Чтобы приучить к себе шимпанзе, Нисида в 1965 г., в начале своей работы в Махале, давал диким шимпанзе выращенные на местных фермах фрукты, в том числе бананы. Но позже подкармливание обезьян прекратилось (им лишь иногда давали по кусочку сахарного тростника). Фрукты по-прежнему выращивали на близлежащих фермах, их просто не давали шимпанзе. В 1974 г. изменения в государственной политике Танзании привели к тому, что деревни и отдельные фермы возле мест обитания шимпанзе опустели. Заброшены были и плантации плодовых растений. Там росли в основном бананы, гуава, масличные пальмы, апельсины, папайя и ананасы. Внезапно они оказались более доступными для шимпанзе; их больше не охраняли старухи, размахивающие метлами, и дети, выкрикивающие предупреждения и проклятия. Воспользовавшись этим, шимпанзе тут же набросились на бананы. Это, пожалуй, неудивительно, ведь именно бананы им давал Нисида, когда начинал свое исследование. Старшие шимпанзе привыкли к такой пище. Чтобы привыкнуть к другим фруктам, потребовалось больше времени. Только в 1981 г. заметили первого шимпанзе, попробовавшего гуаву. В последующие годы самец, пристрастившийся к гуаве, продолжал ее есть, как и пятеро других шимпанзе. Но большинство обезьян так и не приучились есть гуаву; они даже не пытались ее попробовать. Что касается манго, то один пятилетний самец шимпанзе попробовал незрелые плоды, и его примеру последовал старший брат, а затем несколько других шимпанзе, но привычка есть манго так и не появилась‹‹76››.
Еще там было лимонное дерево. 28 июня 1982 г. самка шимпанзе, принадлежавшая к одной из групп шимпанзе Махале, взобралась на лимонное дерево и попробовала лимон. Затем в июле то же самое сделала еще одна взрослая самка. Наконец, 10 августа лимон съел взрослый самец. На следующий день он съел еще один, и тогда другие шимпанзе собрались вокруг него и также принялись поедать лимоны. В течение месяца 20 шимпанзе регулярно ели лимоны, а за год число любителей лимонов увеличилось до 40. В последующие годы лимонное дерево оставалось весьма популярным среди обезьян местной популяции. Шимпанзе зубами разламывали плод пополам и, держа одну половинку ногами, подносили вторую ко рту и высасывали кисло-сладкое содержимое‹‹77››. Если перефразировать поэта Уильяма Карлоса Уильямса, лимоны пришлись им по вкусу{13}. Это было видно по тому, как увлеченно они высасывали половинки плодов, которые держали в руках.
Обнаружив лимонное дерево, шимпанзе проявили достаточно сообразительности, чтобы научиться отличать его от других деревьев, а лимоны — от остальных плодов. Но они также научились наслаждаться ароматами лимонов, ароматами, ассоциирующимися со вкусом лимона, но также и с принадлежностью к сообществу собратьев, сидящих на большом лимонном дереве, разламывающих плоды руками, держащих их ногами и получающих от этого удовольствие. Древние люди, должно быть, также снова и снова учились любить новые вкусы и ароматы, как шимпанзе научились любить лимоны. Иногда это был вкус новых плодов, листьев, насекомых или даже двустворчатых моллюсков. В других случаях это были вкусы и ароматы, связанные с пищей, которая скрыта от глаз, но которую можно было добыть, например, с помощью палки. Древние люди могли освоить вкус и аромат расколотых орехов или водорослей, прежде скрытых под поверхностью воды. Это были новые ароматы, волшебным образом высвобожденные оттуда, где они были до поры до времени заперты (например, из скорлупы или из-под воды). А затем появились и разнообразные формы обработки пищи.
Рис. 3.2. Карточный каталог Библиотеки Конгресса. Каждая карточка размещается соответственно ее теме, подтеме и подподтеме
Когда наши предки научились обрабатывать пищу, мир приобрел еще одно измерение. Древние люди почти наверняка разрезали и растирали пищу. Эти манипуляции раскрывали новые вкусы и ароматы, но лишь в ограниченной степени. Затем люди научились пользоваться огнем. Как мы уже говорили, никто не может сказать с уверенностью, когда это произошло впервые, когда именно был сотворен новый уровень кулинарного мира. Этот акт творения, вполне возможно, мог начаться в то время, когда неандертальцы пришли на территорию, которая сегодня известна как Дордонь. В теплые периоды неандертальцы, по-видимому, готовили пищу на огне. Они жарили мясо косуль, ланей, кабанов и благородных оленей. Мясо этих животных в приготовленном виде служило источником сложных вкусов и ароматов, столь же чудесных, как и те, что давали фрукты. Это были ароматы, которые неандертальцы, возможно, были предрасположены любить[63]. Когда появились люди современного типа, они стали еще шире исследовать окружающий мир на вкус и открыли еще больше способов создавать новые ароматы и вкусы из ингредиентов, которые были повсюду. В ходе этого процесса они, как мы предполагаем, учились различать ароматы и вкусы самых разных видов приготовленной пищи. Одни из этих вкусов им нравились больше, другие меньше. Подобным предпочтениям суждено было сыграть огромную роль. Как мы покажем в следующей главе, эти предпочтения, возможно, привели к первым (но не последним) «кулинарным» вымираниям[64].
Глава 4. «Кулинарные» вымирания
Звери обладают памятью, рассудком и в определенной степени всеми способностями и страстями нашего ума; но ни один зверь не является поваром.
Наконец, чего еще можно желать при столь совершенной способности восприятия, как у римских гурманов, которые по вкусу отличали рыбу, пойманную между мостами, от той, что была поймана ниже по течению? Разве в наши дни мы не встречаем знатоков, обнаруживающих особый вкус у того бедрышка куропатки, на которое она опирается во время сна?
Недавно мы побывали на юге Аризоны, менее чем в 20 км от границы с Мексикой. Находясь там, мы задумались о необычном вкусе — вкусе мамонтятины. На первый взгляд, мясо мамонта не имеет особого отношения к повседневной жизни в Аризоне или где-либо еще. Но на самом деле это не так. Мясо мамонта — символ тех вкусов, которые нам так сильно нравились, что это привело к полному исчезновению некоторых биологических видов.
Мы находились в Патагонии — старом шахтерском городке в штате Аризона. В наши дни этот городок, вероятно, больше всего известен как место проживания писателя Джима Харрисона, прозаика (наиболее знаменита его повесть «Легенды осени»{14}) и поэта, известного в равной мере любовью к слову и любовью к еде[65]. Мы приехали в Патагонию, чтобы ходить в пешие походы, размышлять, есть и узнавать что-то новое. Этот регион — один из первых по биоразнообразию в США. В горах, окаймляющих Патагонию, живут сотни видов птиц, но также ягуары, черные медведи и толсторогие бараны.
Однажды Роб с нашим сыном решили спуститься вниз вдоль ручья Соноита. Ручей в некоторых местах выходит на поверхность, в некоторых он течет под землей. Вдвоем они прошли по участку возле дома писателя-натуралиста Гэри Нэбхена, в котором мы остановились. Они шли по балке — сухому руслу, под которым протекали воды ручья. По пути они видели следы ошейниковых пекари — как отпечатки их копыт, так и места, где эти дикие свиньи вынюхивали и выкапывали какие-то вкусности, погребенные прямо под поверхностью русла. Они слышали крики белошейных ворон (на которые непременно хочется отозваться — и они отзывались) и нашли вонючую лисью нору. В последующие дни они заметили следы койотов, встретили пекари и не раз видели десятки ястребов, выслеживающих мышей по их малейшему шевелению. Но хотя этот ландшафт совершенно дикий и его первозданной природе посвящено большинство современных описаний этого региона, чувствовалось, что здесь все же чего-то не хватает. Это стало еще больше бросаться в глаза, когда наш сын подобрал осколок, когда-то отбитый от камня человеком, изготовившим какое-то орудие, может быть, даже наконечник копья. Судя по расположению осколка в береговых отложениях, его возраст мог быть более 10 000 лет — свидетельство чьей-то попытки раздобыть себе что-то очень большое на обед.
Чтобы понять особенности этого ландшафта, нужно немного знать родословную рек — какой водный поток какому дает начало. Реки, текущие там, издавна связывают между собой земли. Ручей Соноита течет не круглый год. Поэтому его лучше называть «балкой». В определенное время года воды из этой балки впадают в реку Санта-Крус, та, в свою очередь, впадает в реку Хила — единственную крупную реку на юге Аризоны. Хила течет по направлению к юго-западной окраине Аризоны, где впадает в реку Колорадо, которая на территории Мексики впадает в Калифорнийский залив, образуя часто пересыхающую дельту. К востоку от Патагонии есть еще одна такая балка, Карри-Дро, которая идет по направлению к речке Сан-Педро, также впадающей в Хилу. Именно в Карри-Дро археолог Вэнс Хейнс обнаружил нечто куда более впечатляющее, чем найденный нашим сыном каменный отщеп.
Хейнс вел раскопки на стоянке, где ему попадались необычайно длинные наконечники копий, характерные для культуры Кловис, получившей название в честь города Кловис в Нью-Мексико. Эти кловисские наконечники располагались глубоко в речных береговых отложениях — ниже черной полосы в береговом срезе (как раз под этой полосой наш сын отыскал каменный отщеп). Наконечникам сопутствовали другие орудия, использовавшиеся палеолитическими людьми по всему миру для разделки туш млекопитающих, а также несколько кострищ, бивни и кости 13 мамонтов