— О, Ник, — говорит Ар-Нель весело, — мир окончательно пробудился от сна, на душе — весенняя радость, и всё тело наполняет предчувствие дальней дороги, не так ли?
— Знаешь, что, сердечный друг, — говорю я, — хоть я и отношусь с благоговением к твоим дипломатическим талантам, всё равно это путешествие кажется мне авантюрой. Рискованной авантюрой.
Ар-Нель победительно смеётся, смахивает с кончиков пальцев воображаемые капли.
— Ах, Ник, меня ведёт Судьба, меня ведёт История, меня ведёт любопытство, неутолимое, как истинная страсть! А Господину Второму Л-Та неймётся потому, что хочется вписать имя в Звёздные Скрижали и доказать, наконец, всему свету, что именно он — Истинный Брат Государыни!
Юу фыркает.
— Вы не можете сказать ни единого слова, не воткнув в него иглу, Глубокоуважаемый Господин Ча! Иглы растут у вас прямо во рту или появляются откуда-нибудь изнутри?!
— Из глубины моей бездонной души, — заявляет Ча самодовольно. — Мой щедрый подарок существам, чей меч, увы, заточен лучше языка.
— Ничего себе! — возмущается Юу. — Как бы вам не зарезаться собственным языком, Ча! Будьте осторожны с таким острым предметом во рту — а мне хватит и клинка, я считаю.
— Мой дорогой Второй Л-Та, — говорит Ар-Нель невыносимо покровительственно, — я полагаю, что пути Судьбы неисповедимы. Каждый человек по воле завистливого рока может лишиться свободы, оружия, друзей, родины, Небеса знают, чего ещё — но его отточенного разума не отнимет никто.
— О, ваш разум — грозное оружие, — ворчит Юу. — А к чему, позвольте спросить, вам веер на улице в начале четвертой луны? Вам душно, когда другим холодно, Ча? Или вы прикрываете веером ваше жало, как придворные дамы?
— Вы делаете успехи, милый друг, — кротко отвечает Ар-Нель. — Наши беседы идут вам на пользу — вы волей-неволей учитесь придавать речам смысл и наблюдать за людьми. В награду за это я сообщу вам… тайну, — и расширив глаза, добавляет утрированно-значительно. — Веер этот — очень важная вещь. Я намерен подарить его Львёнку Анну.
Юу пытается сдержать смех — и прыскает, как мальчишка.
— Он уже написал вам письмо с Официальным Вызовом на поединок?
— Нет, — отвечает Ча невозмутимо. — Но — как знать, друг мой, как знать…
Анну подходит к нам как раз на этих словах.
— Что — знать, Ар-Нель? — спрашивает он.
— Возьмёшь ли ты у меня веер, мой драгоценный, — говорит Ар-Нель как ни в чём не бывало. — В память о последнем дне в Тай-Е. Ты теперь можешь прочесть стихи, которыми я его надписал.
Анну берёт веер из его рук, неловко раскрывает.
— Суха-я ветвь рас-цвела… от теп-ла твоих рук… Пес-ки напоим во-дой… Постро-им… лест-ницу в Небо… — читает он тихо, ещё по слогам, но уже довольно связно. И поднимает взгляд от веера на лицо Ар-Неля. — Ты, Ар-Нель, ты снова меня дразнишь.
Ар-Нель качает головой.
— Нет. Мы завтра уезжаем — я хочу, чтобы у тебя что-нибудь осталось на память о Тай-Е.
Анну пытается скопировать надменно-снисходительный тон Ча:
— Вот это? Тряпочка эта? Я бы тебе меч отдал…
Ар-Нель ожидаемо хватается за слово:
— Отдай.
Анну тянет свой гнутый тяжёлый клинок из ножен. У Юу приоткрывается рот от безмерного удивления:
— Ох! Южанин, ты вправду ему меч отдашь?! Свой?!
Анну ухмыляется.
— Не просто так. В обмен. На это, — и показывает на церемониальный меч Ар-Неля, с рубиновоглазой собачьей головкой на эфесе — Сторожевым Псом Государя.
Юу смеётся.
— Вас, наконец-то, поймали за ваш отточенный язык, Ча! Отдадите меч Вассала? Дело-то пахнет государственной изменой!
Ар-Нель безмятежно улыбается, обнажает клинок — по безупречному лезвию вытравлены веточки цветущей акации — и протягивает его Анну на раскрытых ладонях.
Миг оба держат в руках чужое оружие. И вдруг Анну гладит лезвие северного меча ладонью, с силой нажав — капает кровь.
— Будем меняться снова, Ар-Нель? Этот меч — он мой кровный брат.
Юу поражён пуще прежнего. Ар-Нель с мечтательной миной режет левую ладонь южным клинком, размазывая кровь по лезвию.
— Клянусь Небесами, Анну, это было прекрасно, — говорит он оттаявшим тоном, возвращая оружие владельцу. — Ты поэт, друг мой.
Анну касается лезвия губами, то ли целуя, то ли слизывая кровь Ар-Неля.
— Теперь я не смогу тебя убить, — говорит он с комичной печалью. — Это железо — оно твой родственник теперь.
— Оставь, Анну, — смеётся Ар-Нель. — Моей крови «это железо» уже пробовало, — и как всегда конфузит Анну парадоксальным ходом мыслей.
— Видит Небо, тошно смотреть! — презрительно говорит Юу и морщит нос. — Все эти дикие красоты оттягивают момент истины — а момент истины в том, что кому-то придётся проиграть. На этом мир стоит, Уважаемые Господа, вам не удастся обмануть богов.
Анну хмурится. Ар-Нель останавливает его взглядом — между ними установилось почти телепатическое взаимопонимание.
— Мой дорогой Второй Л-Та, — говорит Ар-Нель, — мы с Львёнком — люди долга, вассалы своих господ. Над нами — прирождённая предопределённость, которая велит запирать чувства в душе. Перед нами лежит бесконечная дорога… возможно, когда-нибудь… в конце пути… Но сейчас мы не можем позволить себе давать волю страстям.
— Попросту вы интересуете Анну лишь до тех пор, пока ваш меч при вас, милейший Господин Ча, — язвит Юу. — Что же касается его самого, то прочувствованная речь для солдат вряд ли убедила самого Уважаемого Господина Львёнка пережить метаморфозу и рожать детей, если от него отвернётся его Творец.
— Болван, — спокойно говорит Анну. — Я сто раз мог умереть. Меня сто раз могли продать. Я мог быть рабыней, меньше, чем рабыней, я мог быть совсем ничем. Я не Львёнок Льва, за мной не послали бы послов. Я ничего не боюсь. Мы дойдём, мы победим… и тогда я выбью из рук Ча его красивый меч.
— Если на то будет воля Творца, — небрежно замечает Ар-Нель, смешит и сердит Анну.
— А ну вас! — бросает Юу в сердцах. — Я отправляюсь к Государыне, а вы можете пререкаться до самого вечера. Ты со мной, Ник?
— Мне надо собираться в дорогу, — говорю я.
Это — правда. У меня ощущение, что ничего толком не готово. Сегодня из приграничной крепости Ич-Ли приехала та самая девочка, которая когда-то была ординарцем Маленького Львёнка; Элсу ждал свою подругу, больше нас ничего не держит при дворе в Тай-Е. Я отправляюсь в Лянчин с Львятами, которые затеяли то ли бунт, то ли путч. За две последних недели они не отправили на юг ни одного гонца, зато оттуда им привезли несколько писем. Лев беспокоится; чтобы его беспокойство не зашло слишком далеко, нам надо торопиться.
И при том — удивительно, насколько мне не хочется уезжать.
Я всё понимаю. Все — и Этнографическое Общество, и КомКон — дали добро, моё присутствие и влияние на юге одобрено аж самим Рашпилем, который, кажется, куратор комконовской программы на Нги-Унг-Лян… и мне всё равно не хочется.
Мне прямо-таки отчаянно не хочется покидать друзей, которые стали мне почти роднёй за этот суматошный год. Жаль навсегда оставить Государыню Ра с её горячими вспышками милосердия и жажды справедливости, слишком детскими для прагматичного двора. Жаль расстаться с Государем, умницей Вэ-Ном. Господин Ки-А, капитан де Тревиль, только-только начал мне более или менее доверять… Придворный Гадальщик Ун-Ли так и не успел познакомить меня с благородной вдовой — зато подарил на счастье крохотный ножик в чеканных ножнах, на шее носить… Учитель Лон-Г, видный учёный-естествоиспытатель, ещё немало мог бы рассказать о своей прославленной теории внутриутробного изменения тел людей и животных в зависимости от правильности метаморфозы матери и её питания… Я никогда не увижу новорождённого младенца Сестрички Лью и Господина Первого Л-Та, с ребятами даже попрощаться не удастся, они уехали в деревню. Наконец, меня всерьёз огорчает предстоящая разлука с Ри-Ё, моим пажом — но Ри-Ё я намерен передарить своё дарёное Государем поместье. Не то, что это поможет ему в его любовных делах — но у него будет кое-какое положение; его матери и братишкам нужен свой дом взамен потерянного.
У меня то состояние, какое случается у этнографов во время долгой удачной миссии: Тай-Е кажется мне домом, жители Столицы и окрестностей — своими… На душе смутно и печально, короче говоря.
Я с тяжёлым чувством вхожу в свои апартаменты во Дворце. Ри-Ё в рубахе с закатанными рукавами и коротких штанах, босой, затягивает ремни на седельных сумках. Поворачивается ко мне.
— Ваши рукописи — упаковал, Учитель, — говорит он. — Но чистая бумага и тушечница — вот тут, в самом верху, в отдельной коробке. Я сразу достану, как попросите.
— Ри-Ё, — говорю я, — ты не достанешь. Ты заберёшь мать с братишками от родственников и переедешь жить в поместье Э-Тк. И не глупи ты, ради Небес! На юге вот-вот начнётся заваруха.
Ри-Ё слишком готовно кивает.
— Да, Учитель, я знаю, знаю. Весь двор об этом болтает. И вы меня, пожалуйста, простите — я, конечно, не отпущу вас одного. Вы мне всё это время были как Отец, я не могу вас бросить в таком деле — я ж себе не прощу, если вас убьют.
— Думаешь, я не справлюсь без тебя? — спрашиваю я несколько сердито. — Хочешь, чтобы я лишил твою мать старшего сына просто так?
Ри-Ё улыбается.
— Учитель, вы вернули моей Маме Старшего Сына просто так! Что бы со мной было, если бы не вы! Я не прощу себе, если с вами что-то случится. Короче, простите, я очень виноват, но я написал Маме письмо. Я послал ей все мои наличные деньги, кроме кое-какой мелочи на дорогу, и сообщил, что уезжаю с вами. Чтобы она сожгла цветы Отцу. Чтобы он замолвил за меня словечко в Обители Цветов и Молний.
И смотрит на меня преданными щенячьими глазами. Не могу я злиться на него всерьёз! Стыдно признаться, но я рад, что Ри-Ё со мной напрашивается — друзья в непростых обстоятельствах на вес золота. Маленький паршивец, похоже, это замечает.
— Вы, пожалуйста, не беспокойтесь, Учитель, — частит он. — Мама ведь получила посылку, ну, ту, которая от Сборщика Податей — помните? — Господина-Меч-Ржа-Съела! Мои не бедствуют. Мама в последнем письме писала, что Второй уже пытается меня заменять… Учитель, позвольте мне, во имя Земли и Неба, спину вам прикрыть, если что? Мама, знаете, тоже молится за вас…