О различии между чувственно воспринимаемым и интеллигибельным вообще
§ 3
Чувственность есть восприимчивость субъекта, при помощи которой возможно, что на состояние представления самого субъекта определенным образом действует присутствие какого-либо объекта. Интеллигенция (рациональность) есть способность субъекта, при помощи которой он в состоянии представлять себе то, что по своей природе недоступно чувствам. Предмет чувственности – чувственно воспринимаемое; то, что не содержит в себе ничего, кроме познаваемого рассудком, есть интеллигибельное. В античных школах первое называлось феноменом, а второе – ноуменом. Познание, поскольку оно подчинено законам чувственности, есть чувственное познание; поскольку же оно подчинено законам рассудка – рассудочное или разумное.
§ 4
Так как все, что содержится в познании чувственного, зависит от особого свойства субъекта, а именно, насколько он способен благодаря присутствию субъектов к тому или иному видоизменению, которое может быть различным у разных субъектов, поскольку они различны, а всякое познание, свободное от такого субъективного условия, касается только объекта, – то ясно, что чувственно познанное – это представления о вещах, какими они нам являются, а представления рассудочные – как они существуют [на самом деле]. Но в чувственном представлении есть, во‑первых, нечто, что можно было бы назвать материей, а именно ощущение, и, во‑вторых, нечто, что можно назвать формой, а именно вид чувственно воспринимаемого, который показывает, насколько координируются по некоторому естественному закону ума те различные [объекты], которые воздействуют на чувства. Далее, ощущение, составляющее материю чувственного представления, указывает, правда, на присутствие чего-то чувственно воспринимаемого, но что касается качества, то оно зависит от природы субъекта, а именно, насколько он поддается изменению под действием данного объекта. Таким же образом форма того же представления непременно свидетельствует о некотором отношении или связи чувственно воспринятого. Однако она, собственно, есть не очертание или некоторая схема объекта, а только некоторый присущий уму закон для координирования между собой ощущений, возникших от присутствия объекта. Ибо форма, или вид, объектов не действует на чувства, и поэтому, для того чтобы различные действия объекта чувств слились в некоторое целое представление, необходим какой-то внутренний принцип ума, при помощи которого эти различные [действия] принимают некоторый вид по неизменным и врожденным законам.
§ 5
Итак, к чувственному познанию относится как материя, а именно ощущение (sensatio), отчего такое познание и называется собственно чувственным (sensualis), так и форма, благодаря которой, хотя бы мы и приобретали ее без всякого ощущения, представления называются чувственными (sensitivae). Что же касается рассудочного [познания], то прежде всего нужно отметить, что применение рассудка, т. е. высшей способности души, бывает двоякое: во‑первых, реальное, когда даются сами понятия либо вещей, либо отношений; во‑вторых, логическое, когда понятия – откуда бы они ни были даны – только подчиняются друг другу, а именно низшие высшим (по общим признакам), и сравниваются между собой по закону противоречия. Логическое применение рассудка свойственно всем наукам, реальное – нет. В самом деле, данное каким бы то ни было образом познание рассматривается или как заключающееся в признаке, общем многим [вещам], или как противоположное этому признаку, и притом либо непосредственно и прямо, как это бывает в суждениях для отчетливого [познания], либо опосредствованно, как в умозаключениях для адекватного познания. Итак, когда даны чувственные познания, то при помощи логического применения рассудка они подчиняются другим чувственным познаниям как общим понятиям, а явления подчиняются более общим законам явлений. Но здесь крайне важно заметить, что эти познания, какой бы логической обработке рассудка они ни подвергались, всегда следует считать чувственными, так как они называются чувственными в силу своего происхождения, а не вследствие сравнения их с точки зрения тождества или противоположности. Отсюда самые общие эмпирические законы остаются тем не менее чувственными и принципы чувственной формы, которые встречаются в геометрии (отношения, определенные в пространстве), не выходят за пределы разряда чувственных [познаний], сколько бы ни занимался ими рассудок, делая выводы из чувственных данных (при помощи чистого созерцания) по правилам логики. В области же собственно чувственного и феноменов то, что предшествует логическому применению рассудка, называется явлением (apparentia), а то рефлективное познание, которое возникает от сопоставления рассудком многих явлений, называется опытом. Итак, от явления к опыту нет иного пути, как только через рефлексию согласно логическому применению рассудка. Общие понятия опыта называются эмпирическими, а объекты его – феноменами, законы же опыта и вообще всякого чувственного познания – законами феноменов. Итак, эмпирические понятия не становятся рассудочными в реальном смысле через сведение к большей всеобщности и не выходят из разряда чувственного познания, а всегда остаются чувственными, до какой бы степени отвлечения их ни доводили.
§ 6
Что касается рассудочных [понятий] в строгом смысле этого слова, в которых имеет место реальное применение рассудка, то такие понятия объектов и отношений даются самой природой рассудка, а не отвлекаются от какого-либо применения чувств и не содержат никакой формы чувственного познания как такового. Необходимо здесь отметить величайшую двусмысленность слова отвлеченный, чтобы она не мешала нашему исследованию о рассудочных [понятиях], я хочу заранее устранить ее. А именно, следовало бы, собственно, говорить отвлекать от чего-то, а не отвлекать что-то. Первое означает, что мы в каком-нибудь понятии не обращаем внимания на все остальное, каким-либо образом с ним связанное, а второе указывает на то, что нечто дается только конкретно и так, что отделяется от соединенного с ним. Вот почему рассудочное понятие отвлекает от всего чувственного, а не отвлекается от него, и, может быть, правильнее было бы называть его отвлекающим [понятием], а не отвлеченным. Поэтому лучше называть рассудочные [понятия] чистыми идеями, а понятия, данные только эмпирически, – отвлеченными.
§ 7
Отсюда можно видеть, что чувственное познание несправедливо называется смутным, а рассудочное – отчетливым. Ведь это только логические различия, которые совершенно не касаются данного, что лежит в основе всякого логического сравнения. На самом деле чувственное [познание] может быть совершенно отчетливым, а рассудочное – в высшей степени смутным. Первое мы находим в геометрии, этом образце чувственного познания, а второе – в метафизике, этом орудии всякого рассудочного [познания]. Всем известно, сколько метафизика прилагает усилий, для того чтобы рассеять туман запутанности, окутывающий обыкновенный ум, хотя и не всегда столь успешно, как геометрия. Несмотря на это, каждое из этих познаний сохраняет признаки своего источника, так что первое, каким бы оно ни было отчетливым, по своему происхождению называется чувственным, а второе, каким бы оно ни было смутным, остается рассудочным, как, например, понятия моральные, познаваемые не путем опыта, а самим чистым рассудком. Но я опасаюсь, что знаменитый Вольф, признавая только логическое различие между [познанием] чувственным и рассудочным, к великому ущербу для философии, быть может, совершенно предал забвению отменный обычай древности рассуждать о природе феноменов и ноуменов и, отвратив умы от исследования их, направлял их часто на рассмотрение мелких логических вопросов.
§ 8
Первая философия, содержащая принципы применения чистого рассудка, есть метафизика. А пропедевтикой ей служит наука, которая излагает различие между чувственным познанием и рассудочным; опыт такой пропедевтики представляет собой наша диссертация. Итак, поскольку в метафизике нет эмпирических принципов, то встречающиеся в ней понятия следует искать не в чувствах, а в самой природе чистого рассудка, но не как врожденные понятия, а как отвлеченные от присущих уму законов (обращая внимание на действия его в опыте) и, стало быть, как приобретенные. К таким понятиям принадлежат: понятия возможности, бытия, необходимости, субстанции, причины и прочие с противоположными им или соотнесенными с ними понятиями. Так как они никогда в качестве частей не входят в какое-либо чувственное представление, то они никак не могли быть отвлечены оттуда.
§ 9
Цель рассудочных понятий главным образом двоякая: первая цель – критическая, которая приносит негативную пользу, а именно, когда чувственно постигнутое ограждают от ноуменов, и хотя этим нисколько не двигают науку вперед, однако предохраняют ее от заблуждений. Вторая цель – догматическая: благодаря ей общие принципы чистого рассудка, как их излагает онтология или рациональная психология, сводятся к некоторому образцу, доступному только чистому рассудку и составляющему общую меру всех остальных вещей, поскольку они реальности, – это понятие ноуменального совершенства (perfectio noumenon). Это совершенство таково или в теоретическом[15], или в практическом смысле. В первом смысле оно есть высшее существо, Бог, а во втором – нравственное совершенство. Итак, нравственная философия, поскольку она дает первые принципы суждения, познается только чистым рассудком и сама принадлежит к чистой философии, и тот, кто искал ее критерий в чувстве удовольствия или неудовольствия, с полным правом заслуживает порицания, как Эпикур вместе с некоторыми [философами] новейшего времени, которые следовали за ним до известной степени, хотя и на большом отдалении от него, вроде Шефтсбери и его последователей.
Но для всего того, количество чего изменчиво, максимум есть общая мера и принцип познания. Максимум совершенства называется теперь идеалом, у Платона – идеей (как идея государства у него); это принцип всего содержащегося в общем понятии какого-нибудь совершенства, поскольку низшие степени признаются доступными определению только путем ограничения высшей. А Бог, будучи как идеал совершенства принципом познания, в то же время составляет в качестве реально существующего принцип становления всякого совершенства вообще.
§ 10
Человеку дано не созерцание рассудочного, а только познание его символов, и уразумение возможно для нас только через общие понятия в абстрактной форме, а не через посредство единичных в конкретной форме. Ведь всякое наше созерцание бывает связано с некоторым формальным принципом, под которым единственно наш ум может различать нечто непосредственно, т. е. как единичное, а не только мыслить дискурсивно при помощи общих понятий. Но этот формальный принцип нашего созерцания (пространство и время) есть условие, при котором нечто может стать предметом наших чувств, и таким образом как условие чувственного познания оно не может быть средством для интеллектуального созерцания. Кроме того, всякая материя нашего познания дается только чувствами, а ноумен как таковой не может быть воспринят при помощи представлений, почерпнутых из ощущений; таким образом, интеллигибельное понятие как таковое лишено всех данных человеческого созерцания. Именно созерцание нашего ума всегда пассивно и потому возможно лишь постольку, поскольку что-нибудь может воздействовать на наши чувства. А божественное созерцание, представляющее собой принцип объектов, а не [их] следствие, будучи независимым, есть первообраз и потому совершенно интеллектуально.
§ 11
Хотя феномены, собственно, суть образы вещей, а не идеи и не выражают внутреннего и абсолютного качества объектов, тем не менее познание их в высшей степени истинно. Ведь, во‑первых, будучи чувственными понятиями, или восприятиями, они как действия свидетельствуют о присутствии объекта, что противоречит идеализму; во‑вторых, так как истина в суждении состоит в согласии предиката с данным субъектом, а понятие субъекта, поскольку он феномен, дается только через отношение к чувственной способности познания и согласно с ней же даются чувственно наблюдаемые предикаты, то при рассмотрении суждений о чувственно познанном ясно, что представления о субъекте и предикате возникают согласно общим законам и потому дают основание для вполне истинного познания.
§ 12
Все, что относится к нашим чувствам как объект, есть феномен; а то, что, не затрагивая чувств, содержит только форму чувственности, относится к чистому созерцанию (т. е. свободному от ощущений, а потому не интеллектуальному). Феномены рассматриваются и излагаются, во‑первых, в физике – это феномены внешнего чувства – и, во‑вторых, в эмпирической психологии – это феномены внутреннего чувства. Чистое же (человеческое) созерцание есть понятие не всеобщее, или логическое, под которым мыслится все чувственно воспринимаемое, а единичное, в котором оно мыслится, и потому содержит в себе понятия пространства и времени. Так как они относительно качества вовсе не определяют чувственно воспринимаемого, то они объекты науки только относительно количества. Поэтому чистая математика рассматривает пространство в геометрии, а время — в чистой механике. Сюда присоединяется еще одно понятие, само по себе, правда, рассудочное, однако требующее для конкретного обнаружения вспомогательных понятий времени и пространства (когда последовательно прибавляют единицу к единице и в одно и то же время полагают их рядом друг с другом); это – понятие числа, которым занимается арифметика. Итак, чистая математика, излагающая форму всего нашего чувственного познания, есть орудие любого созерцательного и отчетливого познания; так как ее объекты сами не только формальные принципы всякого созерцания, но и сами первоначальные созерцания, то она дает в высшей степени истинное знание и вместе с тем образец высшей очевидности для других [наук]. Итак, есть наука о собственно чувственном, хотя, поскольку это феномены, в ней дается не реальное уразумение, а только логическое. Отсюда ясно, в каком смысле следует понимать, что последователи элейской школы решительно отрицали науку о феноменах.