— Да на вас же лица нет!
— Со мной все хорошо, я… мне показалось, здесь что-то случилось.
Доктор неодобрительно покачал головой и вернулся к ощупыванию живота лежащего перед ним человека:
— Два дня не есть! — велел он, а потом поднялся, подошел к Ингрид, потрогал за ушами, заглянул в глаза и сердито заявил: — Вы довели себя до того, что я даже больной вас счел. Я просил чаще бывать на воздухе — но это не значит ходить в ураган по наполовину смытому городу. Я просил вас тратить больше денег на еду, на масло, на котором жарят, а не при свете которого читают. Просил одеваться теплее, а вы… где ваш плащ, в конце-то концов⁈
— Я забыла накидку в доме, — покаянно призналась Ингрид.
Литон легко тронул за плечо.
— Нет у меня толковых помощников, нет! У пескарей ума больше! — обернулся и рявкнул погромче: — Ведь только сказал: этого не поить! Ах, про-о-осит? Губы смочить, и будет.
Его ворчание не раздражало, а успокаивало. Доктор Литон не обладал тяжелым характером, хоть и старался иногда казаться строгим. Двери его врачебной лавки и дома были открыты для всех и всегда. Литон брал с богатых больше, а бедных зачастую лечил бесплатно или брал денег столько, сколько они могли заплатить. Ингрид знала его с детства как друга ее дяди. Почти единственного…
Переселение Литона в Нижний произошло на ее памяти.
Когда-то давно доктор Литон работал в лечебнице Верхнего Айсмора под названием «Исток», но в рыбий хвост рассорился с ее тогдашним начальником — вылечил кого-то раньше, чем это было рассчитано в монетах. Литона возмутило не столь осуждение его врачебных способностей, сколь уверенные слова начальника лечебницы: «Люди должны болеть согласно размерам своего кошелька». Тогда-то он и переехал — один из немногих, кто сделал это добровольно — в Нижний Озерный, обронив напоследок: «Пусть ваши выдуманные болезни выдуманные лекари и лечат! Еще бы рыбе водянку приписали!» Айсморские сплетники разнесли это мгновенно и долго поливали водой двери того самого Истока.
Одно время доктор Литон не заходил к дяде. Лекарь уезжал к дальней родне. Именно тогда дядя начал кашлять страшно, надрывно, и прятать платок со следами крови. Ингрид чуть ли не силой отправила к врачу «Истока», но тот развел руками:
— Ничего страшного, так бывает в Айсморе.
А Литон успел лишь на похороны…
— О! Доктор! — раздался довольный голос вездесущего Аезелверда.
Он быстро подошел к Литону, ведя за руку понурого мальчика. Стряхнул ладонью воду со своей лысой головы.
— Потерялся пацан. Под одной из лодок нашел — хорошо, башмак торчал. Стой, да куда ты опять? Подожди, — он ухватил покрепче едва не вывернувшегося мальчика. — Как тебя зовут?
Тот шмыгнул носом и неохотно назвался.
— Сигурд? Давай, Сигурд, ты посидишь тут с дядей-доктором, я поищу твоих родителей, хорошо?
Мальчик с неохотой кивнул, как обычно дети отвечают взрослым, когда не собираются им подчиняться.
— Куда ему тут посидеть⁈ — воскликнул Литон. — Я тебя уважаю, Айаз, но другую няньку поищи! У меня каждый на счету!
Айаз перестал улыбаться, свел брови, а Ингрид заторопилась:
— Сигурд! Мальчика с таким именем искал один юноша. Он там, где я оставила десяток пострадавших. Дом их семьи утонул, и они вместе с соседями ушли к родне, а мальчик куда-то пропал, за ним отправили, но его… да! Брат, кажется, который его искал, в воду свалился, едва достали. Он теперь в квартале отсюда, в доме рядом с лавкой портного, а родня ушла в третий дом от второй улицы. Живы они, все живы!
Айаз кликнул стражника на входе и велел отвести мальчишку, чтобы в спешке и на радостях не поскользнулся в Темное озеро.
Аезелверд постоял молча, глядя то на мальчишку, готового сорваться с места, то на Ингрид, то на начавшее сереть небо.
— Теплее не будет, хоть и утро, — вздохнул доктор и опять глянул на своих подопечных под навесом. — Простынут же.
— Кое-кого мы можем разместить в Управе, — неуверенно начал Аезелверд, но Ингрид снова осмелилась влезть с предложением:
— Далеко. Тут в двух линиях есть хороший дом. По записям в архиве он никому не принадлежит, пустует два года, но вроде не развалился.
— Прекрасно! — оживился Литон. — Вот давай ты, — он бесцеремонно ткнул Аезелверда острым пальцем в грудь, — и позаботься. Нет, надо же! Я ведь велел — этого не трогать! — крикнул он кому-то и поспешил под навес.
Аезелверд задумчиво покривил рот, прикинул что-то и заявил Ингрид с не менее приказным тоном, чем тот, который только что выслушал:
— А тебе задание: всех опросить. Да узнать, кто куда разбрелся, к знакомым или к родне. Составь списки, что ли.
— Я все запомню, — тихо ответила Ингрид.
Может, тревога уляжется? Она всегда отступает от дел и забот.
К вечеру все, кто лишился крова, наконец разместились. Потерявшиеся нашлись, погибших оплакивали. Несмотря на усилия стражи, она все же были: кто-то ринулся за оставшимися ценностями, кто-то упал в ледяную воду и не смог выбраться, у кого-то не выдержало сердце.
Когда Ингрид показалось, что она сейчас рухнет и больше не найдет в себе сил встать, она увидела багровый закат в окне промозглого дома. Гаррик подхватил ее под локоть и строго сказал:
— Госпожа Ингрид, если вы не пойдете домой сами, я отнесу вас на руках.
Она не стала спорить, и пошла следом за Гарриком по непривычно тихому, очень мокрому и очень темному городу. И только на мосту подле дома, когда ледяной ветер острым языком пробрался под ее плащ, она поняла, что насквозь продрогла.
Утром следующего дня, когда Ингрид, отогревшись, выспавшись и наконец-то поев, поспешила в ратушу, ее сопровождал не только Гаррик, но и тайный страх. На работе вчера она так и не появилась, а вот те, кто мог об этом донести, имелись в избытке.
Да и в городе снова ощущалось неуловимое, но гнетущее чувство непокоя. Однако видимых причин не находилось: хоть небо было привычно темным, но шторм улегся окончательно, вода в каналах стояла ровная, свежевыпавший снег стаял. Стражники успели наскоро залатать порушенные кровли, укрепить шатающиеся переходы и мостовые. Одна тревога висела в воздухе вместе с моросью, а когда донеслись злые крики из проемов между домами, непривычно хмурый Гаррик мгновенно свернул с привычной дороги.
— Непорядок, дражайшая Ингрид, — пробурчал он неохотно. — Пока дерутся лишь те, кто кричит, но… Давайте свернем тут.
Двери трактира распахнулись, вывалилось трое сцепившихся в драке мужчин. Поднялись, скорее сонные и пьяные, чем буйные. Двое в несколько ударов уронили третьего. Потом обняли друг друга, продолжая пошатываться и едва не упав на побежденного.
— На якорь Мясника! — проорал один с пьяной злостью, и, не расцепляя дружеских объятий, они кое-как втиснулись обратно в трактир.
Ингрид вздрогнула, но решилась было подойти к оставленному перед входом человеку, который тщетно пытался подняться. Однако Гаррик, простивший заминку, тут снова проявил упорство:
— Не надо, — произнес он твердо.
Побитый человек медленно встал, погрозил оцарапанным кулаком в сторону трактира, размазал кровь на лице.
— Да знали бы вы, — он икнул, — кому такая сила в словах дана, вы бы… — икнул еще раз. — Заткнулись бы на все века…
Ингрид вскинула глаза на Гаррика, поплотнее запахивая плащ. А юноша лишь поморщился и потянул за собой.
Что стало с городом и с его жителями?
Из приоткрытых окон все громче разносились крики «Твари неблагодарные!», «Вы, чернь, такой власти не знаете!» и однообразное «На якорь! На якорь!»
Переругивались две старушки, сидевшие у мостовой в утлой лодочке.
— Сидит и поделом! Черным людям только во тьме и место! А этому проклятущему — в тюрьме! — твердила одна.
— Да какой он черный⁈ — восклицала вторая. — В твоей голове только отцовы байки и засели! А надо не их, надо легенды дедовы помнить. Да только ты, кума, сама все позабывала, теперь несешь чушь, в которую только малек и поверит.
— А не ты ли говорила мне про Черного Человека?
— Я? Да разве ж я говорила, что это Бэрр и есть⁈ — возмутилась вторая бабка и от злости плеснула веслом, обдав водой свою куму. — Черные-то когда были?.. А вере в кровь нет исчисления в годах!
— Да и кровь, поди, у него тоже черная! Ничего, на плаху пойдет — увидим.
— Кого на плаху-то вести собрались, сами знаете? Не может быть черной крови у того, кто стихией повелевает! На это только одна кровь способна! Королевская! А в этих землях…
— Нет у королей Мэннии потомков! — надрывалась первая старушенция и махала руками перед длинным носом подружки. — Нет! Были да повымерли все. И хватит надежду раздавать, не плотвичные хвосты! Не может Бэрр быть самому Рутгорму родней!
— А чего ж не может-то⁈ — завизжала вторая. — Сами твердите, что он Айсмор проклял да бурю наслал! Так? Кому еще такое под силу, как не королевскому роду. Молчи уж, коли мозгов нет!
— Старая ты утка!
Они сцепились, грозя посрывать друг с друга платки и перевернуть лодку.
— Эй, бабки! — крикнул с мостовой Гаррик. — Ну-ка, тихо!
И сурово, как умеет лишь опытный стражник, зыркнул на них из-под нахмуренных бровей. Бабки примолкли и дружно взялись за весла, решив отплыть подальше.
— Отплывут за два моста и продолжат там ругаться, — сокрушенно произнес Гаррик. — И счастье будет, ежели кто остановит. Эх, Бэрр…
Ингрид окаменела, сжав в кулаке край плаща, и явно не слушала Гаррика.
— Вы не знали, что господин первый помощник винира в тюрьме? — поразился тот.
— Нет, не знала. Но почему? Я… я не понимаю, за что⁈ — прижала она к щекам совершенно белые кисти.
— Да вы не беспокойтесь, ему там хорошо будет. Лучше даже, чем на воле.
— Ох, Гаррик-Гаррик! Слышал бы ты себя! Лучше в тюрьме, чем на воле! — нервно рассмеялась Ингрид. — Беда в том, что в нашу тюрьму только попасть легко. А вот выбраться…
— Пойдемте, госпожа Ингрид. Худо ли, бедно ли, но в ратушу нам попасть надо. Хоть и кружим мы…