Примечания
1
“Бахчисарайский фонтан”. Гарем (куда так хочется залезть). Байрон. Байронов Жуан, туда попавший в костюме девы. Задрапированный улан, идущий по его стопам (перечитывая “Домик в Коломне”, я почему-то в нем не нашел вышеозначенного улана, брившегося под видом кухарки, но все же, сдается, то был улан). Итак, улан, в подражание Байрону прокравшийся под бочок Параше, как Пушкин, байроновым же путем, прокрался в “Бахчисарайском фонтане” в гарем, одевшись в женоподобные строфы. “Она пленительна и своенравна, как красавица Юга”, – писал о поэме А.Бестужев (Марлинский) в очередном литературном обзоре (“Полярная Звезда”, 1825), не задумываясь, однако, над сходством пушкинского Фонтана с женщиной. Но мы задумаемся…
2
“И спится вещий сон герою…”
3
“Я видел страшные мечты!..”
4
“И снится чудный сон Татьяне…”
5
“Все тот же сон! возможно ль? в третий раз!”
6
“Мне приснился сон, которого никогда не мог я позабыть и в котором до сих пор вижу нечто пророческое, когда соображаю с ним странные обстоятельства моей жизни”.
7
Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога мне дана, —
поправлял ошибки Пушкина дотошный митрополит Филарет. Пушкин сокрушенно вздыхал, мялся и оставался при своем интересе. Круги поэзии и религии к тому часу не совпадали.
8
Он писал о Жуковском – Вяземскому (25 мая 1825 г.): “Я не следствие, а точно ученик его, и только тем и беру, что не смею сунуться на дорогу его, а бреду проселочной”.
9
Ср. отрывок “Зачем крутится ветр в овраге”, где похожая ассоциация ветра, девы, луны и т. д. – замыкается на певце.
10
А Эдмонда не покинет
Дженни даже в небесах!
11
Сходную планировку подчас обнаруживают строки, действующие в широком контексте и раскинутые, как палатка, с помощью противонаправленных векторов:
…Волшебник силится, кряхтит
И вдруг с Русланом улетает…
Ретивый конь вослед глядит;
Уже колдун под облаками;
На бороде герой висит…
Натяните взгляд коня: по нему поднялся волшебник; но чтобы это тройным оборотом запущенное в небеса колесо не скрылось из глаз, автор вешает Руслана пародийной гирей.
Летят над мрачными лесами,
Летят над дикими горами,
Летят над бездною морской;
От напряженья костенея,
Руслан за бороду злодея
Упорной держится рукой.
12
Бесовское прошлое Онегина увидела Татьяна во сне, где он возглавляет адскую шайку. Эта первоначальная природа его образа просвечивает в “Уединенном домике на Васильевском”, откуда можно сделать вывод, что в своем окончательном виде Онегин – это трансформированный посрамленный бес, из соблазнителей попавший в потерпевшие и превращенный в человека с нулевым значением. Примечательно, что из того же “Уединенного домика” другая дорожка ведет к Евгению “Медного всадника”.
13
Можно заменить любой другой, по читательскому вкусу, цитатой. Например: “Брожу ли я вдоль улиц шумных…”
14
Текст опубликован в литературном журнале “Синтаксис”, 1994, № 34.
15
Текст опубликован в литературном журнале “Синтаксис”, 1987, № 17.
16
Статья “Чтение в сердцах” была написана года полтора-два тому назад и предназначалась для “Вестника РХД”. Но “Вестник” в “праве ответа” мне отказал. – А.С.
17
Мне ставится в вину, помимо собственных прегрешений, публикация в “Синтаксисе” статьи Н.А.Кленова (псевдоним из России). По изящному выражению Солженицына, Синявский “приючает” Кленова. Зачем “приючает”? Ну конечно, чтобы продолжить поход на Пушкина и другие непререкаемые духовные авторитеты России (!).
Должен пояснить, что взгляды незнакомого мне Н.А.Кленова я разделяю далеко не полностью. Это не мешает нам публиковать статьи Кленова, которым, в силу их остроты, вообще нет места на эмигрантском “рынке”. Говорить, помимо прочего, на острые, спорные и “запрещенные” темы, а не славословить хором прописные истины – такова позиция журнала “Синтаксис”, и для этого он был основан.
Сам подход Кленова к Пушкину противоположен моим “Прогулкам”. Я стремился лишить Пушкина почти всех человеческих примет и представить его исключительно как “чистый дух” самого искусства. Кленов же поэта выносит за скобки и оставляет “одного человека”, что, на мой взгляд, противоречит самой природе Пушкина, у которого вес – поэзия. Но объективности ради необходимо отметить, что не Пушкина “ниспровергает” Кленов и, вообще, не Пушкин основная тема его четырех статей, представляющих единую “связку” и опубликованных в “Синтаксисе”, а советское общество и советский конформизм. Солженицын просто-напросто игнорирует этот факт – ради стройности собственной “пушкинской” версии.