— Я к Ингрид, — поздоровавшись, произнесла Эбби, а эта склочница запричитала невпопад:
— А я женщина приличная и лиц недостойного поведения терплю под своей крышей из последних сил! Мужа нет, вот и лезут куда ни просят! Вот и ходят, вот и ходят, где ни попадя!
Если женщина сама зарабатывала на жизнь, это могло считаться недостойным поведением, но вряд ли хозяйка стала бы ругаться на свою квартирантку из-за должности архивариуса, которую Ингрид занимала не первый год. Неужели слухи верны?
Робин и Эбби переглянулись.
Сопровождаемая угодливой улыбкой, торопливыми словами: «Вот уж радость так радость, что наш дом, позабытый достойными людьми из-за всяких невыносимых девиц, посетила дочь такого уважаемого человека!» и просьбой приходить почаще, но только к ней лично, Эбби быстро прошла мимо хозяйки, ничего не ответив на ее излияния — от приторной сладости чуть не склеились челюсти.
Она задрала нос, с важным видом обошла пожилую айсморку, не посмевшую ее задержать, подобрала юбки и заспешила наверх по скрипучей лестнице. Не для того она целый день переживала, чтобы теперь остановиться!
Эбби взволновалась еще с утра, когда она, не в силах утерпеть до вечерней встречи, пришла в ратушу. А наткнулась на запертую дверь архива. Пожилой работник в соседней библиотеке только пожал плечами. Потом Эбби ожидала Ингрид в условленном месте на Кружевном мосту, держась за веревки и любуясь закатом, еще позже, когда с воды потянуло холодом и тиной, поскучала в кофейне. Полакомилась чудными булочками с корицей, которые в тревоге уплела за себя и за подругу.
Сплетни, до которых айсморцы были так охочи, облетели весь город, и похоже, осели в скромной обители любителей дорогого кофе и изысканной выпечки. На архивариуса напали, кого-то убили, а Бэрр то ли спас, то ли напал, то ли убил… И если «напал и убил» — дело обычное, особенно для помощника винира, действия которого горожане завсегда спешили объяснить его жестокостью, то Ингрид к местным слухам доселе не привлекалась. Теперь злые языки перемывали ей кости: где, с кем, когда встречалась-общалась-жила, интересы, внешний вид и общественное положение. Все эта болтовня вызывала немалое возмущение Абигейль, только хорошее воспитание которой не позволяло заявить во всеуслышание: «Что за чушь вы несете!»
Эбби заторопилась к дому самой Ингрид. И сейчас, пробираясь по темному коридору, тоже отступать не собиралась. Робин все же попытался последовать за хозяйкой в саму квартиру, но Эбби не выдержала:
— Нет! Жди здесь, раз все равно увязался. Ингрид! Ингрид, ты тут?.. — заворчала тише: — Ну кто в Айсморе оставляет двери открытыми? Сколько раз я говорила, оставь свои деревенские замашки!
Сделав несколько торопливых шагов по квартире, она замерла, снова прислушиваясь к звукам дома, и поднятой рукой велела своему сопровождающему тоже затаиться.
— Ингрид! Душа моя, да где же ты⁈
Ни звука, ни слова в ответ на звонкий оклик. Эбби вслепую дошла до кухни, любимого места подруги.
Можно было подумать, что Ингрид спит, свернувшись в кресле: в слабом свете были едва различимы контуры головы и плеч — таких узких, что плакать хотелось. Она сидела впотьмах, поджав босые ноги и завернувшись в старый плед.
— Эбби? Как ты?.. Что ты здесь делаешь?
— Мы собирались встретиться, душа моя, а ты взяла и не пришла! — нарочито легкомысленно произнесла Абигейль.
— Прости… Я позабыла.
— Как забыла? Да ты не забываешь ничего и никогда. Да в себе ли ты? Что с тобой, милая? Говорят, тебя избили… — Абигейль начала с наименее страшного предположения горожан. Присела подле, не решаясь дотронуться и начиная пугаться, будто вместо подруги застала ее тень.
— Все… в порядке, — Ингрид отвечала так медленно, словно ей больно было говорить. — Просто холодно… Очень холодно.
Но было тепло, и угли потрескивали в жаровне, отливая темно-красным, самым сильным жаром. Голубые огоньки пробегали по ним, только света почти не давали. Эбби потянулась за лампой, потрясла его, глянула на запас масла. Поворчала, что Ингрид опять портила глаза, читая до утра, что она сожгла все что можно, что так и дом подпалить недолго. Потом вздохнула, рассудив про себя: дело могло быть вовсе не в чтении. Вытащив свечи потолще, зажгла их, обернулась и замерла.
Ингрид подняла руку, словно защищаясь от света; вязаный плед сполз. Пушистая коса была растрепана, на узких запястьях темнели пятна, шея и грудь повыше рубашки — в синяках и царапинах.
— И это ты называешь «в порядке»?.. Кто посмел тебя обидеть, душа моя⁈ Нет, надо срочно идти в Управу! Айаз им устроит!
— Никуда идти не нужно, — тихо ответила Ингрид и опять тщательно укуталась.
— Да ты же… Как это — не нужно? Ты же избитая вся, — оторопела Эбби, затем подняла взгляд: — Ой, а с губами-то что⁈
Ингрид прикрыла искусанный рот рукой и произнесла чуть слышно:
— Это не побои… Это еще от другого… следы.
Мысли Абигейль немедленно обратились в сторону того единственного человека, с которым сегодня связывали имя ее подруги:
— Это Бэрр? Что он с тобой сделал⁈
— Он меня спас, Эбби, — мягко улыбнулась Ингрид. — Ты вот все ругаешь его, а он взял и спас. Не должен был, не обязан, и не просил ничего взамен… Задержалась я вчера в ратуше, пристали двое по дороге, поволокли в подворотню. Уже и с жизнью распрощаться успела. А тут он… Одному чуть ногу не сломал, второму в челюсть заехал. А с ним… Ничего не случилось сверх того, что я сама не позволила бы ему, — ответила Ингрид, выдохнув на последнем слове, и опустила голову. — Правильно дядя говорил: бойся своих желаний.
Эбби выпрямилась и сжала кулаки.
— Желаний?.. Ты сама с ним? Но почему? Почему именно ты? То есть, почему именно он? Он же мерзавец без стыда и совести!.. Ингрид, ну что ты делаешь! Он, да он… он уж точно не женится на тебе! А его любовные похождения? Со счету можно сбиться! Не спас он тебя, а погубил! Да он перешагнет через тебя и не заметит, а ты, а вот ты!..
Эбби задохнулась от волнения, потому что Ингрид своим молчанием подтверждала все ее опасения. Эбби вспомнила с замиранием сердца, что Ингрид всегда сворачивала разговор или уводила в сторону, лишь речь заходила о первом помощнике винира, не хваля его, но и не ругая; соглашалась сопровождать Эбби ровно на те городские развлечения, где он мог участвовать. Говорила, что есть один человек, любимый ею давно и безответно. Тогда Эбби поняла все так, что мужчина этот женат, а оказалось!..
— Лучше бы он был женат! Кто такой Бэрр и что он делает в Айсморе, тебе известно? Закопалась в своем архиве, как сом в омуте, света белого не видишь! Да он вот только выселил еще одно семейство, и они теперь ютятся в комнатушке Нижнего!
— Ну, не сам… Мне известна… его работа, — с трудом выговорила Ингрид.
— Не сам! Никогда не сам! А… а! — не удержалась она. — А Площадь тысячи слез? Тоже не сам⁈
Ингрид закрыла глаза и опустила голову в медленном печальном движении.
— Он рассказал мне. Про все рассказал: и про то, как толпу разгонял, и про убитых тоже, и что на себя рукой махнул. Как раз после этого наша беседа перешла в несколько иную плоскость…
Легкая улыбка скользнула по губам Ингрид и пропала.
— Она еще и шутит! — всплеснула руками Эбби.
Ингрид пошевелилась в попытке встать:
— Хватит об этом. Мне давно пора в ратушу, так я могу еще и работы лишиться… помимо иных потерь.
— Сиди уже, душа моя, — Эбби усадила ее обратно. — Сегодня тебе точно никуда не надо. День-то уж закончился.
— Как закончился⁈ — ужаснулась Ингрид.
— Солнышко зашло, вот день и закончился! И ратуша закрыта. А вот к завтрашнему дню надо подготовиться.
Эбби поднесла к ее лицу небольшое зеркальце, и Ингрид, бегло осмотрев себя, вздохнула:
— И что теперь делать?
— Сначала лечиться, а потом то, что ты не любишь. Краситься. И вот не надо морщиться, душа моя, — Абигейль обняла подругу через плед и испугалась: — Да ты просто ледяная!
Дружеские объятия на миг вернули Ингрид в ее прежнюю спокойную жизнь, которой у нее точно не будет, а будут косые взгляды горожан и горькая память об одной-единственной ночи.
— Ох, Эбби… Что же я наделала! — Ингрид разрыдалась, спрятав лицо в ладонях.
Слезы всегда спокойной Ингрид ошеломили Абигейль.
— Ингрид, потерпи! Потерпи, душа моя. Робин, Ро-о-обин! — Юноша влетел мигом. — Принеси нам с общей кухни горячей воды. С полведра. Нет, ведро!
— Но госпожа Абигейль, ночь же, да и кухня закрыта уже!
— Я приказываю тебе! Поговори с хозяйкой — убей, подкупи, поцелуй — но вода мне нужна немедля! А потом сходи домой, принеси мне розовую сумочку. Из атласа, маленькую такую. И персиковое платье, лазурью отделанное. Все равно я в него уже не влезаю.
— Не надо, милая, — попыталась возразить Ингрид.
Но Абигейль уже по-хозяйски рылась в шкафах, приговаривая:
— А, оставь. Я помню, где-то тут у тебя и бодяга была, и травки. Сейчас все найдем, — и громче для Робина: — Да, предупреди батюшку, что я здесь заночую.
— Слушаюсь, госпожа Эб-б-бигейль! Только, это… господин Абрахам сильно ругаться станет!
— Ступай уже! — рассерженно ответила она. — Ругаться!.. Как самому уезжать на полгода без привета и ответа, так все в порядке вещей, а стоит мне в соседний дом зайти, так паника на весь город!
Робин ушел, печалясь о несчастной доле, которая ждет его всенепременно, стоит только Абрахаму узнать о намерении дочери ночевать вне стен родного дома. Поначалу поворчит на Абигейль, росшую без матери, потом не всерьез, но пройдется по слишком умной Ингрид, якобы плохо влияющей на Эбби. И глупого охранника без внимания не оставит, который не выполняет своих ершу понятных обязанностей. В общем, будет зол. Может и палкой по спине пройтись.
А потом Робин решил, что Гаррику можно хоть воду для его подопечной спихнуть, и заторопился вниз успокоенный.
Все-таки Эбби пришла очень вовремя! Входная дверь первого этажа глухо стукнула за молодым человеком, когда Ингрид, немного успокоившись и вытерев слезы, опять подтянула плед. Она бы очень хотела, чтобы сейчас с ней если не поговорили, то просто рассказали что-нибудь. Можно было бы послушать, отвлечься, а не сокрушаться, оставшись наедине со своими мыслями, как о произошедшем, так и о… несбывшемся.