить с пахлавой. После мезе, разумеется…
– Ма-а-ам! – вмешалась Асси и посмотрела на нас. – Моя мама вечно пытается накормить весь мир.
Та уперла руки в боки:
– И что же в этом плохого?
Страннее всего было то, что в нашем походе в «Такос де Энсенада» не было ничего странного: он вовсе не ощущался как свидание. Я не испытывал мучительной нервозности, как в тот момент, когда сидел рядом с Кеннеди, или неловкости, как бывает, если одна пара настроена миловаться, а другая чувствует себя не в своей тарелке. Да и вообще не было никаких пар – только мы вчетвером. Ладно, я бы соврал, если бы сказал, что не думал об Асси все это время, и я бы также соврал, если бы сказал, что не находил в ней ничего привлекательного.
В итоге мы в основном говорили о школе, знакомых и о тому подобном – будто во время обеда в школе. Но не совсем.
Как выяснилось, Асси и ее семья никогда не бывали в «Такос де Энсенада», и перед уходом я пошел и заказал еду навынос. И отдал пакет Асси, когда мы привезли ее домой.
– Держи. И не говори, что я никогда тебе ничего не давал.
– Ты никогда мне ничего не давал. – Она взвесила пакет в руке. – Что это?
– Курица с соусом чили. Пожалуй, их коронное блюдо. Я подумал, твоя мама и мелкие могут захотеть попробовать. Чтобы им не пришлось слышать от тебя: «Вы многое в жизни упустили!»
Она улыбнулась.
– Спасибо, очень мило с твоей стороны. – На секунду она оглянулась на входную дверь. – Извини насчет мамы. Я о том, что она вообще решила с вами познакомиться и гадала на кофейной гуще, и…
Я отмахнулся.
– Издеваешься? У тебя классная мама!
Асси посмотрела на меня с сомнением:
– Ну, да… спасибо.
Мгновение мы стояли, уставившись друг на друга, пока мой мозг пытался найти какие-то слова. Потом Асси развернулась и ушла.
Позже, когда я обрабатывал фотки у себя в комнате, ко мне зашла Олли.
– Слушай, просто хотела поблагодарить тебя за сегодняшний вечер. Было здорово. – Она помолчала. – Хотя, признаться, я чуть не подавилась, когда ты пригласил Асси в столовой. Вот уж не ожидала.
– Половина удовольствия от приглашения заключалась в том, чтоб поглядеть, как ты в штаны наложишь. Ну и я ведь знал, что ты очень хотела пойти, поэтому…
– То есть ты пригласил Асси, только чтобы сделать мне одолжение?
Я кивнул:
– Вот именно. И теперь с тебя причитается.
Она пропустила мои слова мимо ушей.
– И если бы мы сейчас были в «Хэппи Джекс», ты бы ответил то же самое?
Я посидел, пытаясь придумать ответ поостроумнее.
– Вот именно! – сказала Олли и вышла из комнаты.
А я вернулся к работе над фотографиями, снятыми вечером в День благодарения на совершенно безлюдной улице: делал из них один большой панорамный снимок. Загрузил их на компьютер и склеил друг с другом, потом убрал лишнее по краям, чтобы полностью показать улицу, но при этом не превратить картинку в узкую бесконечную киноленту.
В результате ширина панорамы вышла раза в четыре больше высоты – смотрелось вполне естественно для пейзажа. Затем я перевел картинку в монохром: никакого тепла, только чистые холодные черно-белые оттенки. Поиграл с контрастом и яркостью, пока кадр не стал вызывать во мне то же ощущение, которое меня охватило в тот вечер, когда я стоял на пустынной улице, думая о маме.
В конце концов от фотографии стало веять темнотой, холодом и одиночеством – но не таким, как от снимка Кеннеди с ее друзьями на том же самом месте. А еще более глубоким.
Я откинулся на спинку стула и всмотрелся повнимательнее. Ох, от одного вида тоска берет. Мне захотелось привлечь внимание к этой фотографии – как я сделал со снимком отца в гараже, написав комментарий гораздо длиннее обычного. Хотя какой в этом смысл, если фактически на снимке ничего нет. По сути, я снял отсутствие чего бы то ни было.
В голове внезапно появилась мультяшная картинка: серая комната, по которой бегают черно-белые существа. Они покидают комнату по одному, кто-то раньше, кто-то позже, и те, кто ушел, назад не возвращаются. В конечном счете исчезают все, остается только пустая серая комната.
Картинка навела меня на мысль. Или даже на две. А то и на три, если честно. Я отправил снимок Асси, сопроводив его сообщением:
Привет, можно попросить тебя об одолжении? Вот это я заснял на углу в 9:09 в День благодарения. Я пошел туда, думая о маме, и, когда назначенное время наступило, фотографировать было некого. Тогда я и сделал этот снимок – в память о таком событии. И назвал его «Пустое множество». (Дань уважения пустоте…) В общем, глядя на него, я чувствую примерно то же, что ощутил после прочтения твоего эссе по английскому и особенно того текста о близких, которые далеко, но не ушли.
Мне хочется выложить эту фотографию на сайте – с небольшим комментарием к ней, – но я своей писаниной в жизни не выражу чувства так, как это можешь сделать ты. Ну и …
Не хочешь сочинить небольшой текст к снимку – о его общей концепции, ощущении, атмосфере? В качестве оплаты предлагаю 50 % дохода от изображения, который будет равен… полному нулю. Или могу снова угостить тебя тако. (Кстати, было здорово!)
Если у тебя нет времени или еще что, ничего страшного. Мне даже просить неудобно (тебе ведь наверняка и своих забот хватает), но я уверен, ты могла бы написать здоровский текст.
Сообщение я отправил, но ответа не получил.
На следующий день Асси поймала меня перед английским.