– Я буду молиться за успех ваших опытов – в той мере, в какой они послужат исправлению сделанного людьми зла, а не искажению творения Божьего.
– Молиться… – Координатор невесело усмехнулся. – Когда я говорю об ограниченности во времени, то имею в виду не продолжительность человеческой жизни. Нам нужен успех гораздо скорее, ибо люди уже чуют неладное. Советник по безопасности доносит о ползущих по Колонии слухах. Необходимо как можно скорее предъявить колонистам здоровых детей, иначе на нас снова обрушится хаос, и мы уже не сможем его сдержать.
– Я сделаю все, чтобы успокоить отчаявшихся. Если надо, я готов пожертвовать жизнью. Но нарушить обет…
Досадливая гримаса исказила лицо Координатора, но в этот момент загудел селектор.
– Советник по информации, – раздался в динамике голос охранника.
– Идите и подумайте, священник, – сказал Координатор. – Я не могу тратить на вас все свое время. Но я пришлю Советника по культуре.
И в самом деле, через несколько часов после того, как отец Петр вернулся в свое новое жилище, в его дверь постучали, и в комнату вошел невысокий, совершенно лысый – как и многие в Колонии – человек лет шестидесяти, некогда, вероятно, довольно полный, но сильно похудевший впоследствии, отчего щеки его свисали, как у породистой собаки; и в глазах его было что-то собачье, мудрое и безнадежно-печальное. Это и был Советник по культуре.
– Вы тоже собираетесь уговаривать меня? – спросил священник. Кажется, его вопрос прозвучал излишне резко, о чем он тут же пожалел, тем более что гость почувствовал эту резкость.
– Не знаю, что наговорил вам Координатор, – поспешно сказал Советник, – может, он даже угрожал вам, но вы должны его понять. Убеждение – это не его ремесло. До Войны он был начальником городской полиции. И, надо сказать, только такой человек и мог всех нас спасти. Именно такой, который способен действовать быстро и решительно, без всех этих наших интеллигентских рассусоливаний… Вам кажется странным, что я, полжизни находившийся в оппозиции властям, теперь защищаю откровенно диктаторские методы? – Советник печально улыбнулся. – Но вы не видели, что здесь творилось. Это был ад, настоящий ад… Озверевшая толпа, перекошенные лица, вопли… Повсюду огонь, пожары и факелы… Небо багрово-черное от дыма и копоти, днем темно, как ночью. Клубится пыль, трещат выстрелы, где-то осыпаются разбитые стекла. На главной улице баррикада из горящих машин, на нее лезет какой-то полуголый тип, размахивающий оторванной человеческой рукой. С крыш Университета по толпе бьют пулеметы. Штурм библиотеки, кого-то вышвыривают из окон… – Советник сжал виски ладонями, словно пытаясь выдавить, как гной, кошмарные воспоминания. Затем он вдруг резко поднял голову. – Но мы прошли через это. Вы понимаете? Мы справились. Мы обуздали анархию, отстроили убежища, наладили жизнь. Мы завоевали человечеству еще один шанс. Но мы, к сожалению, слишком дорого за это заплатили. И теперь только от вас зависит, воплотится ли этот шанс.
– Вы совершенно уверены, – спросил священник, – что из всех этих сотен тысяч мужчин… ни один…
– Увы, – покачал головой Советник, – у нас слишком хорошая медицинская аппаратура. Сомнений быть не может.
Отец Петр помолчал.
– Я молился, – сказал он наконец. – Молился все время, как пришел от Координатора, надеясь, что ясность и покой снизойдут на меня, и я пойму, как должен поступить. Но Господь не даровал мне ни ясности, ни покоя.
– Покой для всех нас теперь недоступная роскошь, – произнес Советник, – но с ясностью все как раз в порядке. Война уничтожила вместе с цивилизацией все ее химеры и ложные цели. Что вам неясно? На одной чаше весов – ваш обет, данный тогда, когда в мире насчитывалось шесть миллиардов человек, и целые континенты боролись с ростом населения. На другой чаше – последняя возможность спасти то, что осталось от человечества, спасти для будущего возрождения.
– Или для очередного самоубийства.
– Вы слишком пессимистично смотрите на вещи. Теперь, имея за спиной такой опыт…
– У меня есть основания для пессимизма. Человечеству однажды уже предоставляли шанс начать все сначала, и вот как оно им воспользовалось.
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду всемирный потоп.
– То есть… вы рассматриваете Войну как кару небесную? – озадаченно спросил Советник. Такой поворот не приходил ему в голову.
– Люди не могут однозначно трактовать волю Божью, – ответил священник, – но, во всяком случае, такая трактовка выглядит весьма правдоподобно. Люди отвернулись от Бога, и он предоставил их собственной участи.
– Ну хорошо, допустим, Война – это новый потоп. Но тогда вы – это новый Ной, и должны исполнить свое предназначение.
– Аналогия слишком поверхностна, – покачал головой Петр. – Ной был предупрежден заранее, ему была дана возможность спасти животных суши, сам потоп не создал непригодных для жизни условий. И ни Ной, ни его дети не были связаны обетом, подобным моему.
– Но разве сам факт вашего чудесного спасения не кажется вам божественным указанием?
– Напротив. То, что единственный из спасшихся, способный продолжить род, связан обетом воздержания, кажется мне указанием прямо противоположным.
– Значит… – Советник на мгновение замолк, пораженный, – вы вообще не считаете, что человечество следует возрождать?
– Я всего лишь человек, – развел руками священник, – и не вправе судить людей. Я могу лишь ходатайствовать за них перед Высшим Судьей; но пока у меня нет никаких оснований считать, что мое ходатайство принято.
– Но это все абстрактные рассуждения! Вы же сами признаете, что не можете однозначно трактовать божью волю. Так почему бы не поступить по заповедям, призывающим любить ближнего?
– Может, это и есть высшая любовь к людям – пресечь их род, вместо того, чтобы плодить все новые поколения несчастных, обреченных на вечное проклятие. Что же до заповедей, то как насчет запрета на прелюбодеяние?
Советник беспомощно пожал плечами.
– Я не знаю, как вас еще убеждать. Но не думаете же вы, в самом деле, что вас оставят в покое и позволят соблюдать этот ваш обет?
– Вера подвергалась и не таким испытаниям, – ответил священник.
На следующий день снова явились посланные от Координатора. Их было трое, и отец Петр понял, что они готовы доставить его силой, если он откажется идти.
На этот раз правитель Колонии выглядел куда мрачнее, чем в предыдущую встречу. Он, подчинивший сотни тысяч людей единому плану выживания, впервые принужден был считаться с волей одного-единственного человека.
– Вы продолжаете упорствовать?
– Я не могу нарушить обет.
– Вы уже нарушили один, – напомнил Координатор, – когда переселились из своей кельи сюда.
– Это другое дело. Я приехал в Колонию, чтобы исполнять обязанности священника, это не противоречит моему сану и моим убеждениям. Мира, от которого я удалился в катакомбы двенадцать лет назад, больше нет, и теперь мой долг – вернуться и помочь страждущим.
– Ваш долг – спасти человечество!
– Вы думаете только о спасении тела, – покачал головой Петр, – а это, в конце концов, задача заведомо невыполнимая.
– Да поймите же вы, что если не будет новых тел, не будет и душ, о которых вы так печетесь!
– Может, в этом и есть промысел Божий? Почему вы думаете, что количество душ должно умножаться бесконечно?
– Ну разумеется, ад переполнен, а у дьявола вышли все фонды капитального строительства. Между прочим, знаете ли вы, почему в Колонии так мало священников, особенно христианских? Так я вам объясню. Во время послевоенного хаоса большинство ваших коллег было растерзано толпой. Люди не простили Войны тем, кто регулярно твердил: «Бог добр, Бог любит вас!»
– Бог, в своей любви к человеку, даровал ему великое благо – свободу выбора. И если люди этой свободой дурно воспользовались, виноват отнюдь не Бог.
– Ему следовало предвидеть последствия.
– Вы отказываетесь от свободы?
– Я – нет. Но право на свободу, как и право на ношение оружия, надо заслужить. Вы разглагольствуете тут о свободе выбора, потому что не видели, что такое толпа.
– Как я понимаю, вы угрожаете мне. Вы ведь не пытались спасти тех священников?
– У меня были более важные задачи. И более ощутимые потери. Пришлось, в частности, пожертвовать частью гуманитарных факультетов Университета. Пока толпа грызла брошенную ей кость, нам удалось стянуть и перегруппировать силы. Да, я не мог спасти всех ученых. Но мы отстояли Университет, а потом взяли контроль над городом. Потому что мои люди исполняли свой долг и шли, если надо, на смерть. Вам же предлагается нечто совсем отличное от смерти.
– Я уже говорил вашему Советнику – я пришел не судить людей, а разделить с ними их судьбу. Если надо, я готов умереть.
– Да никому, черт возьми, не нужна ваша смерть! И никого вы своим геройством не потрясете! Шесть миллиардов уже умерли. Я только пытаюсь донести до вас простую мысль, что необходимо жертвовать второстепенным ради главного, и что этим главным является спасение человечества!
– Откуда вы знаете, что является главным? Возможно, в нынешней ситуации есть и ваша вина. Если бы вы не выгнали на строительство убежищ всех от мала до велика, то, возможно, сейчас у вас было бы больше полноценных мужчин и женщин.
– Может быть, в какой-то степени вы и правы, – неожиданно спокойно согласился Координатор. – Теоретически. Сейчас, когда известны все последствия, когда мы знаем, каким именно поражающим воздействиям подвергся город, можно рассуждать подобным образом. Но вы забываете, что, во-первых, основную дозу люди получили в первые дни, когда мы еще не контролировали город. Во-вторых, эти чертовы убежища кто-то должен был строить. Если бы их строили не все, то и хватило бы их не на всех. Как вы себе представляете эту процедуру отделения чистых от нечистых? По-вашему, люди согласились бы строить убежища, зная, что сами они обречены на смерть, а места в убежищах займут некие элитные производители?