Прекратив работать челюстями, задал вопрос:
— Как понять, хипстер я или не хипстер?
Бывшая студентка прыснула от смеха.
— Хиктер, а не хипстер, — поправила она, — Я пока не знаю, как это делать. Мой знахарский талант скорей на исцеление развит, чем на определение тонкостей, связанных с Дарами. Лакмус давно в Улье. Уже несколько лет, и все эти несколько лет он в Зимнем главный знахарь. Он всё умеет делать, но лечит даже сейчас… Нет. Не хуже… Дольше, чем я.
— Хм… — глубокомысленно изрёк я, — Как так получилось?
— Лакмус говорит, от большого желания тебе помочь. Говорит, что ты стал мало изменившимся квазом, только благодаря тому, что я работала с твоей аурой почти неделю. Мы тогда думали, ты станешь как Сергей и Аксинья. Проснёшься, заурчишь и нас захочешь съесть. Страху натерпелись…
Доел всё, что принесла Брусника и вычистил куском хлеба тарелки, потому могу уже говорить нормально:
— И из-за этого…
— Да, — кивнула Синевласка, — Тогда мой Дар и активировался. Я почувствовала, что мне нужно работать с твоей аурой и как это делать.
— Когда меня осмотрит, Лакмус? — моё любопытство было непраздным, валяться в койке не хотелось, пока стоят дела.
— Сейчас мы заняты, — отрезала Брусника, — Я, вроде как, его ученица. Живу здесь. Работаю тоже. Сразу после того, как мы приехали, привезли троих трейсеров. Они схватились с Кусачом врукопашную и очень тяжёлые. Лакмус сказал, что если бы не я, то сам он сразу троих не вытянул бы.
— Мне бы узнать только, что с моим даром не так, и я бы уже с вашей больнички выписался…
— Нет! Ты что? Тебе ещё рано. Рёбра даже ещё не срослись, — Брусника начала убирать пустые тарелки, — Проткнёт тебе осколок кости лёгкое и что? Нам снова тебя штопать?
— Брусник, да, нормально всё будет…
— Ой, всё! — она привела мою койку в горизонтальное положение и положила руку на мой лоб, — Спи!
— Я не хо…
Договорить фразу не успел, сморило получше, чем от димедрола. Перед тем как уснуть, мелькнула догадка, почему я так отрубался до этого. Вряд ли виной тому сотрясение мозга. Это новоиспечённый знахарь на мне испытывала новообретённый дар.
На кластерах я спал вполглаза, так как постоянно присутствовал страх, что неслышно подкрадётся заражённый. Даже ползун может убить спящего без задних ног рейдера, если укусит в шею и порвёт сонную артерию, например. А после приказа Брусники провалился в царство Морфея так, как свет выключили. Уснул очень крепко. Без сновидений. И, вероятно, дрых бы себе дальше, если бы меня не начали настойчиво тормошить за плечо.
— Орк… Просыпайся… Орк… Вставай… Орк… Очнись… Что они с тобой сделали?… Орк…
— Ммм… — хрипло со сна, простонал я, — А ты как тут?
— Да, вот, — усмехнулась киргизка, — Уметь нужно! Как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — на автомате ответил я, — Так, Ань, какое ты имя себе новое взяла, а то по голове меня много били. Вот с этой стороны помню, а с этой нет.
— Я старое пока оставила, — на азиатской мордашке появилось обеспокоенность, — Ты память потерял?
— Нет, стрекоза, нормально всё…
— А когда тебя выпустят к нам? — не унималась бывшая беспризорница, — Я разузнала всё. Хоть ты проиграл пиковым, тебе премия положена. Про кваза Орка многие знают и многие говорят. Тебя уважают.
Уважение… Уважение — это приятно, но меня беспокоили совсем другие вопросы. Например, где я буду жить, чем питаться. Хотелось бы остаться под защитой мощных железобетонных стен и спать также крепко, как сейчас, каждую ночь. Но нужно ли говорить об этом девочке?
— Это здорово, — мой бодрый голос источал уверенность, — Только, я не проиграл.
— Почему ты не признаёшь, что проиграл? — удивлённо окинула меня взглядом Аня, — Ведь ты и Арманд попались, вас пытали…
— Почему…? Потому что мы произошли от предков, которые нас роднят с обезьянами. Строго говоря, мы приматы и есть.
В глазах девочки застыл вопрос и обеспокоенность.
— Я не понимаю. Ты хорошо себя чувствуешь?
Глава 4
— Ай, ладно! — попытался отмахнуться от подростка я, — Потом как-нибудь объясню.
— Нууу… пажааалста… Пжааалстаааа! — начала канючить Аня, — «Потом» — это значит «никогда». Не избавляйся от меня, как от назойливой мухи.
— Вижу, общение с Арманд пошло тебе на пользу, — щербатая улыбка продемонстрировала, каких зубов у меня не хватает, — Хочешь узнать, слушай не перебивай. В любой стае приматов есть своя иерархия. Так?
Девочка кивнула.
— Так! Наверное…
— Ты знаешь, как у них устроена вся иерархия?
— Ну, обезьяны сбиваются в кучу и творят всякое. Бананы воруют, какашками швыряются.
— Да, всё так, — подтвердил я, — Но иерархия — это немного другое. Она определяет, кто из них главней. У животных делят самцов по буквам греческого алфавита. Например, альфа-самец, бета-самец. Слышала о таком?
— Я знаю, что такое иерархия, — вспылила киргизка, — Почему ты мне всё как маленькой разжёвываешь⁈
— Ну, в школе ты не училась. Просто хочу, чтобы ты поняла ситуацию и начала разбираться, наконец, что вокруг тебя творится, а ты меня перебиваешь. И постоянно мельтешишь…
— Училась я в школе и в детский садик ходила. Нормально всё было, пока не попала в наш дом ракета, а во дворе школы не установили гаубицы.
Я смотрел на девочку молча, пока та не успокоилась.
— Хорошо… Я слушаю…
Похоже, она действительно смирилась с моим старшинством. Ещё с полминуты разглядывал девочку. Не красавица, да, но очень мила. Приятное вытянутое лицо. Высокие скулы придают степнячке диковатой пикантности. Широкие чёрные брови вразлёт над умными, внимательными глазами. Фигурка девочки ещё совсем неженская, но некоторая плавность линий уже присутствует. Налюбовавшись, продолжил:
— В стаде приматов всем заправляет альфа-самец. Он самый старший, большой и априори агрессивный. Так устроено потому, что на самцах лежит определённая задача — защищать самок и детёнышей от хищников и других самцов…
— От хищников мне понятно. Они могут съесть, а от других самцов-то зачем?
— Потому что, чужие детёныши другим самцам не нужны. Природой заложено закрепление своих генов в потомстве. Понимаешь, как всё мудро устроено? Если этот самец победил альфу, значит, он лучше и сам достоин стать альфой. Он умней, хитрей, сильней, быстрей…
На милой азиатской мордашке застыли сомнения.
— Да, уж… Умно, ничего не скажешь…
— Другие самцы могут убить чужих детёнышей, особенно если они слабые ещё и не смогут сами от него убежать.
— С самками понятно всё…
— Да нет, не думаю, что тебе понятно, — проследил за тем, как Аня уселась рядом с кроватью прямо на полу, и продолжил, — Самки… Они на самом дне стада приматов. Понимаешь? Они становятся переходящим призом от одного самца к другому. Человеческие сообщества очень просто проверить на цивилизованность. Чем ниже роль женщины в жизни, тем общество примитивней устроено.
— Угу, понимаю, — с готовностью кивнула бывшая беспризорница, — Только, пока не очень понятно, как это всё относится к твоему проигрышу.
— К этому я уже подошёл, — ухмыльнулся я девчушке, — Тестостерон знаешь, что такое?
— Мужской гормон? — неуверенно спросила Анна.
— Всё верно, именно так. Мужской, — авторитетно подтвердил её догадку я, — У женщин он тоже вырабатывается, но в гораздо меньших количествах. Этот гормон заставляет самцов приматов соревноваться, драться, выяснять, кто из них главный, и заниматься сексом.
— Я думала, это гормон агрессии, — засомневалась девочка, — Я что-то такое слышала до Улья ещё.
— Будь уверена, что за половое влечение он тоже отвечает, — солидно заверил беспризорницу я, — Так, вот. Когда два самца-бабуина дерутся за право стать альфой в своей стае, можешь быть уверена, они залиты тестостероном по самые брови. И когда один побеждает другого, у проигравшего есть только два пути — быть убитым или встать на колени и быть изнасилованным победителем.
— О-Б-А-Л-Д-Е-Т-Ь…
Девочка была обескуражена новой открывшейся информацией.
— Обезьянки чаще всего не хотят погибать и становятся на колени, — продолжал нагнетать я мрачности в голос, — Поэтому их ритуально понижают до уровня женских особей.
— Это… Это…
Аня явно не находила нужных слов.
— Так вот, я на колени не вставал и вставать не намерен. Потому что свободы достойны только те, кто готов отстаивать и драться за неё каждый божий день.
Бывшая беспризорница пришибленно молчала, потрясённая шквалом свалившейся на неё информации.
— Кто проиграл — большой вопрос, — решил я усилить впечатление, — Да, я попался им в итоге, но меня и Арманд спасли вы. А кто вам не дал погибнуть в первые дни?
— Ты? — спросила меня Аня.
— Конечно, — кривая щербатая ухмылка украсила мою избитую, и без того мерзкую рожу, — А кто ещё? Значит, стратегия моя была правильная. Так? Можно посчитать, скольких потеряли мы. И сколько муры.
— Сергея-жандарма и Аксинью, — подсказала мне Анна, — Вспоминаю их…
— Я тоже вспоминаю, но нет, — решительно возразил своей подопечной, — Можем считать только тех, кто погиб в бою, Аксинья оказалась заражённой и Сергей умер от ран и потери крови, значит, их записываем в небоевые потери.
— Получается, что у нас потерь совсем нет, но как же нам посчитать, сколько убито пиковых? — мило озадачилась девочка.
— Помнишь, нас на мосту подкараулил Акс?
— Брр… Забудешь такое…
— Он говорил о восьми двухсотых и четырёх трёхсотых, помнишь? — спросил я.
— Да, — легко согласилась Аня, — Только я не поняла, что это значит.
— Двухсотые — это убитые…
— А трёхсотые живые? — удивилась девочка.
— Нет, конечно, — ухмыльнулся я в ответ, — Как бы тогда их записать в потери? Трёхсотые — раненые.
— Много… Восемь убитых и четверо раненых…
— Одного из них ты сама прибрала, — положился ладонь на узкое плечико и слегка сжал, — И ты молодчина.
Не давая Ане загрустить и сбиться с мысли, продолжил: