– Вот именно! – прервала мои мысли Олли. – Ничья психика от этого не пострадала, верно? – Она помолчала. – Кроме того, не думаю, что я нравлюсь Сету… в таком смысле.
– Шутишь?
– Нет. Можешь сэкономить мне поездку в «Хэппи Джекс» и десятку и просто притвориться, что мы там? Расскажи мне. – Она посмотрела на меня серьезно, без щенячьих глазок. – Пожалуйста.
– Ну если под «таким смыслом» ты имеешь в виду, что парень считает тебя милой, умной, забавной и испытывает к тебе романтический интерес, то… да, ты нравишься Сету в «таком смысле». – Я пожал плечами. – Правда, он слишком плохо знает, какая ты на самом деле, но это уже его проблемы.
– Тогда… гм… почему…
– Почему он не показывает свои чувства? Давай посмотрим. – Я принялся загибать пальцы. – Ты в девятом классе, а он в одиннадцатом. Он друг твоего старшего брата, так что, допустим, ему неловко. Ты модница, а он всю жизнь ходит в джинсах и футболке и поэтому, быть может, чувствует себя не в своей тарелке или недостойным тебя. А еще, сдается мне, ты его никак не поощряла, и, вполне вероятно, он боится быть отвергнутым. – Я откашлялся. – Ну и раз уж мы вроде как обязаны говорить только правду, возможно, я его попросил к тебе не клеиться.
– Что?!
– Так ведь я за тобой присматривал!
Пришлось рассказать Олли, как я взял с Сета обещание не приставать к ней – и почему.
– Впрочем, уверен, мы в любом случае уже нарушили договор.
– Почему?
– Потому что на днях, во время одного из наших регулярных разговоров о мисс Оливии Дивер, Сет выдал, мол, да, есть вероятность, что когда-нибудь он подумает о тебе в «таком смысле».
– А сделай мне одолжение?
Если бы я не был за рулем, то скрестил бы руки на груди и прищурился.
– Какое?
– Объясни. Ему. Что обещание больше недействительно.
– Прикалываешься?
Она покачала головой:
– Черт возьми, да я серьезна, как сердечный приступ.
Вот это да! Я тут же затормозил.
– Ты чего? – удивилась Олли.
Вместо того чтобы ответить, я отправил сообщение, а затем передал ей свой телефон:
бро, думаю, ты и так знаешь, но чисто для ясности: твое обещание не клеиться к моей вредной сестренке отныне недействительно (хотя даже не знаю, кто в здравом уме захочет к ней подкатить). лети на волю, птенчик, но не говори, что я тебя не предупреждал
Олли вернула мне телефон.
– Спасибо, Джей, ты отличный брат.
– Запомни этот момент. – Я немного помолчал. – Но сдается мне, что с меня все равно причитается. За, гм… – я показал себе за спину, в сторону дома Асси, – ну, ты поняла.
– Чего?.. – Олли посмотрела на меня так, будто вопрошала: «Кто? Я?», но в ее глазах читался намек на прищур.
– Заткнись, – сказал я.
– Сам заткнись! – Она кивнула на мой телефон. – В любом случае спасибо. И мне кажется, мама бы одобрила…
Вообще-то, мне нравится думать о маме – если вспоминать только хорошее. Отчасти поэтому я так скучаю по ней. Она меня понимала. Меня, мои закидоны и то, как работают мои ненормальные мозги. Всякий раз, когда я оказывался в незнакомой ситуации или под напряжением – например, в первый день в средней школе, или в новой футбольной команде, или типа того, – мама находила способ меня успокоить. И это было здорово.
Но когда кто-то предлагает мне «поговорить об этом», обычно он имеет в виду «расскажи, как твоя мама умерла». А вот это совсем не здорово.
Потому что я там был. И был единственным, кто при этом присутствовал. Отец пропадал в больнице целыми днями, а нас время от времени привозил проведать маму. (Обычно визит сводился к тому, что мы шли в больничную столовую и вместе ужинали, так как готовить дома никому не хотелось, а затем заходили к маме, после чего отец отвозил нас домой. Половину времени мама спала, и мы понимали, что будить ее не следует: только во сне она не испытывала боли.)
В тот пятничный вечер в больницу приехали только я и отец. Олли осталась ночевать у подружки, она часто так делала с тех пор, как мама заболела. У отца были какие-то дела, я даже не помню, какие именно, и он предложил сначала отвезти меня домой. Но мама не спала, и я сказал отцу, что останусь с ней и дождусь его, а потом мы поедем домой вместе.
Около девяти вечера я разговаривал с мамой в ее палате – обо всяких глупостях вроде того, как привыкаю к школе. Мама стала уставать. Я знал эти признаки… она начинала меньше говорить и больше слушать, потом просто кивала в ответ на мои слова и наконец засыпала.
Только сегодня все было по-другому.
Она тяжело дышала. Так говорят настолько часто, что фраза превратилась в штамп, но большинство людей не знает, как оно выглядит на самом деле. Если хотите испытать, каково это, лягте на спину и попросите кого-нибудь положить вам на грудь мешок цемента. А теперь дышите. Ну или попробуйте подышать.
Вот что происходило с мамой. Казалось, все ее силы уходили на то, чтобы вдохнуть воздух, который тут же выталкивало из ее легких.
Я испугался и вскочил.
– С тобой все в порядке? – Пожалуй, это была самая большая глупость, которую я ляпнул когда-либо в жизни.
Мама взяла меня за руку:
– В порядке. – Она сделала еще пару странных вдохов. – Я люблю тебя, Джей… – вдох – И Олли… – вдох – И вашего папу… – вдох – Очень люблю…
– Я знаю, мама. Мы тоже тебя любим.
Она не ответила. Ее внимание было полностью сосредоточено на дыхании – как у человека, старающегося сделать пятьдесят отжиманий, но застрявшего на сорока девяти и прилагающего отчаянные усилия, чтобы поднять себя в последний раз.
Я запаниковал.
– Мама!
– Пожалуйста… – вдох – не… – вдох – забывайте меня.
Я молча смотрел, как она пытается вдохнуть еще раз.
– Обещай мне…
Я яростно закивал:
– Обещаю, мама. Обещаю! Но ты не можешь…
Она посмотрела на меня и сделала последний тяжелый вдох.
Пятьдесят.
Где-то в глубине сознания я услышал, как зазвенел звонок и запищал аппарат, а затем в палату ворвалась медсестра, за ней еще одна, но я едва обратил на них внимание. «Она ушла», – повторял тихий голосок в голове. «Она ушла навсегда». Спотыкаясь, я вышел в коридор и позвонил отцу. Все вокруг казалось нереальным… руки тряслись так сильно, что мне кое-как удалось набрать номер. Помню, как я стоял там, заливаясь слезами, – а рядом на стуле сидел какой-то парень, – и наконец я выпалил: «Папа, мама умерла». Всего три коротких слова.
А потом я вернулся в ее палату, куда уже пришел врач и установил официальное время смерти. Вы знаете какое.
Вот о чем я думал перед тем, как зазвонил телефон. (Вообще-то, я лежал в постели, пытаясь не думать об этом, когда понял, что приближается вторая годовщина смерти мамы. И вот теперь не думать о ней стало совершенно невозможно.) Мой взгляд скользнул к экрану. Асси.
Я натянул одеяло на голову, включил громкую связь – но очень тихо – и положил телефон прямо перед собой.
– Привет, – шепотом сказал я.
– Привет, – тихо ответила она. – Ну и…
– Ну и?..
– Гм, ты как?
– Хорошо.
– Врешь.
– Ладно, ты права. Когда ты позвонила, мне было не очень хорошо.
– Почему? Из-за нас? Из-за того, что случилось сегодня вечером?
– Что? Нет! На самом деле ты – это самое удивительное, что случалось со мной в жизни.
Асси затихла.
– Ну и?..
– Ну и… – Я сделал вдох, а потом медленно выдохнул. – У меня тут кое-что произошло, и я думал о маме. О том, как она умерла. Я пытался выбросить эти мысли из головы, когда ты позвонила.
– Прости. Правда…
– Спасибо, но не стоит извиняться. Когда я посмотрел на телефон и увидел, что это ты звонишь, мне вдруг полегчало. – Я откашлялся. – А у тебя как дела? У нас не было возможности поговорить после…
– После наших исследований?
– Да. Именно. Но сначала я должен предупредить, что лежу в кровати в темноте и разговариваю по громкой связи. Под одеялом, чтобы больше никто не услышал. На случай, если тебе интересно знать.
Она засмеялась:
– С ума сойти! Я делаю то же самое!
Асси помолчала, а когда медленно заговорила вновь, я услышал улыбку в ее голосе.
– Ну и… да…
– Согласен. Да…
– Ну и?..
Да и к черту!
– Ладно, я буду первый. – Я словно вернулся обратно в «проезд правды», вот только говорить в темноте, под одеялом, оказалось гораздо проще. – Сегодняшний вечер был просто улет. После того, как мы все прояснили в «Хэппи Джекс», я имею в виду. И на вечеринке тоже. – Я помолчал. – И наверное, это прозвучит глупо, но я начал по тебе скучать, как только ты вышла из машины.
– И вовсе не глупо, – очень тихо возразила Асси. – Честно говоря, я безумно рада это слышать, потому что сама едва не набросилась на тебя прямо там. По той же самой причине. Если бы не твоя сестра…
– Она знает.
– Правда?
Я засмеялся:
– Сдается мне, она о чем-то подозревала еще до того, как мы сами поняли. В любом случае я ей все рассказал по дороге домой.
– Рассказал что?
– Что мы вроде как сладкая парочка.
Асси фыркнула:
– Как старомодно!
– Знаю, но Олли сказала именно так, поэтому… – Я начал терять нить. – Да какая разница, как это называть, если ты не против? Я имею в виду, не против самой идеи. Если мы, как бы это, вместе?
– Угу. То есть да, безусловно. И мне даже нравится слово. – Она снова затихла, но совсем по-другому. – В смысле, если подумать обо всех возможных конфигурациях парочки, то оно как-то даже… бодрит.
Ей-богу, нет ничего более сексуального, чем умная женщина!
Глава 30
И на этом языке следует предлагать объективу то, чем в конечном счете должна заниматься фотография, – время, место и творения человека.
– ЕСТЬ ХОЧУ! – ЗАЯВИЛА ОЛЛИ С ЗАДНЕГО СИДЕНЬЯ.
На мгновение я вспомнил о наших семейных поездках, когда мы все вчетвером ехали по шоссе – иногда на этой же самой машине – и каждый час кто-нибудь заявлял, что ему немедленно требуется еда или туалет.