Изменчивость телесных и умственных признаков человека. — Наследственность. - Причины изменчивости. — Законы изменчивости одинаковы у человека и низших животных. — Прямое действие условий жизни. — Влияние усиленного упражнения и неупражнения частей. — Остановка развития. — Реверсия. - Коррелятивное изменение. — Быстрота размножения. — Препятствия для размножения. — Естественный отбор. — Человек — господствующее животное на земле. — Преимущество его телесного строения. — Причины, приведшие его к прямохождению. — Вытекающие отсюда изменения его строения. — Уменьшение размера его клыков. — Увеличенный объем и измененная форма черепа. — Нагота. — Отсутствие хвоста. — Беззащитное состояние человека.
Очевидно, что в настоящее время человек подвержен значительной изменчивости. Нет двух особей, принадлежащих к одной и той же расе, совершенно сходных. Мы можем сравнить миллионы лиц, и каждое будет различно. Так же велико разнообразие в пропорциях и измерениях разных частей тела, причем длина ног представляет одну из самых изменчивых черт строения.[59] Хотя в некоторых местах преобладает удлиненный череп, а в других - короткий, однако, существует большое разнообразие формы даже в черепах одной и той же расы, например, у туземцев Америки и южной Австралии (причем последние представляют расу «быть может, настолько чистую и однородную по крови, обычаям и языку, какая только может существовать») и то же мы видим даже у жителей такой ограниченной области, как Сандвичевы острова.[60] Один знаменитый дантист уверяет меня, что зубы настолько же разнообразны, как и черты лица. Главные артерии так часто принимают ненормальное направление, что оказалось полезным, для хирургических целей, вычислить, на основании исследования 1040 трупов, как часто преобладает то или иное направление.[61] Мускулы необычайно изменчивы: так мускулы ног, по исследованиям профессора Тёрнера,[62] не строго одинаковы в любых двух из пятидесяти трупов; и у некоторых отклонения значительны. Он прибавляет, что способность выполнять надлежащие движения должна была видоизменяться сообразно с разными отклонениями. Мистер Дж. Вуд[63] сообщил о 295 мускульных вариациях у 36 тел, а в другом ряду для стольких же тел - 558 вариаций, причём те, которые встречались на обеих сторонах тела считались лишь по одному разу. В последнем ряду, ни одно тело из 36 не оказалось вполне свободным от отступлений по сравнению с описаниями среднего состояния мускульной системы, вошедшими в учебники анатомии. Одно тело представило необычайное число, а именно 25 ясно выраженных отклонений от нормы. Один и тот же мускул иногда изменяется многими путями; так профессор Макалистер описывает не менее чем 20 различных изменений для добавочной ладонной мышцы, palmaris accesorius.[64]
Знаменитый старинный анатом Вольф[65] настаивает на том, что внутренности более изменчивы, чем внешние части: " Нет ни одной частицы, которая не была бы различною у разных людей". Он даже написал трактат о выборе типичных образчиков внутренностей для изображений. Рассуждение об идеальной красоте печени, легких, почек и так далее, как бы о божественном человеческом лице, звучит для нас странно.
Изменчивость или разнообразие умственных способностей и людей той же расы, не говоря уже о более крупных различиях между людьми разных рас, настолько общеизвестны, что здесь не стоит говорить об этом, То же бывает и у низших животных. Все смотрители зверинцев допускают этот факт, и мы ясно видим это на наших собаках и других домашних животных. Брэм особенно настаивает на том, что всякая отдельная обезьяна, из тех, которых он держал ручными в Африке, обладает своим особым настроением духа и темпераментом. Брэм упоминает об одном павиане, замечательном по высокому уму; сторожа Зоологического сада также указали мне обезьяну Нового Света, весьма замечательную по уму. Ренгер настаивает на разнообразии умственных особенностей у обезьян того же вида, которых он держал в Парагвае; и разнообразие, как он прибавляет, частью врождённое, частью же составляет результат способа обращения и воспитания.[66]
В другом месте[67] я так подробно рассмотрел вопрос о наследственности, что здесь едва ли следует прибавить что-либо. Особенно значительное число фактов собрано относительно передачи как пустячных, так и важнейших признаков для человека, - более, чем для каких-либо низших животных; хотя факты достаточно обильны и для последних. Так, относительно умственных качеств, наследственная передача их очевидна у наших собак, лошадей и других домашних животных. Помимо особенных вкусов и повадок, несомненно передается сообразительность, смелость, дурной или хороший нрав и так далее. У человека мы видим подобные факты почти в каждом семействе, и мы знаем теперь, благодаря превосходным работам мистера Гальтона,[68] что гений, требующий изумительно сложного сочетания высших способностей, стремится быть переданным по наследству: с другой стороны, слишком достоверно, что сумасшествие и ограниченные умственные способности также являются фамильной особенностью.
Что касается причин изменчивости, мы во всех случаях очень несведущи; но мы видим, что у человека, как и у низших животных, причины эти находятся в некотором соотношении с условиями, которым вид был подвергнут в течение нескольких поколений. Домашние животные изменяются более, чем дикие; а это очевидно зависит от разнообразной и изменчивой природы условий, которым они подвержены. В этом отношении различные человеческие расы сходны с домашними животными, и то же относится к особям одной и той же расы, населяющим очень обширные территории, такие как Америка. Мы видим влияние разнообразных условий, на примере более цивилизованных наций; действительно, здесь люди различных сословий и занятий предоставляют более разнообразные признаки, нежели члены диких народов. Однако, однородность дикарей часто преувеличивалась, а в некоторых случаях едва ли можно признать ее существование.[69] Тем не менее, ошибочно говорить о человеке, даже если мы рассматриваем только условия, которым он был подвержен, как о гораздо боле домашнем существе, нежели любое иное животное.[70] Некоторые дикари, например, австралийцы, не подвержены более разнообразным условиям, чем многие виды, имеющие широкую область распространения. В другом, гораздо важнейшем отношении, человек значительно отличается от любого, в строгом смысле, домашнего животного, а именно, его размножение никогда не контролировалось ни методичным, ни бессознательным отбором. Ни одна раса или группа людей не была еще до того порабощена другими людьми, чтобы известные особи сохранялись, и таким образом бессознательно подбирались, ради какой-либо особой полезности для господ. Точно также никогда не подбирались и не были намеренно сочетаемы браком определенные мужчины и женщины, за исключением общеизвестного примера прусских гренадеров: в этом случае люди подчинились, как и следовало ожидать, закону методического отбора; утверждают, что много людей высокого роста появились в деревнях, где жили гренадеры и их рослые жены. В Спарте также существовал род отбора, потому что было узаконено, чтобы всех детей исследовали вскоре после рождения: хорошо сложенные и крепкие оставлялись, а остальных убивали.[71]
Если мы станем рассматривать все человеческие расы, как один вид, то область его распространения чудовищна; но даже некоторые отдельные расы, как например, американские индейцы и полинезийцы, занимают очень обширные области. Общеизвестен закон, что широко распространенные виды гораздо более изменчивы, нежели виды с ограниченной областью распространения: поэтому изменчивость человека с большим основанием может быть сопоставлена с изменчивостью широко распространенных видов, нежели домашних животных.
Не только изменчивость, по-видимому, вызывается у человека и у низших животных одними и теми же причинами, но в обоих случаях одни и те же части тела изменяются совершенно сходным образом. Это было доказано с такою подробностью Годроном и Катрфажем, что мне остается здесь только сослаться на их труды.[72] Уродливости, связанные рядом переходов с мелкими разновидностями, также настолько сходны у человека и низших животных, что одна и та же классификация и одинаковые термины могут быть употреблены в обоих случаях, что было доказано Исидором Жоффруа Сент-Илером.[73] В моем сочинении об изменяемости домашних животных, я пытался распределить схематичным образом законы изменения по следующим пунктам:
- прямое и определенное действие изменившихся условий, проявляемое всеми или почти всеми особями одного и того же вида, изменяющимися одинаковым образом, при одних и тех же обстоятельствах;
- следствия продолжительного употребления или неупотребления частей;
- слияние (cohesion) гомологичных частей;
- изменчивость многократных частей;
- компенсация роста (но для человека я не нашёл ни одного хорошего примера этого закона);
- следствие механического давления одной части на другую (например, таза на череп утробного младенца);
- остановка развития, приводящая к уменьшению или исчезновению каких-либо частей;
- появление вновь, путем возврата, давно утраченных признаков;
- наконец, коррелятивное изменение.
Вот, эти так называемые законы[74] применимы одинаково к человеку и к низшим животным; а большая часть их применяется и к растениям. Было бы излишне обсуждать здесь все эти пункты; но некоторые так важны, что их следует рассмотреть с значительною подробностью.
ПРЯМОЕ И ОПРЕДЕЛЕННОЕ ДЕЙСТВИЕ ИЗМЕНЁННЫХ УСЛОВИЙ.
Это вопрос чрезвычайно запутанный. Нельзя отвергать того, что изменение условий производит некоторое, и порою значительное, влияние, на организмы всякого рода, и на первый взгляд кажется вероятным, что если бы было дано достаточно времени, то такое влияние всегда было бы оказано. Но мне не удалось найти ясных доказательств в пользу этого вывода; сильные доводы могут быть приведены с противной стороны, по крайней мере насколько дело касается бесчисленных строений, приспособленных к специальным целям. Не может, однако, быть сомнения в том, что изменение условий приводит к почти неопределенной по размерам, колеблющейся изменчивости, посредством которой целая организация становится до известной степени пластичною. В Соединенных Штатах подверглись измерению свыше миллиона солдат, служивших в последнюю войну, и были записаны штаты, где они родились и воспитывались.[75] С помощью этого изумительного количества наблюдений доказано, что некоторые местные влияния непосредственно действуют на рост; далее мы узнаем, что резкое влияние на рост человека «оказывает тот из штатов, где большею частью рос субъект, а также тот из штатов, который был родиною и который указывает на предков». Например, установлено, «что пребывание в период роста в западных штатах, стремится произвести увеличение роста». С другой стороны, известно, что образ жизни моряков уменьшает рост, что доказывается «значительною разницею между ростом матросов и солдат в 17-18-летнем возрасте». Мистер Б. А. Гульд пытался исследовать природу влияний, действующих таким образом на рост; но пришел только к отрицательным результатам, а именно, что влияния эти не относятся к климату, к высоте уровня, к почве и даже не могут быть приписаны «в сколько-нибудь контролируемой степени» изобилию или недостатку в жизненных удобствах. Этот последний вывод прямо противоположен тому, к которому пришел Виллерме, основываясь на статистике роста новобранцев в разных частях Франции. Сравнивая различия в росте полинезийских вождей и низших сословий на тех же островах, или обитателей плодородных вулканических и низких бесплодных коралловых островов того же океана,[76] или, наконец, сравнивая туземцев западного и восточного берега Огненной земли, где средства существования чрезвычайно различны, едва ли возможно избегнуть заключения, что лучшая пища и более значительные жизненные удобства влияют на рост. Но предыдущие утверждения показывают, как трудно здесь прийти к какому-либо точному результату. Доктор Беддо недавно доказал, что у жителей Великобритании, пребывание в городах и известные занятия оказывают угнетающее влияние на высоту роста; он утверждает, что действие это до известной степени наследственно, что справедливо также для Соединенных Штатов. Доктор Беддо даже утверждает, что там, где «раса достигает наибольшей степени физического развития, там всего выше и ее энергия, и моральная сила».[77]
Производят ли внешние условия какое-либо иное прямое влияние на человека - неизвестно. Можно было бы ожидать, что климатические различия окажут резкое влияние, так как легкие и почки особенно деятельны при низкой температуре, а печень и кожа при высокой.[78] Прежде полагали, что цвет кожи и особенности волос определяются светом или температурой; и, хотя едва ли можно отрицать, что некоторое влияние здесь существует, но теперь почти все исследователи сходятся в том, что оно ничтожно, даже если действие продолжается много веков. Но этот предмет может быть обсужден более удобно, когда мы рассмотрим различные человеческие расы. Есть основания думать, что холод и сырость непосредственно действуют на рост волос у наших домашних животных, но я не встретил никаких доказательств этого положения для человека.
ВЛИЯНИЕ УСИЛЕННОГО УПРАЖНЕНИЯ И НЕУПРАЖНЕНИЯ ОРГАНОВ.
Хорошо известно, что упражнение усиливает мускулы, а совершенное не-упражнение, или разрушение управляющих ними нервов, ослабляет их. По разрушении глаза, часто атрофируется оптический нерв. Если перевязать артерию, то боковые сосуды увеличивают не только диаметр, но и толщину и крепость своих стенок. Если одна из почек перестает действовать по причине болезни, то другая увеличивается в объеме и производит двойную работу. Кости от поддерживания значительных тяжестей увеличиваются не только в толщину, но и в длину.[79] Различные постоянные занятия приводят к изменению пропорций между различными частями тела. Так, комиссией Соединенных Штатов было установлено,[80] что ноги матросов в последнюю войну оказались в среднем на 0,217 дюйма длиннее ног солдат, хотя солдаты, в среднем, выше ростом; руки матросов, наоборот, были короче на 1,09 дюйма, и слишком коротки даже по отношению к их более низкому росту. Эта короткость рук, очевидно, зависит от большого упражнения, но результат оказался неожиданным: так как матросы употребляют руки главным образом для тяги, а не для поддержки грузов. У матросов обхват шеи и высота в подъёме ноги больше, тогда как обхват груди, талии и бедра меньше, чем у солдат.
Могут ли различные указанные видоизменения стать наследственными, если одинаковый образ жизни будет продолжаться в течение многих поколений, - это неизвестно, но очень вероятно. Ренгер[81] приписывает тонкость ног и толщину рук парагвайских индейцев-паягвов (Payaguas) тому, что они, в целом ряду поколении, проводили почти всю жизнь в лодках, причем их нижние конечности оставались неподвижными. Другие авторы пришли в аналогичных случаях к сходным выводам. Так по Кранцу,[82] прожившему долгое время среди эскимосов, «туземцы думают, что сметка и ловкость в ловле тюленей (их величайшее искусство и доблесть) наследственны; действительно, здесь есть что-то такое, потому что сын знаменитого ловца тюленей обыкновенно отличается, хотя бы потерял отца в детстве». Но в этом случае, видимо, наследуются умственные способности как раз в такой же мере, как и телесное строение. Уверяют, что руки английских рабочих от рождения крупнее, чем у знати.[83] Вследствие соотношения, существующего, по крайней мере иногда,[84] между развитием конечностей и челюстей, возможно, что у тех классов, которые мало работают ногами и руками, также уменьшаются и челюсти. Несомненно, что челюсти, вообще, меньше у привыкших к утонченной жизни цивилизованных людей, нежели у усиленно работающих людей и дикарей. Но что касается дикарей, то, как заметил Герберт Спенсер,[85] более значительное употребление челюстей при жевании грубой, не сваренной пищи, действует прямым образом на жевательные мускулы и на кости, к которым они прикреплены. У детей, задолго до рождения, кожа на подошве толще, чем на какой бы то ни было части тела;[86] едва ли можно сомневаться, что это зависит от унаследованных следствий давления в ряду поколений.
Общеизвестно, что часовщики и граверы подвержены близорукости, тогда как люди, проводящее долгое время на открытом воздухе, и особенно дикари, обыкновенно дальнозорки.[87] Близорукость и дальнозоркость несомненно стремятся стать наследственными.[88] Без всякого сомнения, менее острое зрение и другие чувства европейцев, по сравнению с дикарями, представляют, результат накопленного и унаследованного действия меньшего упражнения, длившегося в течение многих поколений; действительно, мистер Ренгер утверждает,[89] что он много раз наблюдал европейцев, которые воспитывались и провели всю жизнь среди диких индейцев, но тем не менее не равнялись им по остроте чувств. Тот же натуралист замечает, что полости черепа, вмещающие разные органы чувств, крупнее у американских туземцев, нежели у европейцев, а это, может быть, указывает и на соответственное различие в размерах самих органов. Господин Плюменбах также заметил крупные размеры носовых полостей в черепах американских индейцев и сопоставил этот факт с их замечательно острым обонянием. По Палласу, монголы, живущие на равнинах Северной Азии, отличаются поразительно развитыми чувствами, а Причард полагает, что значительная ширина их черепов поперек скул зависит от высокого развития органов чувств.[90]
Индейцы квечуа живут на высоких плоскогорьях Перу, и по показаниям д'Oрбиньи,[91] от беспрестанного дыхания в чрезвычайно разреженной атмосфере, они приобрели грудь и легкие необычайных размеров. Также пузырьки легочной ткани крупнее и многочисленнее у них, чем у европейцев. Этим наблюдениям не доверяли, но мистер Д. Форбс тщательно измерил многих аймаров, и родственных предыдущему племён, живущих на высоте 10-15 тысяч футов: он сообщает мне,[92] что аймары заметно отличаются от людей всех других виденных им рас обхватом и длиною туловища. В его таблице измерений, высота каждого мужчины принята за 1000, а другие измерения приведены к этому мерилу. Оказывается, что распростертые руки аймаров короче, чем у европейцев и гораздо короче, чем у негров. Ноги также короче, они представляют ту замечательную особенность, что у каждого подвергшегося измерению аймара бедро короче, чем голень. В среднем, длина бедра относится у них к длине голени как 211:252, тогда как у двух европейцев, измеренных в то же время, бедра относились к голеням, как 244:230, а у трех негров - как 258:241. Плечо также коротко по сравнению с предплечьем. Укорачивание ближайшей к туловищу части представляет, по-видимому, (объяснение это внушено мне Форбсом), случай уравновешения по отношению к значительному удлинению туловища. Аймары представляют некоторые другие своеобразные черты строения, например, чрезвычайно мало выдающуюся пятку.
Эти люди до того свыклись с своим холодным и высоким местопребыванием, что, когда в прежние времена испанцы со гнали их вниз в восточные равнины, да и теперь, когда они спускаются сами, искушаемые высокою заработною платою, получаемою за промывание золота, у них оказывается чудовищный процент смертности. Однако Форбс встретил несколько чистокровных семейств, выживших в течение двух поколений, и заметил, что они всё-таки наследовали свои характеристичные особенности. Но в то же время, даже без измерения, было очевидно, что если эти особенности уменьшились (а измерение показало, что их туловища были не так удлинены, как у жителей возвышенного плоскогорья) в то же время и бедра немного удлинились, а также и голени, но в меньшей степени. Подлинные измерения можно найти в статье Форбса. Эти наблюдения, мне кажется, не позволяют сомневаться в том, что пребывание в течение многих поколений, в значительно возвышенной местности, стремится, как прямым, так и косвенным путем, привести к передающимся по наследству изменениям в пропорциях тела.[93]
Хотя человек мог и не измениться значительно в течение позднейших эпох своего существования от усиленного или, наоборот, уменьшенного упражнения органов, все же приведенные факты показывают, что его способность подвергаться таким изменениям не была утрачена: и мы знаем положительно, что тот же закон оправдывается и для низших животных. Стало быть, мы можем допустить, что если в отдаленную эпоху предки человека находились в переходном состоянии, становясь двуногими из четвероногих, то естественный отбор вероятно получил значительную помощь от наследственного действия употребления или неупотребления различных частей тела.
ОСТАНОВКИ РАЗВИТИЯ.
Существует различие между остановкой развития и остановкой роста, потому что части в первом случае продолжают расти, удерживая свое раннее состояние развития. Разные уродства подходят под эту категорию: и некоторые, как например, расщепленное нёбо, как известно, порою наследуются. Для нашей цели достаточно сослаться на остановку развития мозга у идиотов-микроцефалов, описанных в сочинении Фогта.[94] Их черепа меньше, а мозговые извилины менее сложны, чем у нормальных людей. Лобные пазухи, или надбровные выступы развиты значительно, а челюсти прогнатичны (косозубы) в «чудовищной» степени: так что эти идиоты до некоторой степени сходны с низшими типами человечества. Их ум и вообще умственные способности чрезвычайно слабы. Они не могут приобрести способности говорить и совершенно не способны к продолжительному вниманию, но чрезвычайно склонны к подражанию. Они сильны и замечательно деятельны, постоянно резвятся, прыгают и гримасничают. Часто они взбираются по лестницам на четвереньках и замечательно развита у них склонность карабкаться на мебель и на деревья. Это напоминает о наслаждении, доставляемом почти всем мальчикам лазанием на деревья; можно также при этом вспомнить, что ягнята и козлята, потомки некогда горных животных, наслаждаются, взбираясь на холмик, хотя бы самый малый. Идиоты также в других отношениях сходны с низшими животными: так, сообщают о многих случаях, когда они тщательно обнюхивают каждый кусок пищи, прежде чем съедят. Один идиот часто пускал в ход рот вместо рук, охотясь за вещами. Идиоты часто неопрятны и не имеют чувства стыдливости; описывали многие случаи, когда их тела были густо волосаты.[95]
ВОЗВРАТ (РЕВЕРСИЯ).
Многие из случаев, которые будут здесь приведены, могли бы быть даны и в предыдущем параграфе. Если развитие какой-либо структуры приостанавливается, но рост всё-таки продолжается, так что, наконец, она становится близко сходною с соответствующею структурою некоторого низшего взрослого представителя той же группы, но в известном смысле эта структура может быть рассматриваема, как случай возврата. Низшие члены группы дают нам некоторое понятие о том, каким строением обладал, по всей вероятности, общий предок: и едва ли можно поверить, чтобы сложная часть организма, остановившаяся на ранней ступени эмбрионального развития, могла продолжать свой рост так, чтобы в конце концов выполнять свое надлежащее отправление, если только такая способность не была приобретена ею на какой-либо более ранней стадии существования, то есть когда нынешняя исключительная или остановившаяся в развитии структура была нормальною. Простой мозг микроцефала, насколько он сходен с мозгом обезьяны, в этом смысле представляет, можно сказать, случай реверсии[96]. Есть другие случаи, более строго подходящие к рассматриваемому теперь возврату. Некоторые образования, регулярно встречающиеся у низших членов группы, включающей человека, порою проявляются у него, хотя и не находятся в нормальном человеческом зародыше; или же, если они нормально присутствуют у человеческого эмбриона, то получают ненормальное развитие, хотя и по способу, нормальному для низших членов группы. Эти замечания станут понятнее из следующих далее примеров.
У различных млекопитающих матка дает ряд переходов от двойного органа с двумя различными отверстиями и рукавами, как у сумчатых, до одиночного органа, утратившего всякую двойственность, за исключением того, что он обладает маленькой внутренней складкой, как у высших обезьян и человека. Грызуны представляют целый ряд переходов между этими двумя крайностями. У всех млекопитающих матка развивается из двух простых первичных каналов; нижние части их образуют рога (cornua) и, по словам доктора Фарра, путем сращения этих двух рогов их нижними оконечностями образуется тело матки у человека; тогда как у животных, не обладающих средней частью тела матки, ее рога остаются не соединенными. По мере развития матки, оба ее рога постепенно укорачиваются, наконец исчезают, как бы поглощенные телом матки. Углы матки, однако, все еще выдаются рогообразно, даже у животных, стоящих так высоко, как низшие обезьяны и лемуры. Даже у женщин вовсе не редки ненормальные случаи, когда зрелая матка снабжена рогами или же отчасти разделена на два органа, и такие случаи, по Оуэну, повторяют "ступень концентративного развития" (фазис), достигнутого известными грызунами. Здесь, вероятно, мы имеем пример простой остановки эмбрионального развития, с последующим ростом и полным функциональным развитием; действительно, обе стороны лишь отчасти двойной матки способны выполнять надлежащую функцию ношения плода. В других, более редких случаях, образуются две раздельные маточные полости, из которых каждая обладает своим собственным отверстием и рукавом.[97] Никакая подобная стадия не встречается в течение обыкновенного развития зародыша, и трудно, хотя и не невозможно допустить, чтобы две простые, крошечные, первичные трубки могли знать (да позволят мне это выражение), каким образом вырасти в две отдельные матки, из которых каждая имела бы свое отлично устроенное отверстие и рукав; и каждая была бы снабжена многочисленными мускулами, нервами, железами и сосудами, если бы только все эти части не испытали ранее подобного же хода развития, как, например, у живущих теперь сумчатых. Никто не предположит, что такой совершенный орган, как ненормальная двойная матка у женщины, мог быть следствием простого случая. Но принцип возврата, по которому давно утраченное строение вновь призывается к существованию, может служить руководством для полного развития этого органа, даже по прошествии огромного промежутка времени.
Профессор Канестрини, обсудив предыдущее и многие аналогичные случаи, пришел к тому же заключению, какое дано выше. Он приводит другой пример, а именно случай скуловой кости,[98] которая у некоторых четвероруких и других млекопитающих, нормально состоит из двух частей. Таково ее состояние у человеческого двухмесячного зародыша; и по причине остановки в развитии, кость эта иногда остается в таком виде у взрослого человека, особенно у низших прогнатичных (косозубых) рас. Отсюда Канестрини выводит, что некоторый древний предок человека должен был обладать этой костью, нормально разделенною на две части, которые затем слились вместе. У человека лобная кость состоит из одного куска, но у зародыша, у детей и почти у всех низших млекопитающих, она состоит из двух частей, разделенных явственным швом. Этот шов порою остается более или мене заметным у человека после наступления зрелости: и это наблюдается чаще на древних, чем на новейших черепах, особенно, как заметил Канестрини, на черепах, выкопанных из наносов и принадлежащих к короткоголовому типу. Здесь он опять приходит к тому же заключению, как и в аналогичном случае скуловых костей. В этом и в других случаях, которые теперь будут приведены, причиною более частого сближения древних рас, в некоторых признаках, с низшими животными, нежели новейших служит то, что новейшие несколько далее отстоят по длинной родословной линии от своих древних полу человеческих предков, нежели древние расы.
Некоторые другие аномалии у человека, более или менее сходные с предыдущими, были принимаемы разными авторами как случаи реверсии: но случаи эти частью сомнительны, так как приходится опускаться необычайно низко в ряду млекопитающих, прежде чем мы встретим такое строение в качестве нормального.[99]
У человека, клыки вполне пригодное орудие для жевания. Но настоящий характер клыков, как замечает Оуэн:[100] «доказывается конической формой коронки, заканчивающейся тупой оконечностью, выпуклой наружу и плоской или вогнутой внутрь, причём у основания внутренней поверхности есть малый выступ. Коническая форма всего лучше выражена у черных рас, особенно у австралийцев. Клыки глубже укоренены и имеют более сильные корни, нежели резцы». Тем не менее, эти зубы больше не служат человеку специальным оружием для кусания врагов или добычи; поэтому, поскольку речь идет об их настоящем назначении, они могут быть рассматриваемы как рудиментарные. Во всяком большом собрании человеческих черепов можно найти, как замечает Геккель,[101] те, у которых клыки выдаются значительно более других зубов таким же образом, как у человекообразных обезьян; но в меньшей степени. В этих случаях остаётся свободное пространство между зубами одной челюсти для помещения клыков противоположной челюсти. Такой промежуток у одного черепа кафра, изображенного Вагнером,[102] поразительно велик. Принимая во внимание, как мало древних черепов было исследовано, по сравнению с новейшими черепами, следует признать замечательным тот факт, что, по крайней мере, в трех случаях, клыки значительно выдаются; у Нолеттской челюсти они, как говорят, громадны.[103]
Из человекообразных обезьян одни самцы обладают вполне развитыми клыками; но у самки гориллы, а в меньшей степени у самки орангутанга, эти зубы выдаются значительно более других; поэтому факт, который мне сообщили, а именно, что женщины имеют иногда очень выдающееся клыки, не служит серьёзным возражением против допущения, что встречающееся иногда у человека значительное развитие есть случай возврата к обезьяноподобной древней форме. Тот, кто с негодованием отвергает мысль, что форма его собственных клыков и иногда значительное развитие их у других людей зависит от того, что наши давние предки были снабжены этим страшным оружием, тот, быть может, обнаружит свою родословную как раз во время усмешки. Действительно, хотя он более не намерен, да и не способен пустить в ход клыки, в качества оружия, он бессознательно сократит свои «оскаливающиеся» мускулы (так их назвал Ч. Белль),[104] как бы желая быть наготове, подобно собаке, которая готовится к схватке.
Порою у человека развиты многие мускулы, свойственные четвероруким или другим млекопитающим. Профессор Влакович[105] исследовал 40 мужских трупов и обнаружил в 19 из них мышцу, названную им седалищно-лобковой (ischio-pubicum); у трех других была связка, заменявшая этот мускул; а у остальных 18 не было ни малейшего следа названной мышцы. Лишь у двух из 50 женщин эта мышца была развита на обеих сторонах, но у трех других находилась рудиментарная связка. Эта мышца, поэтому, кажется, встречается чаще у мужчин, нежели у женщин; и факт этот понятен, если допустить происхождение человека от некоторой низшей формы, потому что мускул этот был обнаружен у многих низших животных и у всех их он служил исключительно самцу, содействуя акту оплодотворения.
Мистер Дж. Вуд в ряде важных статей[106] подробно описал множество мышечных вариаций у человека, сходных с нормальным строением у низших животных. Мускулы, близко сходные с теми, которые регулярно встречаются у наших ближайших родственников четвероруких, слишком многочисленны для того, чтобы их здесь перечислить. У трупа одного мужчины, обладавшего крепким телосложением и хорошо сформированным черепом, было найдено не менее семи мускульных особенностей, при чем все они ясно соответствовали мускулы, свойственные разным породам обезьян. Так, например, у этого человека по обеим сторонам шеи был настоящий сильный мускул, поднимающий ключицу (lеvаtоr сlаviculае), встречающийся у всех обезьян: он встречается, говорят, приблизительно у одного из 60 человек.[107] Этот же мужчина обладал особым отводящим мускулом плюсневой кости пятого пальца, совершенно таким, какой, как показали Гёксли и Флауэр, существует неизменно у высших и низших обезьян. Я приведу лишь два добавочных примера. Так, мышца acromio-basilaris (отросток лопатки) встречается у всех млекопитающих, кроме человека, и, кажется, имеет отношение к ходьбе на четырех конечностях.[108] Она встречается приблизительно у одного из 60 человек. Мистер Бредли[109] нашёл мускул abductor ossis metatarsi quinti на обоих ногах человека; этот мускул до сих пор еще не замечался у людей, но он всегда присутствует у человекообразных обезьян. Мышцы рук, включая кисти, то есть те части, которые отчётливо характеризуют человека, необычайно подвержены изменчивости, так, что сходны порою с соответственными мускулами низших животных.[110] Эти сходства бывают полными, но случается и наоборот. Но в последнем случае они очевидно переходного характера. Некоторые вариации более свойственны мужчинам, другие - женщинам, причём нельзя указать причины, почему это так. Мистер Вуд, описав различные вариации, делает следующее меткое замечание: «Замечательные отступления от обычного типа мускульного строения распределяются по направлениям, которые, должно быть, указывают на некоторый неизвестный фактор, чрезвычайно важный для понимания общей научной анатомии».[111]
Может быть признано в высшей степени вероятным, что этот «неизвестный фактор есть возврат к прежнему состоянию».[112] Совершенно невероятно, чтобы человек по простой случайности мог представлять аномалии, сближающие его с известными обезьянами в строении сети мускулов; это было бы невозможно, если бы не существовало никакой связи по происхождению. С другой стороны, если человек произошёл от некоторого обезьяноподобного существа, то нельзя указать основательного довода, почему известные мускулы не могли бы внезапно появиться вновь по истечении многих тысяч поколений, таким же самым образом, как у лошадей, ослов и мулов внезапно появляются вновь разноцветные полосы на ногах и плечах по истечении сотен или, что более точно, тысяч поколений. Эти различные случаи возврата так тесно связаны с вопросом о рудиментарных органах, рассмотренных в первой главе, что многие из них можно было бы безразлично поместить здесь или там. Так о человеческой матке, снабженной "рогами", можно сказать, что она представляет собой в рудиментарном состоянии тот же самый орган, в нормальном состоянии у известных млекопитающих. Некоторые части, находимые у человека лишь в рудиментарном состоянии, как, например, хвостцовая кость у обоих полов или сосцы у мужчин, всегда, однако, бывают налицо; тогда как другие, как, например, надмыщелковое отверстие, появляются лишь иногда, и поэтому их можно было бы причислить к случаям возврата. Эти многочисленные реверсии наряду с рудиментами в строгом смысле слова, обнаруживают происхождение человека от некоторой низшей формы самым несомненным образом.
КОРРЕЛЯТИВНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ.
У человека, как и у низших животных, многие части тела так тесно связаны между собою, что, когда изменяется одна часть, то изменяется и другая, причём в большинстве случаев мы не способны указать причины. Мы не можем сказать, господствует ли одна часть над другою, или над обеими господствует некоторая раньше развившаяся часть. Различные уродства, как неоднократно утверждает И. Ж. Сент-Илер, связаны между собою именно таким тесным образом. Гомологичные образования особенно подвержены совместному изменению, что мы видим как для противоположных сторон тела, так и для верхних и нижних конечностей. Меккель давно заметил, что когда мускулы руки отклоняются от своего надлежащего типа, то они почти всегда «подражают» мускулам ноги; и, обратно, то же относится к ножным мускулам. Органы зрения и слуха, зубы и волосы, цвет кожи и волос, окраска и сложение (конституция) тела более или менее состоят в тесном соотношении между собою.[113] Профессор Шаафгаузен первый обратил внимание на очевидно существующее соотношение между строением мускулов и резко выраженными надбровными гребнями (дугами), чрезвычайно характеристичными для низших человеческих рас.
Кроме отклонений, которые могут быть с большей или меньшей вероятностью сгруппированы в предыдущих рубриках, существует обширный класс изменений, которые можно предварительно назвать самопроизвольными, потому что, вследствие нашего невежества, они представляются возникающими без всякой побудительной причины. Возможно, однако, показать, что такие изменения, состоят ли они в малых индивидуальных различиях, или же заключаются в резко выраженных и внезапных отклонениях в строении, зависят гораздо более от сложения организма, нежели от природы тех условий, которым он подвергался.[114]
БЫСТРОТА РАЗМНОЖЕНИЯ.
При благоприятных условиях, таких как, например, в Соединённых Штатах, цивилизованные народы иногда удваивали свою численность за 25 лет (а по расчётам Эйлера это могло бы случиться и за 12 с немногим лет).[115] Принимая норму размножения в 25 лет, мы видим, что нынешнее 30-миллионное население США (писано в начале 70-х годов) через 657 лет покрыло бы всю сушу так густо, что пришлось бы по 4 человека на каждый квадратный ярд поверхности (линейный ярд = 3 английским или русским футам). Первичною или основною задержкою непрерывного умножения населения является трудность добычи как средств существования, так и жизненных удобств. Мы можем прийти к этому выводу из того, что видим, например, в Соединённых Штатах, где прокормить себя легко и где много простора. Если бы средства существования внезапно удвоились в Великобритании, то наше население быстро возросло бы вдвое. У цивилизованных наций эта первичная задержка действует, главным образом, путем ограничения числа браков. Более значительный процент смертности детей у беднейших классов также весьма важен, также, как и более значительная смертность от разных болезней, во всех возрастах, среди обитателей густо населенных трущоб. Следствия суровых эпидемий и войн вскоре уравновешиваются, и даже более чем уравновешиваются у народов, помещённых в благоприятные условия. Эмиграция также является временным препятствием, но для чрезвычайно бедных классов населения она не играет сколь-нибудь значительной роли.
Есть основания предполагать, как заметил Мальтус, что воспроизводительная способность у диких народов действительно менее велика, чем у цивилизованных. Мы не знаем ничего положительного по этому вопросу, потому что дикари никогда не подлежали переписи; но согласно свидетельств миссионеров и других лиц, проведших долгое время среди дикарей, оказывается, что их семьи обыкновенно малы, а большие семьи редки. Полагают, что это можно отчасти объяснить тем, что женщины очень долго кормят грудью своих ребят; но чрезвычайно вероятно, что дикари, часто испытывающие нужду и не получающие столько питательной пищи, как цивилизованные люди, действительно менее плодовиты. Я показал в моём прежнем сочинении,[116] что все наши домашние четвероногие и птицы, и все наши возделанные растения более плодовиты, чем соответственные дикие виды. Нельзя признать веским возражением против этого вывода, что животные, внезапно снабженные избытком пищи, отчего они разжиреют, и большинство растений, при внезапном перенесении из очень тощей в очень богатую почву, - что все они становятся более или менее бесплодными. Мы можем поэтому, ожидать, что цивилизованные люди, которые, в известном смысле, могут быть названы в высшей степени домашними, будут более плодовиты, нежели дикари. Правдоподобно также, что увеличенная плодовитость цивилизованных народов становится, как и у наших домашних животных, наследственным признаком. Известно, по крайней мере, что у человека склонность рождать близнецов имеет характер наследственной особенности.[117]
Несмотря на то, что дикари, по-видимому, менее плодовиты, чем цивилизованные люди, они, без сомнения, могли бы быстро размножиться, если бы их численность не сдерживалась в строгих пределах некоторыми способами. Санталы, горное племя Индии, недавно предоставили отличное пояснение этого факта: как показал мистер Гёнтер,[118] они необычайно размножились со времени введения оспопрививания и ослабления других заразных болезней, а также строгого пресечения войн. Увеличение населения, однако, было бы невозможным, если бы это грубое племя не расходилось по окрестным местностям, в поисках работ по найму. Дикари почти всегда женятся: однако у них замечается некоторое благоразумное воздержание, так как они обыкновенно не женятся так рано, как только возможно. От молодых людей часто требуется доказательство того, что они способны содержать жену: обыкновенно они должны сполна заработать деньги, за которые они выкупают жену у её родителей. Трудность добывания средств порою гораздо более прямым способом ограничивает число населения у дикарей, чем у цивилизованных людей, потому что все дикие племена периодически страдают от ужасных голодовок. В таких случаях дикари вынуждены поглощать много плохой пищи и здоровье их едва ли может не пострадать от этого. Постоянно сообщают об их вздутых животах и исхудалых конечностях, после и во время голода. Они вынуждены также много странствовать, и, как меня уверяли в Австралии дети их гибнут во множестве. Так как голодовки периодичны и зависят большею частью от резких колебаний погоды, то все племена должны значительно изменяться в численности. Они не могут постоянно и регулярно возрастать в числе, так как у них нет никакого искусственного запаса пищи. Дикари, испытывая суровую нужду, вторгаются в чужие территории, и следствием оказывается война; на самом деле они почти постоянно ведут войны с соседями. Они подвержены многим случайностям на суше и на воде, в поисках пищи; а в некоторых странах они страдают и от больших и хищных зверей. Даже в Индии некоторые провинции были опустошаемы нападениями тигров.
Мистер Мальтус разобрал эти различные препятствия, но он не обратил достаточного внимания на одно, и вероятно важнейшее из всех, а именно детоубийство, особенно девочек и на обыкновение производить выкидыши. Такие обычаи существуют во многих местах, и как показал мистер МакЛеннан,[119] детоубийство прежде было ещё в большем ходу. К нему, как кажется, побуждало дикарей сознание трудности, или скорее невозможности прокормить всех рождающихся детей. К предыдущим препятствиям можно добавить ещё и разврат, но он не есть последствием недостатка средств существования, хотя мы имеем основания думать, что в некоторых случаях, например, в Японии, он поддерживался намеренно как средство удержать народонаселение на низком уровне.
В весьма отдалённую эпоху, прежде чем человек обрёл своё человеческое достоинство, он руководствовался в большей мере инстинктом, и в меньшей мере рассудком, чем это делают в нынешнее время низшие из дикарей. Наши древние полу человеческие предки не убивали детей и у них не было многомужества, потому что инстинкты животных не бывают так извращены,[120] чтобы привести их к систематическому уничтожению собственного потомства или освободиться полностью от чувства ревности. Тогда не было разумного ограничения браков, и оба пола соединялись свободно в раннем возрасте. Таким образом, предки человека имели возможность размножаться быстро; но некоторые препятствия, периодические или постоянные, снижали их численность, и даже сильнее, чем у нынешних дикарей. Каковы именно были свойства этих препятствий для человека, мы знаем не более, чем относительно большей части других животных. Мы знаем, что лошади и рогатый скот, не принадлежащие к плодовитым животным, размножились чрезвычайно быстро, когда были впервые выпущены на свободу в Южной Америке. Слон, размножающийся медленнее всех остальных животных, в несколько тысяч лет заселил бы всю Землю. Размножению обезьян всех видов должны были препятствовать определённые обстоятельства, но, как замечает Брэм, нападения хищных зверей здесь не играют большой роли. Никто не допустит, что способность к воспроизведению у диких лошадей и скота в Америке с первого раза возросла сколько-нибудь заметно, или, что ПОСЛЕ заселения данной области, эта способность уменьшилась. В этом случае, да и в других, многие задержки несомненно действуют совместно, и при том разные при разных обстоятельствах; причём периодические голодовки, зависящие от неблагоприятных перемен погоды, вероятно, важнее всех прочих задержек. То же, должно быть, относится и к ранним предкам человека.
ЕСТЕСТВЕННЫЙ ОТБОР.
Мы видели, что человек изменяется и в телесном, и в умственном отношении; изменения производятся у него, прямо или косвенно, ТЕМИ же общими причинами, и подчиняются тем же общим законам, как и у низших животных. Человек расселился широко по земному шару и должен был подвергаться, во время своих беспрестанных переселений,[121] самым разнообразным условиям. Обитатели Огненной Земли, Мыса Доброй Надежды и Тасмании на одном полушарии, и жители арктических областей на другом, подвергались совершенно различным переменам климата и много раз изменяли свой образ жизни, прежде чем достигли своих нынешних местопребываний.[122] Древние предки человека должны были стремиться, подобно всем прочим животным, к размножению сверх средств существования; они должны были, поэтому, нередко подвергаться борьбе за существование, и стало быть, подлежали суровому закону естественного отбора. Благоприятные изменения всякого рода таким образом были сохраняемы одни реже, другие чаще, а вредные исключались. Я указываю не на резко выраженные отклонения в строении, встречаемые только через длительные промежутки времени, но просто на индивидуальные различия. Мы знаем, например, что мускулы наших рук и ног, определяющие нашу способность к передвижению, подвержены, подобно мускулам низших животных,[123] непрерывной изменчивости. Если бы, поэтому, обезьянообразные предки человека, населявшие любую местность, особенно такую, которая подвергается некоторым переменам в условиях; были подразделены на две равные группы, в том числе одну, включающую всех особей, наилучшим образом приспособленных по своей способности к движениям, необходимым для добывания пищи или для защиты, то эта группа, в среднем, выжила бы в большем количестве особей и дала бы более потомства, чем другая, менее одарённая.
Человек, даже в грубейшем состоянии, в каком он теперь где-либо существует, представляет наиболее мощное животное из всех, когда-либо бывших на Земле. Он расселился на более обширном пространстве, чем любая иная высокоорганизованная форма, и все другие отступили перед ним. Он, очевидно, обязан этим необычайным превосходством своим умственным способностям, социальным привычкам, побуждающим его содействовать своим товарищам и защищать их, а также своему телесному строению. Необычайная важность этих признаков доказывается конечным превосходством в борьбе за жизнь. Действием умственных способностей была развита членораздельная речь: а от этого, главным образом, зависало чрезвычайное прогрессивное развитие человека. Как замечает Чоунси Райт:[124] «психологический анализ способности речи показывает, что даже малейший успех в этой области мог потребовать боле значительных мозговых способностей, нежели величайший успех во всяком другом направлении». Человек изобрёл разного рода оружие, орудия, ловушки и так далее, с помощью которых он защищается, убивает или ловит добычу и другими способами добывает пищу. Он соорудил плоты и челноки для рыбной ловли или для того, чтобы доплыть до соседних плодородных островов. Он изобрёл искусство добывать огонь, посредством которого многие твердые волокнистые коренья становятся съедобными, а ядовитые корни или травы - безвредными. Это открытие огня, быть может, величайшее из сделанных когда-либо человеком, за исключением разве членораздельной речи, относится ко времени, предшествующему заре исторической эпохи. Различные изобретения, с помощью которых человек, даже в его грубейшем состоянии, занял такое господствующее положение, представляюсь прямое последствие развития его способностей к наблюдению, его памяти, любознательности, воображения и разума. Я не могу поэтому понять, каким образом Уоллес утверждает,[125] что «естественный отбор мог снабдить дикаря только мозгом, немного превосходящим мозг обезьяны». Хотя умственные способности и социальные привычки человека необычайно важны для него, мы не должны ставить слишком низко и значение телесного строения, чему будет посвящена остальная часть этой главы; развитие умственных и социальных или моральных способностей будет рассмотрено позднее. Даже работать молотком с надлежащей точностью дело не легкое, с чем согласится каждый, кто пытался изучить ремесло плотника. Бросить камень в цель с такою точностью, как это делает житель Огненной Земли при самозащите, или, когда он хочет убить птицу, требует очень значительного совершенства в совместном действии мускулов кисти руки, предплечья и плеча, и затем еще тонкого чувства осязания. Бросая камень или дротик, да и для многих других действий, человек должен стоять твердо на ногах: а это снова требует совершенного приспособления многих мускулов. Обтесать камень в самое грубое орудие или сделать зубчатый дротик, или же удочку из кости - все это требует чрезвычайной ловкости рук: такой знаток дела, как Шулькрафт замечает,[126] что выделка из обломков камня ножей, дротиков или наконечников стрел свидетельствует о «необычайном искусстве и долговременной практике». Это в значительной степени доказывается те фактом, что первобытный человек уже признавал разделение труда: не каждый выделывал свои кремневые орудия или грубые глиняные изделия, но некоторые члены общины, по-видимому, посвящали себя такой работе, без сомнения получая в обмен добычу охотников. Археологи убеждены, что прошел чудовищный промежуток времени, прежде чем нашим предкам пришло на ум полировать тесаные камни для выделки из них гладких орудий. Едва ли можно сомневаться в том, что человекообразное животное, обладающее рукой, достаточно совершенной для того, чтобы с точностью метать камни, иди превращать кремень в грубое орудие, могло бы, при достаточном упражнении (насколько дело касается только механической сноровки) сделать почти все, что способен сделать цивилизованный человек. Строение руки можно сравнить со строением голосовых органов, которыми обезьяны пользуются для того, чтобы издавать разные сигнальные звуки или, как у одного вида обезьян, музыкальные кадансы; но у человека близко сходные голосовые органы, путем унаследованного действия употребления, приспособились к членораздельной речи.
Обращаясь теперь к ближайшим родственникам человека, а стали быть, к наилучшим представителям наших древних предков, мы находим, что руки четвероруких построены по той же общей модели, но далеко не так совершенно приспособлены, как наши собственные к разнообразному употреблению. Их руки служат не так хорошо для передвижения, как лапы собак: это можно видеть на примере таких обезьян, как шимпанзе и орангутанг,[127] ступающих наружными краями ладоней или тыльной стороною суставов пальцев. Руки обезьяны, однако, великолепно приспособлены к карабканью на деревья. Обезьяны схватывают тонкие ветви и веревки, с одной стороны большим пальцем, а с другой - остальными пальцами и ладонью, таким же образом, как и мы это делаем. Они могут этим способом подносить ко рту довольно крупные предметы, вроде горлышка бутылки. Павианы руками переворачивают камни и выкапывают корни. Они хватают орехи, насекомых и другие малые предметы, противополагая большой палец другим и, без сомнения, таким же образом они таскают из птичьих гнёзд яйца и птенцов. Американские обезьяны бьют плоды дикорастущих апельсинов об их ветви до тех пор, пока корка не лопнет, и тогда сдирают её пальцами рук. В естественных условиях они раскрывают твёрдые плоды ударами камней. Другие обезьяны открывают раковины двумя большими пальцами. Пальцами же они вытаскивают занозы и колючки, ищут друг у друга паразитов. Они скатывают камни и бросают их в своих врагов. Тем не менее все эти различные движения они выполняют неловко и совершенно неспособны, как я сам видел, метко бросать камни.
Мне кажется совершенно несправедливой мысль, что так как обезьяны «неловко хватают предметы», то и менее совершенный орган хватания служил бы им так же хорошо, как и их руки.[128] Наоборот, я не вижу причин сомневаться в том, что и более совершенно устроенные руки были бы для них несомненно выгоднее, при условии, чтобы их руки при этом не стали менее удобными для лазания по деревьям. Мы можем предполагать, что рука, столь совершенная как рука человека, была бы выгодна для лазания, так как у большей части древесных обезьян, а именно у Ateles в Америке, Colobus в Африке и Hylobates в Азии, большие пальцы атрофированы, и другие пальцы отчасти слиты таким образом, что их руки превращены в хватательные крюки.[129]
Коль скоро какой-нибудь древний член обширного ряда приматов, вследствие ли перемен в способе добывания средств существования или перемен в окружающих условиях, стал жить несколько меньше на деревьях, его привычный способ хождения должен был измениться, и он стал бы или четвероногим в более строгом смысле, или же двуногим. Павианы держатся в гористых и скалистых местностях и только по необходимости лазают на деревья.[130] Поэтому они усвоили себе почти собачью походку. Лишь человек стал двуногим, но мы можем отчасти понять, каким образом он дошёл до вертикального положения, составляющего один из наиболее характерных его признаков. Человек не мог достигнуть своего настоящего господствующего положения на Земле без употребления своих рук, которые так удивительно приспособлены к действиям соответственно предписаниям его воли. Сэр Ч. Белл говорит:[131] «рука заменяет человеку все инструменты и, при совместном действии с разумом, даёт ему всемирное господство». Однако, руки и кисти рук едва ли могли усовершенствоваться настолько, чтобы выделывать оружие или метко бросать камни и дротики в цель до тех пор, пока ими пользовались преимущественно для передвижения и для поддержания веса тела, или, как мы указывали выше, они были специально приспособлены для карабканья на деревья. Такое грубое употребление должно было притупить чувство осязания, от которого в значительной мере зависит ловкость рук. По одним этим причинам человеку выгодно было стать двуногим; но для многих действий необходимо, чтобы руки и вся верхняя часть тела были свободны, а для этого он должен был стоять твердо на ногах. Чтобы достичь этой значительной выгоды, ступни должны были стать плоскими и большие пальцы (на ногах) должны были также видоизмениться, хотя это повлекло за собой потерю способности к хватанию. Согласно с принципом разделения физического труда, господствующим во всем животном царстве, в то время, как руки усовершенствовались для хватания, ноги совершенствовались для поддержки тела и перемещения. У никоторых дикарей ноги не совсем утратили свою хватательную способность, что видно из их способа лазить на деревья и из других употреблений ног.[132]
Если для человека представляют выгоду свободные руки и кисти рук, при его выдающихся успехах в борьбе за существование, почему бы предкам человека принимать более вертикальное положение и делаться двуногими. При этом условии они более способны защищаться камнями и дубинами, нападать на добычу или добывать пищу иным способом. Названные особи, в конце концов, должны были выживать в большем количестве. Если бы горилла и другие сходные особи вымерли, то было бы легко и даже с большой правдоподобностью уверять, что животное не могло постепенно превратиться из четвероногого в двуногое, так как все особи в промежуточном состоянии были бы крайне плохо приспособлены для хождения. Но мы знаем (и это заслуживает большого внимания), что человекообразные обезьяны в самом деле находятся в настоящее время в таком переходном состоянии, и никто не усомнится, что в целом они хорошо приспособлены к жизни. Горилла ходит неуклюжей, переваливающейся с боку на бок походкой, но чаще передвигается, опираясь на согнутые кисти рук. Длиннорукие обезьяны порою пользуются руками, как костылями, раскачивая между ними туловище вперед, а некоторые породы гиббонов (Нуlobates) без всякого обучения могут идти или бежать в прямостоячем положении с порядочной скоростью; но они движутся робко и гораздо менее уверенно, нежели человек. Мы видим, словом, у существующих обезьян способ передвижения, промежуточный между четвероногим и двуногим; но, как утверждает один непредубежденный автор,[133] человекообразные обезьяны приближаются по строению ближе к двуногому, нежели к четвероногому типу.
По мере того, как предки человека становились все более и более прямостоячими, а руки их все более изменялись для хватания и других целей, тогда как ноги в то же время превратились в прочную опору для передвижения вместе с этим стали необходимыми и бесчисленные другие изменения в строении. Таз должен был расшириться, позвоночный столб получил своеобразный изгиб, и голова укрепилась в новом положении: все эти перемены были достигнуты человеком. Профессор Шафгаузен утверждает,[134] что «мощные сосцевидные отростки на человеческом черепе представляют следствие прямостоячего положения; эти отростки отсутствуют у орангутанга, шимпанзе и так далее; они меньше у гориллы, чем у человека. Можно было бы указать на различные другие образования, по-видимому, находящиеся в связи с прямостоячим положением человека. Чрезвычайно трудно решить, насколько эти соотносительные изменения являются следствием естественного отбора или же представляют унаследованные последствия усиленного упражнения известных частей или действия одной части на другую. Без сомнения, эти способы изменения часто содействуют дуг другу: так, если известные мускулы и костные гребни, к которым они прикреплены, расширяются от обычного употребления, то это показывает, что известные действия выполняются часто и что они полезны. Поэтому особи, выполнявшие эти действия наилучшим образом, будут выживать в большем количестве. Свободное употребление рук частью причина и частью следствие прямостоячего положения человека, что, по-видимому, привело косвенным путем к другим видоизменениям строения. Древние мужские предки человека, как было раньше сказано, вероятно, обладали большими клыками; но так как они постепенно приобрели привычку действовать камнями, дубинами или др. оружием в драках с врагами или с соперниками, то им все реже приходилось пускать в ход челюсти. Поэтому челюсти, а с ними и зубы, уменьшались в размерах, что почти достоверно, на основании бесчисленных аналогичных примеров. В одной из следующих глав мы встретим близко сходный пример, а именно уменьшение или полное исчезновение клыков у самцов жвачных, по-видимому, в связи с развитием у них рогов, и подобный случай у лошадей, в связи с их привычкой драться, кусая резцами и лягаясь копытами.
Рютимейер[135] и другие утверждали, что череп взрослых самцов человекообразных обезьян отличается так сильно и во стольких отношениях от человеческого черепа по той причине, что на его форму повлияло сильное развитие челюстных мышц, и в результате у этих животных «поистине устрашающее лицо». Поэтому, по мере того, как челюсти и зубы прародителей человека уменьшались в объёме, черепа взрослых людей стали всё больше приближаться к черепам существующих теперь людей. Значительное уменьшение клыков у самцов почти, наверное, должно было повлиять, как мы увидим это впоследствии, путём наследственной передачи и на клыки самок.
Почти несомненно, что с постепенным развитием умственных способностей мозг должен был увеличиваться. Никто, я думаю, не сомневается, что больший объём мозга у человека по отношению к объёму его тела, в сравнении с мозгом гориллы или орангутанга, тесно связан с более высокими умственными способностями человека. Мы встречаем совершенно аналогичные примеры у насекомых, из которых, например, у муравьёв мозговые узлы имеют чрезвычайно большие размеры. Вообще эти узлы развиты у всех перепончатокрылых гораздо более, чем у менее разумных отрядов, например, у жуков.[136] С другой стороны, никто не подумает, что умственные способности двух каких-нибудь животных или двух каких-нибудь людей можно было точно измерить кубической ёмкостью их черепов. Безусловно, что может существовать громадная умственная деятельность при крайне малой абсолютной величине нервного вещества: так всем известны удивительные разнообразнейшие инстинкты, умственные способности и склонности муравьёв, и, однако, их мозговые узлы не достигают и четверти булавочной головки. С этой точки зрения мозг муравья есть одна из самых удивительных в мире совокупностей атомов материи, может быть более удивительная, чем мозг человека.
Убеждение, что у человека существует тесная связь между объёмом мозга и степенью развития умственных способностей, основывается на строении черепов диких и цивилизованных рас, древних и современных народов, равно как и на аналогиях из всего ряда позвоночных животных. Доктор Дж. Бернард Девис доказывал[137] многими тщательными измерениями, что средняя ёмкость черепа у европейца равняется 92.3 куб. дюймам; у американцев 87,1, а у австралийцев только 81,9. Профессор Брока[138] нашёл, что черепа из парижских могил XIX века объемистее взятых из склепов XII столетия в отношении 1484: 1426. и этот увеличенный объём, как показали измерения, зависел исключительно от лобной части черепа, служащей вместилищем умственных способностей. Причард убеждён, что современные обитатели Великобритании обладают «гораздо более объёмистыми черепными полостями», чем древние жители. Однако, приходится допустить, что некоторые необычайно древние черепа, вроде знаменитого неандертальского, хорошо развиты и объёмисты.[139] Что касается низших животных, господин Э. Ларте, путем сравнения черепов животных,[140] обитавших в третичном периоде и современных млекопитающих, принадлежащих к одинаковым группам, пришел к замечательному выводу, что у новейших форм черепа вообще крупнее, а мозговые извилины сложнее. С другой стороны, я показал,[141] что мозг домашнего кролика значительно уменьшился в размерах, по сравнению с мозгом дикого кролика и зайца; это можно приписать тому, что кролики подвергались тесной неволе в продолжение многих поколений, причём мало упражняли свой ум, инстинкты, чувства и произвольные движения. Постепенно возрастающий вес мозга и черепа у человека должен был повлиять на развитие позвоночного столба, поддерживающего череп, в особенности, когда человек стал прямостоячим. По мере того, как наступала эта перемена положения, внутреннее давление мозга также стало влиять на форму черепа; и, действительно, многие факты показывают, что череп подвергается такому влиянию. Этнологи полагают, что череп видоизменяется в зависимости от формы колыбели, в которой спит ребенок. Частые мускульные спазмы, а также рубцы от жестоких ожогов, порою прочным образом изменяли кости лица. У молодых людей, если вследствие болезни голова наклонялась в сторону или назад, случалось, что один из глаз менял положение и форма черепа явно изменялась давлением на мозг в новом направлении.[142] Я показал, что у длинноухих кроликов даже такая пустячная вещь, как обвислость вперед одного уха, увлекает вперед почти все кости черепа с этой стороны; так что кости с противоположной стороны более не соответствуют симметрии. Наконец, если бы у какого-нибудь животного значительно увеличились или же уменьшились размеры тела, без всякого заметного изменения его умственных способностей, или если бы умственные способности могли значительно увеличиться или уменьшиться, без всякого заметного изменения тела, то форма черепа все же почти, наверное, должна была бы измениться. Вывожу это из моих наблюдений над домашними кроликами: некоторые их породы гораздо крупнее, нежели дикие кролики, тогда как другие удержали почти прежнюю величину, но в обоих случаях мозг значительно уменьшился по отношению к размерам тела. Сначала я был сильно изумлён, найдя, что у всех этих кроликов череп удлинился (стал долихоцефальным), так, например, из двух черепов почти одинаковой ширины, череп дикого кролика был 3,15 дюйма длины, тогда как череп домашнего 4,3 дюйма.[143] Одним из наиболее резких отличий у различных человеческих рас служит то, что у одних черепа удлинены, у других круглы; но и здесь объяснение, внушаемое примером кроликов, может оказаться основательным: Велькер находит, что «низкорослые люди более склонны к широкоголовости (брахицефалии), а высокие к длинноголовости (долихоцефалии)».[144] Но высоких людей можно сравнить с более крупными и длинными кроликами, у которых черепа постоянно удлинены (долихоцефальны).
Из этих различных фактов мы можем вывести, до известной степени, способы, которыми человек приобрёл крупные размеры и более или менее округлую форму черепа; а это черты, необычайно отличительные для человека, по сравнению с низшими животными. Другое чрезвычайно резкое различие между человеком и низшими животными представляет его обнаженная кожа. Киты и дельфины (то есть китообразные) и дюгони (морские сирены иди травоядные киты), а также бегемоты имеют голую кожу; это, быть может, им полезно для передвижения в воде; вред же от потери тепла не велик, так как виды, живущие в более холодных поясах, защищены толстым слоем жира (ворвани), играющим ту же роль, как и шкура тюленей и выдр. Слоны и носороги почти безволосы, а так как некоторые вымершие виды, раньше жившие в полярном климате, были покрыты длинною шерстью или волосами, то может почти показаться что существующие виды обоих родов утратили свой волосистый покров оттого, что подвергались зною. Это кажется тем более вероятным, что в Индии, те слоны, которые живут на возвышенных или холодных местностях, более волосаты,[145] чем живущее в низменных местах. Можем ли мы отсюда вывести, что человек утратил волосы оттого, что первоначально населял какую-либо тропическую страну? В пользу этого заключения говорит то, что волосы, главным образом, остались у мужчин на груди и лице, а у обоих полов в местах соединения всех четырех конечностей с туловищем: если только допустить, что волосы были утрачены раньше, чем человек стал прямостоячим, то части, теперь удерживающие всего больше волос, были наилучшим образом защищены от солнечного зноя. Темя представляет, однако, любопытное исключение, потому что во все времена оно должно было принадлежать к числу частей, наиболее подвергавшихся действию Солнца, а между тем оно густо покрыто волосами. Сверх того, тот факт, что другие члены отряда приматов, к которому принадлежит человек, хотя и населяющие разные жаркие местности, густо покрыты волосами, и, большею частью, особенно густыми на верхней поверхности.[146] Этот факт противоречит допущению, что человек был обнажен действием Солнца. Мистер Бельт полагает,[147] что в тропических странах человеку выгодно лишиться волос по той причине, что таким образом он освобождается от массы клещей (acari) и других паразитов, которые поселяются на нем, иногда причиняя изъязвления. Но достаточно ли велико это зло для того, чтобы привести к обнажению тела действием естественного отбора? В этом позволительно сомневаться, так как ни одно из многочисленных четвероногих, живущих в тропических странах, сколько мне известно, не прибрело никаких специальных средств для избавления от этого зла. Наиболее правдоподобным, мне кажется, тот взгляд, что человек, или скорее сначала только женщина лишилась волос ради целей украшения, что будет показано при обсуждении вопроса о половом отборе. Если принять этот взгляд, то не удивительно, что человек так значительно отличается по малому количеству волос от всех прочих приматов: действительно, признаки, приобретённые путем полового отбора, часто оказываются необычайно различными у близкородственных форм. Обыденное мнение таково, что отсутствие хвоста признается существенным отличительным признаком человека; но так как те обезьяны, которые наиболее приближаются к человеку, бесхвосты, то видно, что исчезновение хвоста относится не исключительно к особенностям человека. Хвост часто бывает замечательно различной длины у животных, принадлежащих к тому же роду: так у некоторых видов макак (Macacus) он длиннее целого туловища и образован из 24 позвонков: у других он состоит из едва заметного отростка, содержащего только три или четыре позвонка. У некоторых видов павианов насчитывается двадцать пять хвостовых позвонков, тогда как у мандрила - десять малых недоразвитых позвонков, а по Кювье[148] иногда только пять. Хвост, длинен ли он или короток, почти всегда утончается к концу: это, По моему мнению, зависит от атрофии мускулов его оконечности, вместе с их артериями и нервами, вследствие не-упражнения, а затем появляется и атрофия костей на оконечности хвоста. Но в настоящее время еще невозможно дать какое-либо объяснение значительного разнообразия, которому часто подвержена длина хвоста. Нас, однако, здесь главным образом интересует полное исчезновение всяких внешних признаков хвоста. Профессор Брока недавно показал,[149] что хвост всех четвероногих состоит из двух частей, обыкновенно резко обособленных между собою: основная часть состоит из позвонков, более или менее совершенно прободенных каналами и снабженных отростками, подобно обыкновенным позвонкам; тогда как позвонки конечной части не имеют каналов, почти гладки и едва похожи на настоящие позвонки. Хвост, хотя и не видимый извне, на самом деле существует у человека и у человекообразных обезьян, и построен у всех их по одному и тому же образцу. В конечной части позвонки, образующие хвостцовую кость (os coccyx), вполне рудиментарны, очень малой величины и немногочисленны. В основной части позвонки также многочисленны; они плотны соединены между собою и недоразвиты: но они стали значительно шире и более плоски, чем соответственные хвостовые позвонки других животных, образуя то, что Прока называет добавочными крестцовыми позвонками. Позвонки эти имеют чрезвычайно важное функциональное значение, поддерживая известные внутренние части; да и по другим причинам их изменение находится в прямом соотношении с прямостоячим, или полу прямостоячим положением человека и человекообразных обезьян. Этот вывод те более заслуживает доверия, что Брока раньше поддерживал иной взгляд, теперь им оставленный. Итак, изменение основных хвостовых позвонков у человека и высших обезьян могло быть произведено, прямо или косвенно, действием естественного отбора. Но что сказать о рудиментарных и изменчивых позвонках конечной части хвоста, образующих хвостцовую кость? Существует мнение, которое часто было, и без сомнения будет еще предметом насмешек, а именно, что исчезновение внешней части хвоста находится в некоторой зависимости от трения; но этот взгляд вовсе не так смешон, как кажется с первого раза. Доктор Андерсон утверждает,[150] что необычайно короткий хвост у одной обезьяны (Maccacus bruneus) состоит из одиннадцати позвонков, включая внутреннее основание. Оконечность хвоста образована из сухожилий и не содержит позвонков; далее следует пять рудиментарных позвонков, таких крошечных, что они все вместе имеют длину лишь в половину линии, и сверх того они постоянно согнуты на одну сторону в виде крючка. Свободная часть хвоста немногим длиннее дюйма, включая только еще четыре малых позвонка. Этот короткий хвост держится кверху; но около четверти его полной длины закручено налево, и эта верхушечная часть, включающая крючковидные позвонки, служит для заполнения промежутка между верхней, расходящейся частью мозолистых наростов: так что животное сидит на этой части хвоста, делая ее шероховатою и мозолистою. Андерсон делает следующий общий вывод из своих наблюдений: «Эти факты, мне кажется, допускают лишь одно объяснение: хвост, по его малым размерам, мешает обезьяне сидеть и часто попадает под нее, когда она находится в сидячем положении, так как он достигает далее оконечности седалищных, наростов, то кажется, что первоначально животное закручивало хвост нарочно так. чтобы он огибал углубление между седалищными мозолями и не придавливался ими к земле; но с течением времени искривление стало постоянным, так что хвост прилаживается сам собою, когда попадает под сиденье». Если так, то не удивительно, что поверхность хвоста огрубела и стала мозолистою. Тщательные наблюдения доктора Мюри[151] в Зоологическом саду над этим животным, а также над тремя другими близкородственными формами, обладающими немного более длинными хвостами, показывают, что когда животное сидит, то хвост «неизбежно прижимается к одной стороне ягодиц, и корень его поэтому подвергается трению и раздражению кожи - все равно, длинен ли он или короток». Но так как у нас теперь есть доказательства в пользу того, что внешние повреждения иногда производят действия, передающиеся по наследству[152], то не слишком неправдоподобно, что у короткохвостых обезьян выдающаяся часть хвоста, функционально бесполезная, по прошествии многих поколений стала рудиментарной и искривилась, по той причине, что постоянно подвергалась трению и раздражению. В этом состоянии находится выдающаяся часть хвоста у Maccacus bruneus, совершенное вырождение этой части хвоста мы видим у бесхвостого макака Маccacus ecaudatys и у многих высших обезьян. В конце концов, насколько мы можем судить, хвост исчез у человека и антропоморфных обезьян, по той причине, что его оконечность была подвержена в течение очень долгого времени трению; основная, внутренняя часть при этом уменьшилась и видоизменилась так, что стала пригодною для прямостоячего или полу прямостоячего положения. Я старался показать, что некоторые из самых характерных свойств человека приобретены им, по всей вероятности, посредством естественного отбора, прямым, или ещё чаще, косвенным путём. Мы должны помнить, что таким образом не были приобретены те изменения в строении и телосложении, которые не приносят пользу организму при приспособлении его к определённому образу жизни, к пище, употребляемой им, или, наконец, к окружающим условиям. Мы не должны, однако, быть слишком смелыми при решении, какие изменения могут быть полезны конкретному живому существу; мы должны помнить о том, как мало мы знаем относительно значения многих частей или относительно того, какие изменения в крови и тканях могут способствовать приспособлению организма к новому климату или к новому роду пищи. Мы не должны также забывать закона корреляции, по которому, как это доказал Ис. Жоффруа Сент-Илер для человека, многие странные отклонения в строении связаны между собой. Независимо от корреляции, изменения одной части часто ведут за собой, вследствие уменьшенного или усиленного употребления других частей, иные изменения совершенно неожиданного свойства. Полезно также припомнить и такие случаи, как странное развитие чернильных орешков на растениях от действия яда насекомых или замечательные изменения цвета перьев у попугаев при кормлении их известными рыбами или введении им яда жабы,[153] потому что эти случаи показывают, что соки организма, измененные для какой-нибудь особенной цели, могут в свою очередь обусловливать другие изменения. Мы должны в особенности помнить, что видоизменения, приобретённые и постоянно употреблявшиеся в дело для какой-либо полезной цели в течение прошлых веков, должны были, по всей вероятности, укореняться прочно и долго передаваться по наследству.
Таким образом, прямым и косвенным последствиям естественного отбора можно придать очень широкое, хоть и неопределённое значение. Однако, прочитав статью Негели о растениях и замечания разных авторов относительно животных и особенно недавние замечания профессора Брокка, я признаю, что придавал в прежних изданиях моего «Происхождения видов», вероятно, слишком много значения действию естественного отбора или переживанию наиболее приспособленных особей. Я изменил пятое издание «Происхождения видов» в том отношении, что ограничился лишь приспособительными изменениями строения; но я убеждён благодаря свету, пролитому на этот предмет за последние годы, что в будущем будет доказана полезность очень многих образований, которые кажутся нам в настоящее время бесполезными, но которые войдут таким образом в категорию фактов, объясняемых естественным отбором. Раньше я не обратил достаточного внимания на существование образований, которые, насколько мы сейчас можем судить, не приносят ни выгод, ни вреда, и в этом, мне кажется, один из крупнейших недосмотров, до сих пор открытых в моем сочинении. В качестве извинения, да будет позволено мне сказать, что я имел в виду два различных предмета: во-первых, я стремился показать, что виды не были созданы отдельными актами сотворения; и, во-вторых, что естественный отбор был главною причиной изменения организмов, хотя и при значительном содействии наследственных результатов употребления органов, и при малом содействии прямого влияния окружающих условий. Мне, однако, не удалось вполне уничтожить в самом себе влияние моего прежнего убеждения, в то время почти всеобщего, а именно, что каждый вид был создан преднамеренно; это привело меня к молчаливому допущению, что всякая подробность строения, за исключением рудиментов, непременно приносит некоторую особенную, хотя бы и не узнанную нами, пользу. Каждый, кто исходит из этой посылки, естественно будет склонен к слишком широкому применению принципа естественного отбора, как для прошедших дней, так и для настоящего времени. Многие из тех, кто допускает принцип эволюции, но отвергает естественный отбор, кажется, забывают, критикуя мою книгу, что я имел в виду два указанных предмета: поэтому, если я и ошибся, придав естественному отбору большое значение (чего я, однако, не допускаю), или если я заблуждался, преувеличивая его значение (что довольно вероятно), то надеюсь, что я, по крайней мере, оказал хорошую услугу, содействуя ниспровержению догмата об отдельных актах сотворения. Теперь я признаю вероятным, что все органические существа, включая человека, обладают такими особенностями строения, которые и теперь им бесполезны, и раньше не приносили никакой пользы, а стало быть не обладают никаким важным физиологическим значением. Мы не знаем от чего зависят бесчисленные малые различия между особями каждого вида, потому что допустить возврат к признакам предков, значит только отдалить вопрос на несколько шагов назад: однако, каждая особенность «должна была иметь свою действующую причину. Допустим, что эти причины, каковы бы они ни были, действовали более однообразно и более энергично в течение более продолжительного периода: а нет никакого обоснования отвергнуть такое предположение. В таком случае в результате получилось бы, вероятно, не простое ничтожное индивидуальное различие, а резкое и постоянное видоизменение, хотя и без всякого физиологического значения. Нисколько не полезные видоизменённые строения не могут, конечно, упрочиваться вследствие естественного отбора, хотя вредные отклонения будут исключаться его действием. Постоянство признаков, однако, будет естественным последствием предполагаемого однообразия побудительных причин, а также свободного скрещивания между многими особями. В течение последовательных периодов организм мог этим путем приобрести последовательные видоизменения, которые будут передаваться в почти однообразном состоянии до тех пор, пока побудительные причины останутся без изменения и пока будет существовать свободное скрещивание. Относительно побудительных причин мы можем только сказать, как и относительно так называемых самопроизвольных изменений, что причины эти, гораздо более близко касаются телосложения изменяющегося организма, нежели природы условий, которым он подвергался.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
В этой главе было показано, что так как человек, в настоящее время, подобно всякому другому животному, подвержен разнообразным индивидуальным различиям или небольшим отклонениям, то, без сомнения, это справедливо и для древнейших предков человека: ясно, что изменения и раньше зависели от тех же обширных причин и управлялись теми же общими сложными законами, как и теперь. Все животные стремятся к размножению сверх своих средств существования; но тоже должно было происходить и с предками человека: а это неизбежно должно было привести к борьбе за существование и к естественному отбору. Значительное содействие этому процессу оказывало унаследование результатов усиленного упражнения частей, и оба эти процесса непрерывно воздействовали друг на друга. Оказывается, также как мы увидим впоследствии, что различные маловажные признаки были приобретены человеком путем полового отбора. То, что остается все-таки необъяснённым, должно быть отнесено на счёт предполагаемого однообразного действия тех неизвестных причин, которые иногда производят резкие и внезапные отклонения в строении наших домашних пород. Судя по образу жизни дикарей и большей части четвероруких. первобытные люди и даже их обезьянообразные предки; вероятно, жили обществами. По отношению к строго общественным животным естественный отбор действует иногда на особь, сохраняя те отклонения, которые полезны обществу. Общество, включающее многих хорошо одаренных особей. возрастает в численности и побуждает другие общества, находящиеся в менее благоприятном положении, даже в том случае, если каждый отдельный член общества не приобретает никаких преимуществ над своими сочленами. Общественные насекомые приобрели этим путем многие замечательные черты строения, мало полезные или совсем бесполезные для особи, вроде аппарата для собирания пыльцы, жала рабочей пчелы и крупных челюстей воинов-муравьев. Для высших общественных животных я не знаю примера, чтобы какая-либо черта строения видоизменилась исключительно ради блага общества, хотя многие такие черты косвенно полезны обществу. Так, например, рога жвачных и большие клыки павианов, по-видимому, были приобретены самцами, как оружие в половой борьбе, однако, ими пользуются и для защиты стада. Но совсем иное (как мы увидим в главе V) следует сказать о некоторых умственных способностях: так как они были главным образом, или даже исключительно, приобретены для блага общества, а отдельные особи в то же время извлекли отсюда косвенную пользу. Против взглядов, подобных высказанным выше, часто возражали, что человек представляет одно из самых беспомощных и беззащитных творений во всем мире и что в древности, в менее развитом состоянии он должен был оказаться еще более беспомощным. Герцог Аргайль, например, утверждает,[154] «что человеческий организм отклонился от строения животных в том смысле, что он отличается наибольшею физическою беспомощностью и слабостью; то есть это отклонение, преимущественно перед всеми другими, почти невозможно приписать одному только естественному отбору». Он указывает на обнаженное и незащищенное тело человека, на отсутствие больших зубов или когтей, годных для защиты, на незначительную силу и быстроту движения, на малую способность человека отыскивать пищу и избегать опасности при помощи чутья. К этим недостаткам можно было бы прибавить ещё более существенный: человек не может быстро карабкаться на деревья и таким образом избегать врагов. Утрата волос, однако, не была большой потерей для жителей тёплого климата: мы знаем, что неодетые жители Огненной Земли могут существовать, несмотря на суровый климат. Сравнивая беззащитность человека с состоянием обезьян, следует помнить, что те клыки, которыми обладают обезьяны, вполне развиты только у самцов и идут в дело, главным образом, для борьбы с соперниками; самки, не обладающие такими клыками, однако, выживают. Что же касается роста и физической силы, мы не знаем, произошел ли человек от какого-либо менее крупного вида, вроде шимпанзе, или от такого же мощного, какова горилла; а поэтому мы неспособны сказать, стал ли человек крупнее и сильнее, или; меньше и слабее, чем его предки. Следует, однако, помнить, что животные, обладающие большим ростом, силою и свирепостью, и способные, подобно горилле, защищаться от каких угодно врагов, едва ли могли бы стать общественными: а это существенным образом задержало бы приобретение высших духовных качеств, каковы симпатия и любовь к ближним. Поэтому для человека происхождение от сравнительно слабого существа могло оказаться величайшим преимуществом. Малая сила и быстрота человека, отсутствие у него природного вооружения и такого прочего, более чем уравновешиваются, во-первых, его умственными способностями, посредством которых он изобрёл для себя оружие, орудия и так далее, хотя еще оставался в варварском состоянии: во-вторых, его социальными особенностями, побудившими помогать другим и пользоваться помощью ближних. Нет ни одной страны, боле изобилую 56 щей опасными хищниками, нежели Южная Африка: нигде нет таких ужасных физических условий, как в полярных областях: однако, одна из мельчайших рас, именно бушмены, удерживается в Южной Африке, а малорослые эскимосы живут в полярных областях. Предки человека, без сомнения, стояли ниже и в умственном отношении и, по всей вероятности, по своим общественным склонностям, нежели самые низшие из существующих дикарей; однако, вполне понятно, что они могли существовать и даже процветать, если они повышались в умственном отношении, в то же время постепенно утрачивая звероподобные способности, вроде способности лазать на деревья и такого прочего. Но эти предки не могли подвергаться каким-либо особым опасностям, будь они даже гораздо беспомощнее и беззащитнее существующих теперь дикарей, если жили на каком-либо теплом материке, или большом острове, вроде Австралии, Новой Гвинеи или Борнео. (последний является теперь родиною орангутанга). Естественный отбор, зависящий от соперничества между племенами, живущими на подобной обширной площади, соединяясь с наследственными привычками, при благоприятных условиях мог оказаться достаточным для того, чтобы возвысить человека до высокого положения, занимаемого им среди органических существ.