– А… А его сейчас нет на месте. – Дама дрожала, как осинка под осенним ветром. Как здоровая сосна, точнее. Под ураганом.
– Блин! – дядя Федор встал, пошарил по карманам, вытащил замызганную бумажку. – Отдай ему эту маляву. Секешь?
– С… секу. Это документ?
– Деловое предложение. Здрава будь, боярыня. – И дядя Федор, открыв ногой дверь, вышел из кабинета.
Дядя Федор благополучно вернулся, скинул папину куртку, с явным сожалением снял с шеи «златую» цепь – уж очень она ему понравилась.
Мы с Алешкой переглянулись.
– Дядя Федор, – проникновенно сказал Алешка. – Вы нам очень помогли.
– Как нам вас благодарить? – проникновенно добавил я. – Денег у нас нет.
– А я их не люблю, – признался дядя Федор. – И они меня тоже. Я вот… такие вот цепочки обожаю. Ради красоты.
– Дарю! – сказал Алешка.
Выбросить-то ее жалко.
– Да что ты! – обрадовался дядя Федор. – Да за такой подарок!.. Дим, пиши еще письма! Куда надо снесу! Хоть цельный год носить буду!
И дядя Федор ушел счастливый.
А вечером мама стала рыться в своих шкатулках, приговаривая:
– И куда она делась? Как не надо, так все время под рукой. И главное, здоровенная такая, а затерялась, как маленькая. Отец, ты не брал?
– Что? – отозвался папа из-за газеты.
– Да цепь эту. Что Наташка подарила.
– Попробуй только надеть ее, – пригрозил папа, – я с тобой сразу разведусь. Только ты меня и видела.
– Да я не себе. У нашей вредной Марьи день рождения. – Вредная Марья – это мамина начальница. – Я хочу ей эту цепь подарить.
Папа вздохнул:
– А я и не догадывался, какая ты жестокая.
– Я и сама не догадывалась, – проворчала мама. – И куда она делась? Алексей! Ты цепочку не брал?
– Какую, мам? – невинно захлопал глазами Алешка.
– Большую. Вот такую.
Алешка вздохнул, потупился.
– Алексей! – напомнила мама. – Раскалывайся!
– Я, мама, ее дяде Федору отдал. У него буксирный трос порвался.
Папа рассмеялся, а мама неожиданно сказала:
– Ну и правильно сделал! Зачем нашей Марье буксирная цепь?
Все, что происходило в Ясеневе на следующий день, мы с Алешкой наблюдали со стороны. Расположившись на «расстоянии зрительной связи» от вагончика с попугаями. Стараясь не попадать в поле зрения Вертинара и охранников. Которых стало заметно больше. И которые стали заметно озабоченнее.
Когда Вертинар, боязливо оглядываясь, пошел с тазиком кормить птиц, Ростик покинул нас и смешался с посетителями зоопарка. Так смешался, что мы сразу же потеряли его из вида.
Но зато мы видели, как Вертинар поставил на пол тазик с кормом и вдруг заорал, вылетел из-за сетки и бросился бежать. И все тоже разбежались. И охрана, и зрители. И даже птицы стали разлетаться. Хлопая крыльями. Усиливая панику.
Только один человек не разбежался. Маленький такой, немного пухлый. Он спокойно шел от клеток с большой сумкой. В которой что-то тикало.
Мы пошли за ним следом. Вышли из парка, направились к метро. А навстречу нам летели милицейская и пожарная машины.
Я не выдержал. И позвонил по таксофону в «Зверинец». Алешка при этом шипел мне в спину, как дикая змея.
– Это была злая шутка, – сказал я, когда кто-то в «Зверинце» снял трубку. – Маленькая месть за большие подлости.
И мы поехали домой.
Но сначала зашли к Ростику. Он вытащил Прошкина из сумки и посадил на спинку кресла. Это была очень трогательная сцена.
Прошкин начал прихорашиваться, поправлять перышки, а потом поднял свой красивый хохолок и ласково сказал:
– Р-ростик! Ур-ра! Р-ростик др-рянь! Где Р-ростик шлялся!
А потом вдруг взял и «затикал».
Глава V. “ОДНАКО, ПЛОХОЙ ЛЮДИ”
Когда в «Зверинце» все успокоилось и он начал нормально работать, мы поехали на встречу с нашим агентом дядей Ваней.
Возле его чума, как всегда, толпился народ. Умка лежал на спине и, держа бутылку со смесью передними лапами, азартно чавкал и пускал пузыри, совсем как человеческий ребенок. Дядя Ваня, шибко умный, курил трубку и пил чай из «люменевой», как он ее называл, кружки.
Он нам обрадовался, как своим сородичам, встал навстречу, отставив кружку.
– Шибко хороший люди пришли! – Лицо его стало совсем круглым, а глазки совсем исчезли в морщинах. – Чай, однако, пить будем. С баранком. – И к зависти посетителей, дядя Ваня пригласил нас в свой чум.
Умка, тут же отбросив бутылку, поскакал за нами вперевалку и ткнулся черным носом Алешке в коленку.
– Однако очень хороший люди, – кивнул дядя Ваня в Алешкину сторону. – Его всякий зверь любит.
Не знаю, какой такой Алешка «люди», но то, что его «всякий зверь», даже змеи, любит, – это факт.
В чуме у дяди Вани было очень скудно. Как на том самом Крайнем Севере. Я представлял его себе как навеки замерзшие моря, из которых торчат кое-где всякие льдины и торосы, а по безлюдным берегам – безбрежные снега, из которых кое-где торчат чахлые веточки и клочки мха, помятые снежными бурями и объеденные оленями.
В чуме, правда, торосы не торчали. Здесь торчала только старая кривоногая раскладушка, застланная меховым спальным мешком, который дядя Ваня захватил, наверное, из своего родного чума. Ну и висела на проводе голая лампочка. Вот и вся мебель.
Да, и еще стояла посреди чума вверх дном большая кастрюля. На нее дядя Ваня положил связку баранок – он очень их любил («Однако, на Севере такой баранок не водится») и поставил для нас кружки с чаем. Чай был очень вкусный – крепкий, заваристый, как сказал Алешка. Он со вкусом прихлебывал, грыз «баранок» и делился кусочками с Умкой. А потом как-то по-взрослому спросил:
– Как жизнь, дядя Ваня? Лучше, чем в родной тундре?
– Однако, в тундре шибко луче, – тоже вздохнул дядя Ваня. – Олешки ходят, шибко добрый зверь. Много олешков. А людей очень мало. Но шибко добрый люди. – Он еще раз вздохнул и виновато добавил: – А здесь сапсем плохой люди.
– Всякий здесь люди, – мудро заметил Алешка и отставил пустую кружку.
А дядя Ваня, не удержавшись, стал нам жаловаться на «сапсем плохой люди». Посетители «Зверинца» дразнят Умку, пытаются накормить его конфетами, отчего медвежонок «шибко больной станет». А самый плохой люди – шибко глупый ученый.
Вот что мы поняли. Персонал «Зверинца» делал все возможное, чтобы побольше привлекать сюда посетителей. Для этого и медвежонка согласились взять, и чум построили. А теперь еще стали читать лекции о животных.
– Ну и что плохого? – удивился я. – Очень полезно. А то наберут в дом всякую живность, а сами даже не знают, чем ее кормить.
– Носами своими, – расхохотался Алешка, вспомнив крокодила Джонни.
Но дядя Ваня даже не улыбнулся, ему было что сказать.
Оказывается, приезжал вчера с лекцией «шибко глупый ученый», рассказывал посетителям, как на Севере охотятся на белого медведя.
– Шибко здорово врал!
Действительно, ученый так описывал медвежью охоту. Мол, бродит медведь по льдинам, ищет полынью. А как найдет, так садится возле нее и ждет – либо рыбка в воде мелькнет, либо тюлень вынырнет. И так сидит он день, два, три – ни рыбка не мелькает, ни тюлень на льдину не вылезает.
– Что так? Почему так? – удивляется ученый. И объясняет: – Медведь весь белый, его среди льдов и снегов не видно. А вот черный кончик носа его выдает. Подплывет рыбка, увидит черную точку носа среди белого безмолвия – и шнырь обратно в глубину.
– И вот тогда умный медведь, – делает вывод «шибко умный ученый», – одной лапой прикрывает нос, а другую держит наготове. Подплыла неосторожная рыба – он ее хвать! И выбрасывает на льдину.
Мы с Алешкой рассмеялись на эту байку. Пусть медведь и очень умный, но разве он может знать, что у него черный нос? Зеркала на льдинах не водятся.
– Плохой ученый, – качал головой дядя Ваня. – Такая хорошая у него фамилия, а такой плохой ученый.
– А какая у него фамилия? – вдруг спросил Алешка.
– Однако, Медведев.
Мы аж подскочили на месте.
– Это интересно, – сквозь зубы проговорил Алешка. И со значением, как-то даже с намеком, взглянул на меня.
– А он, этот Медведев, – спросил я дядю Ваню, – он откуда?
Дядя Ваня задумался, покрутил головой и показал куда-то в сторону:
– Оттуда приезжал однако.
Объяснил!
– Где он работает? – уточнил мой вопрос Алешка. – Над своей наукой с черным носом?
– Там, там, – закивал головой дядя Ваня и снова махнул рукой в сторону центра города. – Институт такой есть. Биологический.
– Халтурщики они там, в этом институте, – не выдержал я.
– Жулики! – уверенно высказался Алешка.
– Шибко большой жулик, – вдруг подхватил и дядя Ваня. – Один мальчик здесь очень плакал: «Отдай назад мой котенок!» Не отдавал! – Тут дядя Ваня почесал свою буйную бородку из трех волосков и раздумчиво добавил: – А этот профессор, шибко ученый, один раз я его видел. Может, правда, может, нет. У меня тогда один хороший вещь пропал.
Так… Картина с этим «Зверинцем» не только начинает проясняться, но и становится угрожающей…
Тут наши мысли прервал какой-то шум снаружи. Мы выглянули из чума – толпа перед ним как-то по-волшебному рассосалась. И это понятно: возле чума стояла маленькая девочка, положив руку на холку громадной собаки.
– Привет! – сказала нам Лена, а Норд оскалил в улыбке свои белоснежные зубки и заметелил по земле своим пушистым хвостиком.
– Однако, какая хорошая собачка! – цокнул языком дядя Ваня. – Она одна любые нарты повезет. Быстро-быстро. Никакая пурга не догонит.
Норд молча протянул ему лапу. Дядя Ваня взял ее в обе ладони и еще больше восхитился:
– Какая лапа! Как у медведя однако. Такой лапой можно самого большого волка пополам сломать.
– Насчет нарт, – сказала Лена, – я обо всем договорилась. Норда будут кормить за счет «Зверинца», а он будет за это работать – малышей катать. Здорово? – и она хитро прищурилась.
Молодец Ленка! Теперь у нас есть свой человек в секции домашних животных. И в секции диких. И мы скоро будем знать обо всех творящихся там делах.