И во второй раз глядел на него не меньше минуты.
Я внезапно осознал, что, возможно, отец всю оставшуюся жизнь будет смотреть на этот мотоцикл и никогда его не купит: слишком уж занят заботами о нас, чтобы обращать внимание на самого себя – как бы мы ни старались на него повлиять.
Затем я подумал обо всем, что он сделал для меня и для Олли с тех пор, как умерла мама. Я имею в виду, если он не был на работе, то сидел здесь. Отец практически жил в гараже, чтобы постоянно находиться рядом с нами. Мы всегда знали, где его найти, если понадобится. И он старался, чтобы мы собирались за столом все втроем хотя бы раз в день. А еще усердно выполнял материнские обязанности и проверял, как у нас дела в школе… и за ее пределами.
Меня осенило: если в случае с мамой уже ничего не поделаешь, то отцу я, возможно, сумел бы помочь. Я мог бы подарить ему одну вещь, которую сам себе он никогда не подарит: крохотный проблеск солнечного света в жизни.
Отец меня увидел и убавил громкость.
– Привет, сын. Как дела?
– Хорошо.
Перед ним стоял корпус фонографа, зачищенный до деревянной основы и гладко ошкуренный. Отец втирал в него тряпочкой краску, почему-то красную. Не красновато-коричневую, как махагони, а именно ярко-красную.
Даже не знаю, почему меня это зацепило, но мне показалось, что папа ошибся: проделать столько работы, а потом все испортить неправильным цветом? Обычно отец старался придать старинному барахлу его изначальный вид.
– Гм, а почему такой красный? Дело, конечно, твое, но таким цветом только пожарные машины красить. Разве так фонограф выглядел, когда был новеньким, а по земле бродили динозавры?
Отец покачал головой с таким видом, словно я безнадежен.
– Всем известно, что во времена динозавров для проигрывания пластинок использовали птичек с острым клювом. – Увидев на моем лице озадаченное выражение, он вздохнул. – Проехали, – положил кроваво-красную тряпку и уселся на табурет. – Я его не крашу, а накладываю нижний слой – разведенную краску. Поверх нее пройдусь морилкой цвета красного дерева. Там, где я разотру морилку посильнее, например в центре панелей или на выступах, ее слой окажется тоньше, а значит, сильнее проступит нижний оттенок. Так будет больше контраста между разными участками.
– То есть окраска будет не однотонной, а более текстурной, многослойной?
– Вот именно. – Отец посмотрел на меня так же, как тогда в «Такос де Энсенада», когда я получил повышение в ранге. – В конечном итоге важен тот слой, который находится под поверхностью. То, чего ты не видишь.
Он явно хотел, чтобы я запомнил его слова.
– Кстати, – продолжил отец, – сегодня вечером я обнаружил у тебя в комнате Олли и твоего друга Сета.
– Они играли в «гаметы и зиготы»? – не удержался я.
Намека отец не понял.
– Они чем-то занимались на компьютере Сета, но ни в какие игры, кажется, не играли. Похоже, работали над тем сайтом, который Сет помог тебе сделать.
– Мы обновляли оформление, и мне пришло в голову, что у Олли могут быть идеи… она ведь вечно рассуждает о важности дизайна.
– Прекрасно, но…
Ну вот, так и знал – без воспитательных внушений не обойдется! И точно.
– Я помню свои семнадцать… – начал отец, однако я попытался сбить его с толку, использовав «творческий подход».
– Сету едва шестнадцать. Он перескочил третий класс, но не хочет никому говорить, поэтому не поднимай при нем эту тему.
– В самом деле? – Отец действительно отвлекся, правда лишь на секунду. – Что ж, свои шестнадцать я тоже помню. Никакой разницы. Олли очень симпатичная девочка, и…
Я вскинул руки:
– Притормози! Хватит. Не надо таких разговоров. Я знаю про птичек и пчелок. И Олли тоже, если ты не в курсе.
– Очень на это надеюсь. Но, вообще-то, я собирался спросить про Сета. Что ты о нем думаешь?
– Я уверен, он тоже знает.
Отец скривился:
– Час от часу не легче.
– Олли уже задавала мне этот вопрос, так что отвечу тебе то же самое: я думаю, он славный парень.
– Ладно. Это хорошо. Пожалуй. Но все-таки сделай мне одолжение…
– …и присмотри за ней, – закончил я за него. – Мама уже просила меня об этом. Перед тем, как… ну ты знаешь.
Я решил сменить тему и достал ноутбук. Запустил админку сайта и поставил компьютер на верстак.
– Вот то, над чем я работаю.
Мне не хотелось вдаваться в подробности недавних проблем, поэтому я просто прокрутил немного галерею фоток, чтобы показать их отцу.
– Это… – И тут до меня дошло, что сменить тему совсем не удалось. – Это в память о маме.
Отец притих. Затем рассмотрел некоторые фотографии внимательнее.
– Отличные снимки, – наконец сказал он. – Уверен, мама неимоверно бы тобой гордилась. – Отец пару раз моргнул. – И я тоже горжусь. – Он помедлил, глядя на заголовок страницы. – А почему «Проект 9:09»?
Я молча глядел на него, мысленно изображая мисс Эм, смотрящую поверх очков. Отец, очевидно, нашел ответ на свой вопрос, потому что через пару секунд кивнул:
– Ах да…
На следующее утро мисс Монтинелло начала урок с вопроса.
– Есть ли смысл использовать образный язык в риторике?
– Вряд ли, – ответил парень позади меня. – Некоторые предпочитают цветистые фразы, чтобы выглядеть умнее, но при этом теряют в точности слов.
– То есть образный язык всего лишь «цветистый», как вы образно выразились?
Не успел он кивнуть, как в воздух взлетела рука.
– Мисс Кнудсен?
– Не всегда, – возразила Асси. – Образный язык позволяет вложить в текст глубокий смысл с помощью метафор или аналогий. Искусство литературного убеждения не сводится только к фактам и цифрам.
Перед моими глазами возникли слова «эвфемизм», «благой» и «греческий». Все три были окрашены в разные оттенки зеленого, что помогло их сгруппировать. Но я не стал делиться своими озарениями… пока мисс Монтинелло не посмотрела прямо на меня.
– Джеймисон?
– Э-э-э… недаром же в греческом «эвфемизм» означает «благая речь». Образные выражения помогают добавить эмоциональную связь к логическим аргументам. В отличие от цветистых выражений, которые в основном просто гов… гм… гуано.
– Весьма благоречиво, – кивнула мисс Монтинелло. – Действительно, эвфемизмы потенциально ценны. – Она оглядела класс. – Какие у вас есть излюбленные эвфемизмы?
Посыпались варианты, и учительница начала записывать их на доске:
Допрос с пристрастием
Склеить ласты
Оптимизировать штат
Горячительные напитки
Сопутствующие потери
Газетная утка
Интересное положение
Пока мисс Монтинелло стояла к нам спиной, Асси передала мне сложенную бумажку. Я удивился – совсем на нее не похоже! – а развернув листок, увидел: «Бодрит!» – и не смог сдержать улыбку.
Мисс Монтинелло дописала список, повернулась лицом к классу и сказала:
– Как вы знаете, письменная коммуникация является одним из краеугольных камней данного курса. Однако, для вашего сведения, она не должна совершаться в то время, когда учитель занят преподаванием…
Я постарался изобразить на лице слегка озадаченное выражение, какое было у большинства учеников. Чуть позже, выходя из класса, Асси прошептала:
– Ничего себе! Она не просто гуру, а прямо экстрасенс!
– И не говори! Хорошо хоть бумажку не забрала.
Надо признаться, я чувствовал себя необъяснимо счастливым. А Асси всего-то передала мне на уроке дурацкую записку…
Обед прошел так же, как и вчера: на меня косились и все такое. Разве что не пришлось особо уговаривать Сета переместиться к столику модниц.
– Посмотрел, что вы там вчера сотворили, – сказал я, когда мы уселись. – Выглядит круто!
– Отлично, – кивнул Сет.
Я откашлялся:
– Ну и так, к слову… если мой отец когда-нибудь спросит, то ты на год младше меня и пропустил третий класс.
– Чего?
– Не спрашивай. Просто пытаюсь немного подготовить почву.
В этот момент появилась та, ради кого я наврал отцу. Похоже, она хотела компенсировать свой вчерашний неряшливый вид и ударилась в другую крайность. Надела легинсы и длинный свитер, который был размера на три больше, чем надо, но странным образом сидел на ней идеально. А ее волосы – снова блонд! – закрывала вязаная шапочка в тон свитеру. Я не особо разбираюсь в макияже, но что бы Олли там с собой ни сделала, в результате она выглядела года на три старше и так, словно вообще не красилась, – если вы понимаете, о чем я.
Олли подсела к Сету с другого бока, и они тут же принялись обсуждать дизайн. Минуту спустя Асси опустилась на место рядом со мной, вместо того чтобы направиться к своему обычному столику через проход. Вроде бы пустяк, как и записка, но это сразу привлекло мое внимание.
Я повернулся к ней:
– Был бы рад отплатить вам во вторник за главу из романа, миледи. Только молю, предоставьте ее сегодня.
– И какие же денежные знаки используются в вашем мире, милорд?
– В наших землях ходит монета под названием «тако». Обычно выплачиваемая во второй рабочий день недели – откуда и появилось выражение «тако-вторник». Готов предложить вам по тако за главу – всего не более пяти глав.
Она вздернула брови:
– И это все, во что подобный вам оценивает мои словеса? – Асси отмахнулась. – Подите прочь!
Я открыл бумажник, заглянул в него и состроил печальную мину.
– В последнее время мой покровитель был… не слишком щедр, миледи. Возможно, несколько ваших глав поднимут ему настроение?
Она перестала мне подыгрывать.
– Ни за что никому не покажу. Пока не будет готово.
– Понял. Но я серьезно. Мне не терпится почитать еще.
Асси покачала головой:
– Может быть, попозже.
– Тебе не кажется, что как-то нечестно подцепить меня на крючок, а потом обломать? – Я не смог удержаться. – Почти как рекламная…
– Замолчи!
– …замануха.
Она стукнула меня кулаком в плечо.
– Я же сказала, замолчи!