— Отлично, — сказал я. — Давай послушаем. Я люблю такие байки, они пробуждают во мне мои самые тайные страхи.
— Еще бы, — довольно усмехнулся Скиннер. — Паранойя здесь — заразная болезнь.
— Так что там про самоанцев? — спросил я.
— Про самоанцев?
Скиннер пару мгновений внимательно рассматривал свой стакан, потом глянул на меня.
— Всех шестерых освободили, — сказал он. — Никто не согласился давать свидетельские показания… В общем, один бедолага в воскресный день попал в пробку на шоссе Пали, а перед ним — пикап, набитый пьяными самоанцами. Его машина раскалилась как чайник, но сделать было ничего нельзя — выйти не может, припарковаться и сбежать — тоже. Самоанцы разбили ему фары, мочились ему на капот, но он держался почти два часа — с закрытыми дверями и поднятыми окнами, — пока не вырубился от изнеможения и не упал грудью на кнопку гудка…
Скиннер выдержал паузу и продолжил:
— Самоанцы мгновенно взбесились. Железными прутьями они разбили этому парню лобовое стекло, вытащили его и кастрировали. Пятеро держали его на капоте, а шестой отхватил ему яйца — воскресным днем, прямо посередине шоссе Пали.
Теперь я наблюдал за барменом самым пристальным образом. Мне показалось, что мышцы его спины напряглись, но я не был в этом вполне уверен. Скиннер развалился на своем стуле и вряд ли был бы способен отреагировать достаточно быстро. Лестница в вестибюль была от меня всего в двадцати футах, и я прикинул, что успею добраться туда до того, как этот зверюга-самоанец достанет меня своими лапищами.
Но он держался совершенно спокойно. Скиннер заказал еще по одной «Маргарите» и попросил счет, который и оплатил золотой картой «Америкэн экспресс».
Неожиданно телефон за стойкой бара взорвался оглушительным дребезжанием. Это была моя невеста, позвонившая из комнаты.
Звонили спортивные журналисты, сказала она. До них дошел слух, что мы с Ральфом участвуем в Марафоне.
— Ничего не говори этим ублюдкам, — предупредил я ее. — Любое лишнее слово, и у нас — куча проблем.
— Я уже поговорила с одним, — ответила она. — Он постучался в дверь и сказал, что его зовут Боб Эйрум.
— Все хорошо, — сказал я. — Боб — нормальный парень.
— Только это был не Эйрум, — уточнила моя невеста. — Это был тот самый придурок из «Нью-Йорк пост», которого мы встретили в Лас-Вегасе.
— Никому больше не открывай дверь, — сказал я. — Это Марли. Скажи ему, что я заболел. Что меня сняли с самолета в Хило. И ты не знаешь имени доктора.
— А что говорить про соревнования?
— Об этом не может быть и речи, — ответил я. — Мы оба больны. Оба! Скажи им, чтобы оставили нас в покое. Внимание публики и прессы нас доконало.
— Ты идиот, — констатировала моя невеста и задала новый вопрос: — Что ты разболтал этим людям?
— Я? Ничего. Это все Уилбер. Совсем не умеет держать язык за зубами.
— Он, кстати, звонил, — сказала она уже спокойнее. — Приедет на своем лимузине, чтобы забрать нас на вечеринку.
— Какую такую вечеринку? — спросил я и жестом привлек внимание Скиннера. — Сегодня вечеринка, посвященная Марафону, что ли? — шепотом спросил я его.
Скиннер засунул руку в один из своих многочисленных карманов и вытащил лист белой бумаги.
— Вот программка, — ответил он. — Да, это приватное сборище в доме доктора Скаффа. Ужин и коктейли для бегунов. Мы приглашены.
Я снова поднес трубку к уху.
— Какой у нас номер комнаты? — спросил я. — Через минуту буду. Там точно намечается вечеринка. Не пропусти лимузин.
— Ты бы лучше поговорил с Ральфом, — сказала моя невеста. — Ему очень плохо.
— Ну и что? — отпарировал я. — Он же артист!
— Ты негодяй. Тебе не мешало бы заботливее относиться к Ральфу. Он прилетел из самой Англии, да еще жену с дочерью привез, и все — только потому, что ты просил его приехать.
— Не беспокойся, — ответил я. — Он получит то, за чем приехал.
— Что? — завопила она. — Ты, вонючий пропойца! Немедленно пошли подальше этого маньяка, своего приятеля, и отправляйся к Ральфу. Ему совсем плохо!
— Это ненадолго, — ответил я. — Не успеет Марафон закончиться, как Ральфа можно будет отправлять багажом.
Моя невеста бросила трубку, а я повернулся к бармену:
— Сколько тебе лет?
Бармен напрягся, но промолчал.
Я улыбнулся.
— Ты, наверное, меня не помнишь, — сказал я. — А я был губернатором.
Я предложил ему «Данхилл», но он отказался. Потом, взглянув на нас, спросил:
— Губернатором чего?
Скиннер быстро встал и, обратившись к бармену, проговорил:
— Ну-ка, выпьем за старые добрые времена! Этот джентльмен был губернатором Американских Самоа лет десять, а может быть, и двадцать.
— Я его не помню, — отозвался бармен. — Тут много всякого народа ходит.
Скиннер рассмеялся и хлопнул на стойку бара двадцатидолларовую бумажку.
— Все это дерьмо, — сказал он. — Мы врем, чтобы жить, но мы ведь приличные люди, не так ли?
Скиннер перегнулся через барную стойку и пожал руку бармену, который был счастлив, что мы наконец отваливаем. По пути в вестибюль Скиннер протянул мне отпечатанную на ротапринте копию программы Марафона и сказал, что встретит нас на вечеринке. Радостно помахав мне на прощание рукой, он просигналил мальчишке посыльному, чтобы тот пригнал его машину.
Спустя пять минут, все еще пребывая в ожидании лифта, я услышал металлический рев скиннеровского «понтиака», который выехал на дорогу за отелем. Вскоре шум дождя поглотил шум мотора. Подошел лифт, и я нажал кнопку последнего этажа.
Он не был одним из нас
Когда жена Ральфа ввела меня в его номер, с ним работала массажистка, пожилая японка. Восьмилетняя дочь Ральфа сидела, злобно уставившись в телевизор.
— Постарайся не расстраивать его, — предупредила меня Анна. — Он думает, что сломал себе спину.
Ральф лежал в спальне на каучуковом мате и жалобно стонал, в то время как старая карга долбила его по спине. На буфете стояла бутылка скотча, и я налил себе выпить.
— Что это был за жуткий бандит в кафе? — спросил меня Ральф.
— Да это Скиннер, — ответил я. — Наш менеджер в Марафоне.
— Что? — взорвался Ральф. — Ты сошел с ума? Он же наркоман. Ты слышал, что он мне сказал?
— О чем?
— Ты все слышал! — вопил Ральф. — Он сказал про «белую смерть».
— Ну и дал бы ему немного! — отозвался я. — По-моему, ты поступил невежливо.
— Это все твоя работа, — зашипел Ральф. — Это ты его притащил ко мне.
Ральф упал на каучук, закатив глаза и оскалившись в гримасе, вызванной очередным болевым спазмом.
— Черт бы тебя побрал! — простонал он. — Все твои приятели — больные люди, а теперь ты еще и с грязным наркоманом сошелся.
— Да успокойся ты, Ральф, — сказал я миролюбиво. — Они тут все наркоманы. Нам повезло, что мы встретили хорошего. Скиннер — мой давний друг. К тому же он аккредитованный фотограф Марафона.
— О Боже! — продолжал стенать Ральф. — Я себе все так и представлял…
Я глянул через плечо — не смотрит ли его жена — и с силой шлепнул его по затылку, чтобы привести в чувство. Он рухнул на мат… и в этот самый момент в спальню вошла Анна с плетеным подносом, на котором стояли чайник и чашки, заказанные ею в ресторане.
Чай успокоил Ральфа, и он принялся рассказывать. Двенадцать тысяч миль от Лондона до Гавайев были для него дьявольским испытанием. Жена попыталась сойти с самолета в Анкоридже, а дочка всю дорогу проревела. Дважды при снижении в Гонолулу в самолет ударила молния, и огромная черная женщина, которая сидела рядом с Ральфом, забилась в эпилептическом припадке.
Когда они наконец приземлились, их багаж оказался потерянным, таксист содрал с них двадцать пять фунтов за поездку в отель, где регистратор забрал их паспорта потому, что у Ральфа не было американских денег. В целях безопасности менеджер отеля поместил его фунты стерлингов в сейф, но помог ему со снаряжением для плавания, которое Ральф и взял в пункте обслуживания серфингистов на пляже возле кафе «Хо Хо».
В это время ему так хотелось укрыться от всех и побыть одному, сказал он, так хотелось отдохнуть и расслабиться у моря, что он надел свои ласты и погреб в сторону рифа. Тут-то его и подхватила волна. Приподняв, она шваркнула Ральфа о зазубренную скалу, пробив ему дырку в спине и оставив барахтаться в прибрежной водичке подобно тонущему животному.
— Какие-то люди притащили меня в какую-то лачугу, — сказал он. — Потом они накачали меня адреналином. Когда я смог добраться до вестибюля, я выл от боли и с меня градом катил пот. Обслуге пришлось дать мне успокоительного и на руках отнести в лифт.
Только отчаянный звонок Уилберу избавил Ральфа от тюремной палаты в городской больнице где-то на другом краю острова — менеджер отеля уже готов был отправить его туда.
Ужасная история. Для Ральфа это была первая поездка в тропики, и он мечтал о ней всю свою жизнь. А теперь в результате всего этого он умрет или навсегда останется калекой. Его семья, стонал он, полностью деморализована. Вряд ли кто-нибудь из них когда-нибудь сможет вернуться в Англию, хотя бы для того, чтобы быть похороненным с соблюдением приличий. Они подохнут как собаки, причем без всякого к тому повода, на дикой скале посередине абсолютно чужого моря.
На протяжении нашего разговора дождь бился в оконное стекло. Не было похоже, чтобы шторм, который бушевал уже несколько дней, когда-нибудь прекратился. Погодка еще хуже, чем в Уэльсе, сказал Ральф, а из-за боли в спине он пил не прекращая. Анна рыдала всякий раз, когда он просил виски.
— Это ужасно, — проговорил он, — но за прошлый вечер я выпил целый литр скотча.
Ральф всегда не в своей тарелке, когда ему приходится работать за границей. Я бегло осмотрел его спину и позвонил вниз, в магазин сувениров при отеле, чтобы нам принесли алоэ.
— Прямо сейчас, — сказал я продавщице. — И нам нужно будет что-нибудь, чтобы раскрошить его. Большие ножи у вас есть? Или топорики для рубки мяса?