И ведь потащит домой, как ему велел тот, чей приказ молодой равнинный мог нынче и не исполнять. Ингрид торопливо спрятала под плащом последнюю пачку.
Гаррик вел ее новым, самым безопасным путем, о котором разузнавал заранее. Но на мостах и настилах почти не было людей, всех разогнала непогода.
Вежливо поздоровался с недовольной хозяйкой, осмотрел комнаты и ставни, разжег огонь.
— Доброй ночи, госпожа Ингрид. Не забудьте закрыть дверь!
Мощную щеколду он прикрутил не так давно. Ингрид даже казалось, что последние ночи Гаррик не уходил, а караулил около ее дома, но спрашивать она постеснялась.
Ингрид с тревогой проверила бумаги, но они остались сухими.
Хоть ей очень хотелось заняться ими сразу, она сняла одежду, промокшую под ледяным дождем. Кому нужен заболевший человек? Ему самому помощь понадобится, свали его горячка. «Так что же за помощь будет от беспомощного?», раздался голос дяди, и Ингрид кивнула, словно увидела его воочию.
Ингрид развесила платье просохнуть и заварила кофе покрепче: в тепле и уюте дома ее настойчиво клонило в сон. Еще и настойки капнула из дядиных запасов. «Не переусердствуй, моя красавица! Капель не больше, чем тебе — лет». Помедлив, вылила все в чашку с небольшой трещинкой. Выбросить бы ее, но… Из нее пил ее мимолетный гость, и треснула она в ту самую ночь. У Ингрид не хватало духу с ней расстаться с напоминанием о том, что произошло между ней и Бэрром.
Она отпила от края со щербинкой — и словно сам дядя улыбнулся ей, показав крупные зубы: «Пей для ясности зрения и бодрости духа».
Ингрид оглядела кухню и вздохнула. Хозяйка постоянно уносила стулья из гостиной, а в ответ на вопрос «Зачем вы это делаете?» ворчала что-то про беспорядок и нежеланных гостей. Ингрид догадывалась, что под нежеланными гостями понимались все, кроме хозяйского сына, с которым та хотела свести свою квартирантку. Упрямства Ингрид хватало, чтобы перемещать стулья обратно в гостиную, где им было самое место.
Бэрра она собиралась привечать именно в гостиной и просила подождать — она, мол, сейчас принесет запропавший стул. Прошла на кухню, но Бэрр последовал за ней и тут же уселся на один из ряда с таким упрямым видом, словно говорил: попробуй-ка меня отсюда выгнать. Ингрид растерялась поначалу, но потом едва не рассмеялась, видя его сведенные брови и сжатые губы. Подала чай тоже на кухне.
А сама волновалась вовсе не из-за кухни…
Ингрид вздохнула, решив, что на злосчастных стульях она все документы и разложит. Узелок так засох и задубел, что Ингрид развязала его зубами и подумала, что звание архивной крысы теперь ею полностью заслуженно.
Первым поверх всего лежал акварельный рисунок. Темноволосая женщина с крупными чертами лица внимательно и даже сурово смотрела на ту, что потревожила ее вековой покой. На шее красавицы сверкали синие камни, выписанные с особой тщательностью.
Остальные бумаги очень походили на донесения.
«Тех, кто говорит: „Мы из Золотого“ — не более двухсот человек. Многие умирают до того, как стражникам удается расспросить их», — с волнением разобрала Ингрид. Край ее был запачкан чем-то бурым. Конечно, это не кровь, но…
Прошлое внезапно приблизилось, став осязаемым и реальным. Всего двести спасшихся — из огромного города! Как это было? Черный дым, тревога обитателей Айсмора, а не принесут ли погорельцы беду, а не долетит ли злое пламя и до них? Говорят, поджигатели использовали особую смесь, что плавила даже камень! А потом пришли разбойники. Спасая семью и горожан, пал король Рутгорм. Посадил всех на лодки и отправил в Айсмор. Вода стала преградой для разбойников и спасением для людей Золотого города.
Из рук задумавшейся Ингрид чуть не выпал очередной листок:
«Назвалась подлинным — Айлин. Легко ранена. При ней ребенок, не болен, не покалечен. Выживет».
Дальше: разговоры в доме стараниями прилипал; сведения о гостях. Суммы, полученные… Продажа украшений. Записи о безрезультатных обысках.
А что искали?
«На ваше щедрое предложение рассмеялась и ответила категорическим отказом», — и сразу дальше на этом же листе наискосок другим почерком: «В Нижний Озерный! Еще пожалеет и запросится сама!»
Внизу листа: «В запрошенной помощи приезжим отказать, из домов Верхнего Айсмора выселить всех, кто пришлый… Впускать по письменным разрешениям!»
И в самом конце стопки — короткая записка о последнем дне Айлин и еще короче о том, что сын Айлин через полгода женился. Его имя и имя его жены Ингрид помнила по хорошей копии управской Книги Семей. На их записи она остановилась, когда искала предков Бэрра.
Книги для Ингрид всегда были окном в мир, возможностью заглянуть в чужую жизнь, узнать что-то о других людях. И сейчас выцветшие листочки в ее пальцах говорили о многом. О тяжкой доле, выпавшей этой женщине. О силе духа. И видимо, о любви.
Все в Айсморе знали имена тех, кто правил когда-то в Золотом городе, чья власть простиралась надо всем Северным краем. Ингрид хорошо понимала, чей это портрет и что за легендарное ожерелье украшало строгую женщину. Правда, ребенок по слухам умер… Может, мать королевича боялась за его жизнь? Если тот винир был хоть немного похож на теперешнего, основания у нее были.
Айлин так и не вышла замуж, хотя желающие имелись и помимо винира с его «щедрым предложением». А ведь пришлось ей несладко. Она потеряла почти все. Одна вырастила уже в Айсморе второго ребенка, родившегося через несколько месяцев после бегства из Мэннии. Стала главой общины, поддерживала тех, кому было совсем тяжко, помогала больным, проводила воскресные встречи. Смогла взять в аренду, а потом даже выкупить рыбацкий баркас. Ингрид не сомневалась, что эта женщина могла и сама выходить на промысел в темные, бурные и опасные временами воды. Закрыв глаза, Ингрид явственно представила Айлин на фоне грозовых туч — с развевающимися черными волосами и глазами цвета сапфиров. Наверняка Темное озеро хранило и берегло ее, как берегло всех храбрых и отважных. Может, любовь к воде передалась Бэрру именно от Айлин?
Королевская кровь… В этом случае сплетни и крики озерников о проклятии и силе слова могли быть тоже правдой.
Его бешеный темперамент, невыносимое высокомерие, отчаянная гордость, чувство собственности и нетерпимость к мелочности в людях — многое для Ингрид объяснялось королевской кровью.
Ингрид растерялась от множества найденных открытий, с трудом уснула тогда. Утром, пока шла по заледеневшим мостовым, поняла, что одной ей не справиться. Поддержка была необходима и самая крепкая.
Однако винир в отношении Бэрра проявлял столь противоречивые чувства и сложные намерения, что Ингрид долго колебалась — не сможет ли он обратить новое знание против Бэрра? Эти мысли мучили ее и в архиве. Результаты ее поисков смогут воодушевить тех горожан, кто выступает на стороне Бэрра. Или оттолкнут?
Когда сомнения и тревоги достигли предела, раздался стук в дверь, от которого Ингрид аж подскочила. Винир срочно требовал ее к себе. Времени на раздумья и подозрения больше не осталось, и она осмелилась открыться.
Стоя напротив винира, убедившего ее в непроходимой женской глупости, Ингрид, раздавленная верой в собственную ничтожность, едва сдерживала слезы. И только лишь когда она вернулась в архив, когда чужой голос в памяти перестал властвовать над ее сознанием — тогда она поняла, что винир не так искренен, как старался казаться. Нужно ему не спасение Бэрра, а собственная безопасность.
Он боялся сам, а заставил бояться ее. Его подлинный страх скрывался все в той же фразе про королевскую кровь. Он боялся потомка королей настолько, что не сумел скрыть это чувство; оно могло толкнуть его на мысль об убийстве Бэрра и позволило произнести самые искренние слова из всех сказанных сегодня. Люди чаще всего уничтожают то, что пугает их, особенно быстро — тех, кто опасен их власти.
Бэрр имел права на Айсмор и окрестные земли, до последнего медяка принадлежащие самому господину виниру.
Видимо, из-за того же страха винир переусердствовал в своем показном доверии, раз отправил ее узнать о состоянии Бэрра. Отправил в тюрьму, о которой Ингрид в горячке последних дней узнала многое — и план, и расположение всех прилегающих к ней домов — и дошла до мысли организовать побег. Можно было изобразить нападение разбойников… Бэрр хорошо ныряет, можно довезти его до Последних стен, а далее — он будет спасен!
Гаррик прямо намекал, что среди стражников, сотрудников Управы и горожан, привычных держать в руках оружие, есть готовые вступиться за Бэрра не только словом. Лишь бы нашелся кто-то, кто объединил их действия.
Ингрид чувствовала в себе отчаянную силу стать этим «кем-то», но не предприняла ничего. Мало организовать людей — надо еще суметь вытащить из застенков одного гордого заключенного. Упрется ведь руками и ногами, но не станет сбегать, чтобы не подставлять других.
Значит, и ей не следует.
Тут в дверь архива заглянул Гаррик и своим появлением напомнил, что и ей надо поторапливаться.
— Мы уходим, — произнесла она, поднимаясь. — Пока господин винир не передумал… Ты проводишь меня до тюрьмы?
— До тюрьмы? — охнул Гаррик и от волнения забыл, зачем поднял руку. А тянулся он стереть со рта яркий след вишневого цвета. Видимо, Гейра, младшая кухарка ратуши, вновь угостила его куском пирога. — Это вас наш винир туда отправил? А зачем?
— Велел повидать Бэрра, — как на духу доложила архивариус.
Гаррик призадумался, но рот все-таки вытер.
— Это может быть ловушкой хотя бы для вас, дражайшая Ингрид, — произнес он. — Сейчас опасно даже подходить к зданию тюрьмы. Как бы нас с вами камнями не закидали!
Ингрид накинула плащ на плечи, завязала кожаный шнурок на груди дрожащими пальцами:
— Надо поторопиться, как бы винир не переменил решение. А я… — она подняла на Гаррика отчаянные глаза. — Он в тюрьме уже скоро месяц, совсем один, безо всяких посещений и безо всякой вины. Я должна его повидать!
Площадь перед ратушей пустовала, что немного удивило Ингрид. За последние дни привыкла к гулу голосов, доносящихся временами даже до ее архива. Но лишь только они покинули Главную площадь, свернув по набережной к Широкому мосту, как сходу оказались в шумной толпе. Непонятно, что переманило с просторной площади на узкую мостовую людей, требующих под стенами ратуши справедливос