йсмора, зато вдоль широкого канала. Нечего ей лишку башмачки пачкать.
Они почти дошли до третьей лавки, за порогом которой не должно было быть никаких неприятностей, как вдруг внимательный глаз юноши приметил высокого человека в темной одежде вдали, шагнувшего из-за поворота.
На мгновение подумалось, что сейчас все сорвется, если Бэрр и Ингрид встретятся — у нее окончательно испортится настроение, она не захочет никуда идти, да еще посчитает, что Гаррик привел ее в любимое место Бэрра, а про любимые места первого помощника винира только похабные байки и складывают.
Но девушка отвлеклась — присела около полосатой кошки. Кошка, вернее, котенок, лежал на самом краю помоста и пытался вытянуть когтистой лапкой из воды шарик шерсти. Ингрид потянулась помочь.
Бэрр посмотрел на Ингрид, замер на миг, затем встретился с Гарриком глазами, развернулся, взлетел на лестницу, а потом, вихрем слетев уже с другой стороны канала, быстро исчез из вида. Значит, спросит потом, как они оказались в месте, далеком от дома его подопечной и не по пути в ратушу. А Гаррик еще раздумывал, сказать ли начальству о странном поведении лавочников или посчитать сие происшествие незначительным.
Ингрид тоже замерла, словно почувствовав тяжелый взгляд, брошенный на нее помощником винира. Встрепенулась, поднялась на ноги и посмотрела в ту сторону, куда скрылся Бэрр, но никого уже не увидела. Огляделась в недоумении, вздохнула и медленно пошла вперед, повинуясь вежливому жесту Гаррика.
С лестницы спускались трое мужчин, по виду из купеческих, но недостаточно разбогатевших, чтобы быть довольными жизнью и делами. Они хмурились, оборачивались и приговаривали что-то насчет «этого черного, который и есть…»
Гаррик навострил уши и на два шага отстал от Ингрид. Когда троица поравнялась с ним, он расслышал лишь несколько слов про неминуемую беду и пожалел, что ему сейчас нельзя задержаться.
«Про черного человека, — это что-то новенькое в списке напастий от Бэрра. Новенькое и нехорошее», — подумал Гаррик и, прибавив шага, успел обогнать Ингрид, чтобы распахнуть перед ней знакомую дверь. Здесь отпускали товар только служивым, а еще хозяйка и правда хорошо знала первого помощника винира.
Владелица лавки при виде посетительницы захлопотала, сняла с нее промокший от утренней влаги плащ и унесла сушиться к камину. Накинула на плечи Ингрид длинную, теплую даже на вид шаль, принесла горячий чай с крохотными сдобными завитушками. Осторожно спросила, что девушка хотела бы приобрести, с какой целью и в какие деньги желательно уложиться. Не разрешила ничего брать самой, лишь бросила мальчишке-подручному: «Все запомнил?» — и пока Ингрид пила маленькими глотками ароматный настой, благоухающий жасмином, парнишка собрал свечи, огниво, масло, чернила и перья, а также немного житейских мелочей и кое-что из еды. Все это он ловко упаковал в льняные салфетки, которые в свою очередь уложил в две плетеные корзины.
— Когда придете в следующий раз, — улыбнулась хозяйка, — корзины не забудьте. С ними и уйдете. И не без товара.
Только потом назвала цену за все. Ингрид удивилась так, что этому удивился Гаррик.
— Всего-то⁈ За два узла, один из которых — это бумага и чернила?
Хозяйка, продолжая улыбаться, с легким непониманием глянула на Гаррика.
— А что? — спросила она. — Моя лавка чем-то отличается от прочих? Цены диктует гильдия.
— Да, сударыня, отличается, — вылез вперед Гаррик и проследил за расчетом. — Вашей исключительной любезностью, теплом и чаем отменным.
— Чай в Городе темных вод подают всегда и бесплатно, — отмахнулась хозяйка.
— Вот только можно опилки какие намешать, а можно восточный заварить, красный или там зеленый, или травы равнинные, душистые. Госпожа Ингрид, милости прошу.
Гаррик толкнул дверь плечом — руки уже были заняты — и пропустил улыбающуюся Ингрид.
Обратно они шли мимо той лавки, где хозяин говорил о кредите. Сам лавочник стоял на пороге и не мог не увидеть, что те, кому он недавно отказался что-либо продать, теперь несут большой улов из другой заводи. Может, мозгов хватит подумать о том, что это мог быть его улов и его немалая прибыль. Гаррик со злобной радостью развернул плечи и задрал нос, проходя мимо.
По удачному стечению обстоятельств лавочник стоял на пороге не один. Его собеседником был как раз тот самый, первый из встреченных ими, слепой и глухой, что скрылся с глаз, словно никого не заметил.
Гаррик напоказ перехватил корзинки, будто бы поудобнее, но чтобы торговцы поняли, насколько они тяжелые, а что наполнены с верхом, видно и так.
«Пронюхали все же, что потеряли. Еще и убыток, поди-ка, успели прикинуть!» — насмехался юноша, глянув на вытянувшиеся физиономии.
Но потом он решил, что утреннее происшествие исчерпало себя и думать о нем более не стоит. Да и Ингрид не обращала внимания на унылые взгляды.
— Спасибо тебе, любезный Гаррик, что привел в столь замечательное место! — говорила Ингрид своему спутнику, улыбаясь уже светло и приятно. — Во второй лавке только связка свечей обошлась бы мне в серебро, а теперь я запаслась надолго.
— Подскажите, госпожа Ингрид, вы ведь женщина умная, так почему лишь в эти лавки ходили?
— И правда, Гаррик, — недоуменно провела та рукой по лбу. — Сама не знаю. Привычка! Как дядюшка меня водил, по тем местам и закупалась.
— А что у вас, госпожа Ингрид, серебра в избытке?
— У меня в избытке моя квартирная хозяйка! — весело рассмеялась Ингрид и ничего пояснять не стала.
Ладно, к особым ценам нужен особый подход. Есть у Гаррика один такой на примете.
Они задержались у дома Ингрид ненадолго, только оставить покупки. И Гаррик подгадал дорогу до ратуши так, чтобы в третий раз пройти мимо все той же лавки. Хозяин, едва только они поравнялись с дверью, приветливо ее распахнул, словно бы поджидал за порогом, заулыбался и поклонился до пола, приглашая зайти. Ингрид оглядела его с головы до ног и красноречиво покачала головой, оставшись в непонимании от перемен настроения лавочника.
Гаррик же проникался приятным ощущением исполненной мести.
* * *
— Постой, мой мальчик.
Бэрр, почти ушедший после утреннего доклада, замер у самых дверей, жалея, что не успел уйти.
— Иди-ка сюда, — продолжил винир.
Его первый помощник выдохнул, нехотя оторвался от холода латунных ручек, вернулся и остановился у окна так, чтобы не приближаться к начальству. Сложил руки на груди и бросил взгляд, куда указывал это начальство указывать изволило. Винир протянул толстый палец в направлении границы Нижнего и Верхнего Айсмора:
— Не в том ли доме, что с флюгером в виде стрелы, живет некий, по твоему бестолковому мнению, «честный человек»? У него, если я не ошибаюсь, еще были проблемы с причалом.
— Все верно, милорд. Причал у Хитлифа развалился, и он временно лишился дохода. Хитлиф порядочен, у него доброе имя, ни в каких делишках замечен не был.
— Пусть съезжает, и как можно быстрее, — уронил винир, а потом проговорил, повернувшись к своему дереву: — Вот и хорошо, вот и славно.
— Но… п-п-позвольте! Вы же сами дали ему отсрочку до конца го…
— Умолкни! Нет, значит — нет!
Винир развернулся и сделал два шага в сторону, но потом вернулся на прежнее место и снова уставился в окно на дом со стрелой.
— Лично для меня он — обычный горожанин. У меня нет к нему особого отношения, как нет особого доверия. Может быть, к концу года он покинет Айсмор, так и не заплатив в казну того, что должен? И что тогда? Ты тоже будешь твердить о его честности?.. Да и смогу ли я, случись все так, доверять тебе как прежде, ведь ты можешь просить за обманщика? Ты, мой мальчик, обычный человек и не умеешь предвидеть. А я людей знаю неплохо. Всегда норовят обмануть, и тем коварней они, чем честнее выглядят. Так что оставь свою веру в порядочность где-нибудь на дне Темного.
— Я… п-п-понял вас, милорд.
Бэрр разозлился на собственное заикание, всегда выдававшее его волнение или злость. Прикрыл веки, пряча мысль: как гниль какая-нибудь с толстым кошельком, так всегда найдется оправдание, что бы ни сделал, а для порядочного то денег, то времени недостанет. И еще подумал, что не впервые его заступничество оборачивается бедой.
А когда открыл глаза, чуть не вздрогнул — винир, неслышно приблизившись, внимательно смотрел ему в лицо, словно пытаясь прочесть всё невысказанное. Взгляд у него был как раз для случаев скрытого недовольства и возмущения — неприятный настолько, что возражать не хотелось.
— Мальчик мой, когда до тебя дойдет наконец, что в твои обязанности не входит понимание? А вот исполнение — входит. Пошел вон!..
Первый помощник прикрыл за собой тяжелые двери, ответил секретарю на кивок яростным взглядом, от которого тот чуть не упал, и зашагал по коридору к лестнице, ведущей вниз, в то крыло, где располагались помещения дневной смены стражи.
На повороте его поймал Гаррик и рассказал обо всем, что, по его мнению, относилось к приказу: «Муха косо в воду упадет или карась хвостом криво плеснет — докладывать немедля!» Бэрр выслушал почти спокойно, мысленно хваля исполнительного парня за старательность и сообразительность.
— В двух лавках? — прищурился напоследок. — Не обслужили в двух лавках⁈
Гаррик кивнул.
— Набросились, кусаки-падальщики, на наживку!
Бэрр прервал свою речь, не желая давать повод для лишних раздумий еще и Гаррику.
— Ни стыда, ни совести у людей! — поддержал Гаррик. — Врезать бы им от души!
— А ну-ка, друг мой береговой, придержи кулаки. Лучше доложи первому помощнику винира, где эти неправильные лавки-то находятся, — вкрадчиво прошептал Бэрр.
Гаррик аж ушами зашевелил от счастья, торопливо выкладывая местонахождение злополучных и крайне неприятных заведений.
Первое желание Бэрра было простым и искренним — пройтись по ним и вправить мозги их владельцам доступным и всем понятным способом. Только языки от его прямого вмешательства лишь удлинятся как у самих лавочников, так и у тех, кому они будут плакаться на свою несчастную торговую жизнь и несправедливые нападки начальства.