Юля АртееваПроект по дружбе
Глава 1
– Шмелев, будьте добры, занимайте свое место чуть быстрее.
Наш социолог предельно сдержан и вежлив, как обычно. Я же фыркаю и демонстративно громко защелкиваю кольца на блокноте. Придурок Ярослав всегда опаздывает. Ненавижу таких, если честно. Сами не учатся и другим не дают.
Так. Не отвлекаться. Концентрируюсь на своих строчках. Стучу по парте красной ручкой, потом почти бездумно подчеркиваю определение. Черт! Шмелев сбил, сволочь. Он еще и громко усаживается за парту, скидывает рюкзак на пол, «отбивает пять» своему другу.
Заправляю за уши волосы, машинально смотрю на светлые концы. Я покрасилась только позавчера и к новому цвету еще не привыкла. Нет. Не о том думаю. Итак, социология.
– Из этого определения непосредственно вытекает, что каждая дружба – уникальна, поскольку определяется набором связей, их крепостью и значимостью, – тем временем продолжает Вячеслав Анатольевич, и я с готовностью кидаюсь конспектировать.
– А попроще нельзя? – развязно интересуется Ярик.
Я раздраженно выдыхаю, потому что ненавижу, когда перебивают. Но дурацкому Шмелеву закон не писан. Наш же социолог отвечает обманчиво доброжелательной улыбкой. Перекидывает длинный темный хвост с одного плеча на другое, поправляет очки:
– Ярослав, вы на мои пары приходите просто поспорить? Еще раз напомню, я допускаю разговоры с места, только когда они касаются темы занятия.
– А это разве не касается темы?
Социолог игнорирует выпад и продолжает:
– Если мы обратимся к словарю, то увидим, что дружба определяется там как личные устойчивые отношения между людьми на основе симпатии, уважения, общих интересов, духовной близости, взаимной привязанности и понимания.
– А что насчет дружбы между мужчиной и женщиной? – снова подает голос Шмелев.
Выразительно закатываю глаза, глядя на подругу рядом. Алина понимающе улыбается.
– Ты заткнешься, может быть? – шиплю я, оборачиваясь.
– Гольцман, ты за ручками своими разноцветными следи, – хмыкает этот идиот, – вдруг закончатся, и ты конспект подчеркнуть не сможешь.
– Ярик, ты дебил просто высшего уровня.
Вячеслав Анатольевич резко опускает ладонь на стол:
– Гольцман, Шмелев, вы по-хорошему не понимаете?
Я моментально краснею от стыда, а Ярослав нахально сообщает:
– Так мы опять по теме. Вот с Евгенией я бы дружить точно не стал.
Социолог почему-то улыбается себе в усы, снова поправляет длинный хвост и спрашивает:
– Почему же?
– Ну, вы сказали, что дружба основана на симпатии. А тощая Гольцман мне вообще не нравится.
– Идиот! – бросаю я хмуро, но на самом деле испытываю глубокое удовлетворение. Тощая. Мне нравится это слово. Почти как «стройная». И уж гораздо лучше многих других.
– Ярослав, вы очень буквально восприняли определение. Хоть мне и приятно, что вы все-таки меня слушаете. Вот у вас есть друг, верно? Ктитарев.
– Ну есть, – нехотя отвечает Шмелев, будто сдается, а я торжествую и лезу в пенал за зеленой ручкой.
– Значит, у вас к нему симпатия. Как к человеку. С этим вы спорить не будете?
– Ну.
– Соответственно, мы можем говорить о симпатии как о чувстве, которое возникает не только к девушкам с формами, так?
– Допустим. Но к Гольцман у меня симпатии как к человеку, – выделяет он интонацией, – нет.
Я прикладываю ладони к пылающим щекам. Кому я вообще не стремлюсь понравиться, так это ему. Самый раздражающий персонаж во всей группе, и к тому же вечно меня цепляет. Но такое хамство все равно расстраивает.
– А вы достаточно с ней общались? Потому что в отличие от поверхностного приятельства, дружба – отношение глубокое и интимное, предполагающее не только верность и взаимопомощь, но и внутреннюю близость, откровенность, доверие, любовь, если хотите. Думаете, подобные отношения могут родиться просто так?
Не сдерживаюсь и язвительно говорю преподу:
– Шмелев просто не из тех, кто в состоянии общаться с девушкой дольше недели.
– Да потому что это противоестественно! – вскидывается Ярик.
– Что? Разговаривать?
Мы разворачиваемся друг к другу и сцепляемся раздраженными взглядами. Социолог же замолкает и наблюдает за нами, как за неведомыми зверушками. Всегда так делает, когда его занимает беседа между учениками. Он позволяет нам говорить с места и даже спорить, когда это касается темы занятия. Кажется, Вячеслава Анатольевича даже забавляет то, как мы распаляемся.
– Нет. Дружить с тобой. Или, окей, с любой другой девушкой.
– Это еще почему?
– Ты вроде отличница, а слушаешь плохо. Тебе сказали – дружба основана на любви.
Я указываю на него зеленой ручкой:
– Ты не в курсе, что любовь бывает разная? Матери к ребенку, например. Друзья тоже могут любить друга друга, – я подыскиваю слово, – ну, как родственники.
Шмелев складывает руки на груди и кривит губы:
– Мужчина и женщина не могут любить друг друга как родственники.
– А брат с сестрой?
– Да чего ты пристала к семейным отношениям? Рандомные разнополые люди не могут дружить!
– Могут! Вот мы с Долиным дружим.
Тут Ярик смеется:
– Да твой Долин тебя хочет, сто пудов!
– Ты просто узколобый дебил, – выдаю почти злобно, потому что взбешена до предела.
Здесь, наконец, оживает препод:
– Гольцман, Шмелев, вынужден вас остановить. Диалог был интересным, но взаимные оскорбления меня уже не вдохновляют. Но у меня есть предложение.
– Какое? – пытаюсь переключиться с тупого одногруппника обратно на учебу.
– Сделаете проект, – говорит социолог, – вместе. Утвердим тему и основные тезисы. Проведете исследование. Если сдадите достойную работу, получите автомат за экзамен.
Цветная ручка замирает в воздухе:
– Какой еще проект?
– О разнополой дружбе.
– Но вы же никому не ставите автомат.
– А вам поставлю.
– А если не сделаем? – лениво интересуется Ярик.
– Двойка за экзамен, и отправляетесь на пересдачу.
От возмущения я даже дышать перестаю. Алина аккуратно берет меня за кисть, все еще висящую в воздухе, и опускает мою руку на стол. Двойка. Нормально? Мне – двойку! У меня четверки нет ни одной! Пересдача! Да я слова такого не знаю!
Но в том, что Вячеслав Анатольевич именно так и поступит, сомневаться не приходится. Когда преподаешь гуманитарный предмет в IT-колледже, это, видимо, обязывает к излишней принципиальности. Он вечно стремится доказать серьезность своей науки.
Слышу, как сзади тяжело вздыхает Шмелев. Шепчет другу:
– Меня отец на хрен убьет.
Ктитарев хмыкает:
– Да я в курсе. Так соглашайся, чего ты артачишься?
– С ней?
– Да какая тебе разница?
Шмелев снова тяжело вздыхает. Придурок. Как будто я прямо хочу с ним работать. Предел всех моих мечтаний!
– Я могу, – начинаю я, но голос хрипнет, и мне приходится откашляться и начать заново, – я могу сделать проект одна?
– Нет, Гольцман, в этом и смысл, чтобы исследование о разнополой дружбе проводили девушка и молодой человек.
Я не сдаюсь:
– А я могу взять другого напарника?
– Вы слишком много торгуетесь. Теперь нет. К тому же это прекрасно, что у вас разные взгляды на тему исследования. В споре рождается истина.
Возмущение снова перехватывает мне горло.
– Жень, выдыхай, – Алина наклоняется ко мне и успокаивающе поглаживает по плечу.
– Я согласен, – вдруг говорит Шмелев.
Оборачиваюсь к нему и в немом шоке шарю взглядом по его лицу. Он красивый. И знает об этом. Что делает его характер еще более мерзким. Но черты лица у него, безусловно, как на картинке. Чуть заостренный прямой нос, яркие изогнутые губы, серые глаза со смешинкой. Ямочки на щеках, девчонки по ним просто сходят с ума, я много раз слышала. Он мне улыбается и становится похож на сытого кота. Прищуриваюсь и пытаюсь понять, зачем Яр это делает.
– Да ладно тебе, не хочешь получить автомат? – говорит он. – Нам-то самим не обязательно дружить ради проекта о дружбе, разве нет?
– Ну, – неуверенно начинаю я и почти готова уже признать, что он прав.
Но тут Шмелев все портит. Говорит:
– Давай, Жендос, это не больно.
– Я сто раз просила так меня не называть! – закипаю моментально. – Ты знаешь и все равно каждый раз так делаешь!
– Гольцман, остынь. Давай потерпим друг друга, мне реально нужен этот экзамен, – говорит он внезапно устало.
Я замолкаю, а потом нехотя соглашаюсь:
– Мне тоже.
Алина постукивает меня пальцем по руке:
– Жень, препод.
Я перевожу взгляд на Вячеслава Анатольевича.
– Мы сделаем, – говорю через силу.
– Что ж, вот и чудно. Итак, вернемся к теме. Концепция дружбы появляется еще в Древней Греции…
Я склоняю голову и смотрю в свой идеальный конспект. Я только что согласилась работать со Шмелевым над проектом. У меня что, помутнение рассудка случилось? Очевидно же, что он все испортит. С другой стороны, лучше это, чем пересдача. Меня от одной мысли передергивает.
В конце лекции я собираю ручки в пенал и придерживаю Ярика за плечо, когда он проходит мимо. Тут же отдергиваю руку. Но он остается стоять рядом со мной.
Говорю:
– Задержись, побеседуем.
– О чем? – он нетерпеливо переступает с ноги на ногу.
– Шмелев, – я теряю терпение, – мы с тобой теперь завязаны, нравится тебе или нет. Надо обсудить, как будем делать проект.
– Да ясно как. Ты сделаешь, а я просто примажусь.
От такой наглости я снова немею. Раскрываю рот и удивленно распахиваю глаза. Яр прыскает и со вкусом хохочет:
– Релакс, Жендос. Сделаем все вместе.
– Я же просила не называть меня так!
– Ну, видишь, зато к тебе вернулся дар речи. Ладно, есть идея, Гольцман.
Я недоверчиво смотрю на него исподлобья. Складываю руки на груди. Интересуюсь: