Перечеркнув крест-накрест все свои записи, винир вздохнул и вслушался в сбивчивый рассказ очередного обвинителя:
— Кто-то должен ответить за все. За все!
Потом посмотрел на хмурого и безучастного Бэрра и сказал так, чтобы его смогли расслышать все присутствующие рядом:
— Воистину, мой дорогой Бэрр, ты самый лучший из всех помощников, которые были у моих предшественников. Ведь даже сейчас ты исправно несешь свою службу. На суде над тобой я узнал то, что не прочитал бы ни в одном докладе. Пьющая стража меня, признаться, удивила больше всего.
Его слова рябью пронесли по толпе, ответом с задних рядов донеслись возгласы:
— И правильно! Так их! Хоть работать начнут, пьяницы с палками! А то шлемы нацепили и думают: можно брюхо под кольчугой отращивать, прилипал прикармливать да честных людей обирать!
Винир покивал, одобряя народное мнение. Ответил на удивленно-недоверчивый взгляд Бэрра, изобразив располагающе теплую улыбку. Потом прикрыл одну из своих папок, но тут гудение и перешептывания оборвал звонкий женский голос:
— Я хочу сказать слово во вред Бэрру!
Из заднего ряда со скамейками для знати поднялась Камилла. Золотая нить, путающаяся в оторочке ее капюшона, играла на солнце, руки с дорогими перстнями придерживали пышную юбку. Первая красавица Айсмора пробиралась через сидящих и стоящих людей, брезгливо обходя тех, на ком не было одежды из меха и бархата.
— Вся в покойную матушку!
То, что покойная матушка была еще более визгливой особой и тоже обожала вылезать впереди всех без спросу, винир уточнять не стал. Он громко вздохнул и сделал заинтересованное лицо.
— Суд слушает твое слово, дорогая Камилла.
Камилла гордо встала перед судейским столом, поправила платье, скинула капюшон, и дорогие каменья справно заблестели даже в тусклом свете. Камилла погасила улыбку и печально оглядела толпу, словно говоря: на что только не приходится идти солидной замужней даме ради торжества справедливости.
— Он сволочь!
Площадь грохнула смехом, сквозь который слышались отдельные женские голоса: да-да, сволочь и есть! И по-другому такого мужчину никак не назовешь, и что он все всегда специально, и что никакой он не смутьян и не темный, а просто гад.
Даже по узким губам Бэрра скользнула улыбка.
— Простите. Разрешите. Дайте же пройти!
Через толпу прорвался приятной внешности молодой человек. Камилла обернулась, отступила к судейскому столу и испуганно вздохнула:
— Ты же…
— Да-да, должен был приехать завтра. Но как я мог пропустить столь впечатляющее выступление моей дорогой жены? По делу, отношения к которому она не имеет никакого. Едва успел, а то потом в рассказы не поверил бы, — он сцапал ее за плечо и подтолкнул к проходу между домами. — Простите, многоуважаемые судьи и сограждане, эта женщина не может сказать никакого слова во вред того, кого она не знает.
— А что был за вопрос? — очнулся Нэйтон.
— Палкой какой толщины разрешено бить свою жену согласно правилам Города темных вод? — сузив глаза, вымолвил супруг-без-имени.
— Не толще большого пальца мужа, владеющего ей, — не задумываясь, ответил Нэйтон, а потом словно очнулся. — Э… позвольте, простите, а зачем это вам?
— Дорогой, не шути так, — покраснела Камилла.
— Ты говорила, и я сказал, каждый в свое удовольствие. Закончим наш разговор дома.
Злополучная супружеская парочка под советы «Поточнее ее расспроси, про кого она еще не знает!» покинула площадь. Камилла, из забывчивости и лени, или чтобы муж не подловил ее, записалась чуть ли не в последний день. Винир вознес хвалу небу и воде за прекрасно работающую голубиную почту. Он хотел уж объявить об окончании суда, но тут со своей табуретки поднялся глава строительной гильдии.
Произнес негромко, но увесисто:
— Мы готовы выставить обвинение.
— Кто это, «мы»? — уточнил винир, искусно пряча недовольство и убирая обратно в золотую папку бумагу, припасенную на частное лицо.
Гайрион распахнул плащ. На груди у этого высокого человека немалых лет желтел вышитый символ строителей Айсмора — большой молоток.
Винир мысленно взгрел этим молотком его владельца. Площадь притихла.
— У гильдии есть обвинение. В отличие от суда и города.
Из широкого рукава он достал тонкий свиток с круглой коричневой печатью. Поднял его над головой, показывая, что послание запечатано. Вскроет его только суд, которому он, громко стуча сапогами, и поднес письмо.
Винир принял свиток и показательно хрустнул печатью.
— «Члены строительной гильдии обвиняют Бэрра, первого помощника винира Айсмора, в злонамеренной порче городских свай под теми строениями, которые по настоящий день не сохранились, потому что после прошедшей бури рухнули в воду. Подробный перечень строений предоставлен внизу данного обвинения. Все оставшиеся сваи были осмотрены, на них обнаружились подпилы. Найдены свидетели, готовые предстать перед судом и подтвердить интерес Бэрра к сваям…» И какого наказания вы требуете? — спросил винир, подняв взгляд от свитка.
— Мы не будем болтать и кричать о виселице, мы делаем дело и требуем возместить все убытки, которые нанесла нашей гильдии утрата домов, причалов и мостовых. За восстановление Северного квартала его жители сами заплатить не могут. Так пусть платит тот, кто их разрушил.
Винир положил свиток перед собой, покатал ладонью по столу:
— Это серьезное обвинение, и оно принято. Мы выслушаем ваших свидетелей, но перед тем, как допросить их, а потом узнать, кто из желающих сказать слово в пользу Бэрра сможет сказать слово в его защиту от вашего обвинения, мы должны узнать, признает ли он сам себя виновным, — отвечая на недовольный взгляд главы строителей, произнес: — Если так, то допрос свидетелей не имеет смысла.
Собеседник на дюйм наклонил голову и удалился обратно на свое место, где уселся гордый и важный, словно Бэрр уже заплатил с лихвой за все дома и причалы.
Винир быстро чиркнул несколько слов на листке, посмотрел на совсем разморенного на солнце судью Нэйтона и подсунул бумагу судье Сайсу с громкой просьбой зачитать обвинение. Досточтимый Сайс растерялся. Со второго раза поймал край листка дрожащей рукой и, прокашлявшись, принялся читать вслух.
Его шамкающий голос слышен был разве только самому ему и виниру, сидящему рядом, может, еще ближайшим стражникам. Кое-как старик Сайс добрался до конца написанного, но из его речи понять было можно только простые слова вроде «ушли» и «платить».
Винир забрал у разволновавшегося от почетной обязанности Сайса лист, придвинул ему кружку с вином и уставился на ухмыляющегося Бэрра:
— Признаешь ли ты, Бэрр, прозвучавшее обвинение?
— Я признаю, что я Бэрр, и на этом все. Я бы обязательно ответил на обвинение, если бы разобрал хоть слово из того, что прошептал этот о…
Неизвестно, какое бы слово сейчас язвительно выдал бывший помощник винира, разглядывая достопочтенного Сайса, но тут градоначальник вскочил, зацепив широким поясом стол:
— Неуважение к судье! — прокричал он невероятно разгневанно.
Обсуждающая главу строителей толпа мгновенно утихла. Бэрр быстро глянул на винира, ухмылка сползла с его лица. Главный строитель подался вперед в порыве подойти к виниру и без лишних ушей выяснить, почему суд не дает обвиняемому произнести ни слова.
— Да-да, неу-ажение, — все также невнятно повторил за главой города почтенный Сайс.
— За проявленное неуважение Бэрру назначается наказание — остудить пыл и поубавить дерзость через воду. Готовьте веревки! А когда наказание будет исполнено, мы вернемся к допросу свидетелей. Дерзость же Бэрра рассматривается судом как отказ отвечать и потому лишает его права признать вину или опровергнуть ее. Не волнуйтесь, справедливый суд установит все, дорогие мои сограждане!
Площадь охнула и замерла. Стало слышно, как сопит задремавший почтенный Нэйтон.
Айсморцы осознали, что шутки и веселье со стороны суда закончились.
Стражники тут же сдернули с Бэрра кафтан и принялись вязать руки за спиной.
Винир поднял руку, объявляя перерыв. Не дожидаясь, пока его обступят торопящиеся поговорить с глазу на глаз, быстро спустился с помоста и широко шагнул вроде бы к Бэрру, но все же мимо него.
— Молчи, вдохни глубже — и я спасу тебя от нищеты и позора, — шепнул он и направился к дверям ратуши.
Глава 21Слово винира, или Темное небо
Кричи в бессилии и тьме,
Кричи до хрипоты! И молча
В ответ пустое воронье
Знамена черные полощет.
Возьмите кровь его и пот,
Потешьте день кровавой тризной.
Ошибки радуют народ,
И каждый душу разберет,
А надо что еще отчизне?
Хоть выиграл, но побежден,
Победы горечь — вкус досаден.
Не заслужил отныне он
Ни уваженья, ни объятий.
Ликуй и празднуй, мой народ…
А с неба пламенем падет
На Город Вод
Его Проклятье.
Словно лодка, рассекающая воды Темного озера, бобровая шапка винира проплыла обратно в сторону ратуши. По дороге глава города бросил страже: препроводить почтенных судей в его кабинет да проследить, чтобы никто из особо рьяных или любопытных приближаться к ним не смел!
Айсморцы потирали руки в предвкушении зрелища.
Старики Сайс и Нэйтон, шаркающие по настилам в кольце стражников, вопреки опасению главы города, не удостаивались никакого внимания. Тусклое солнце отразилось в секирах, скрещенных после захода судей в дверь. Секретаря, не особо замечаемого, стража ослепила этим светом и больно задела древком по макушке. Он, призвав стражу держать глаза открытыми, когда начальство шествует, ужом проскользнул в ратушу.
А вот смотреть на Бэрра, которого собирались остужать за его дерзость, всем было интересно. Как и обсудить, что сейчас будет — пытка или наказание.
Шон отдал приказ, и руки Бэрру развязали — с плеч полетела рубашка. Обвиняемый остался в кожаных штанах — на растерзание языкастых айсморцев.