— Не понимаете? Эти покойники — почему вы стали разыскивать их в морге?
— Я разыскивал там мою знакомую, пропавшую вчера без вести. Она ушла в супермаркет, расположенный против «Закусочной Чарли», и домой больше не возвращалась. В больницах мы ее не нашли, и моя жена сказала, чтобы я шел в полицию. Оттуда меня направили в морг, там я и увидел трупы этих двоих мужчин.
— Хорошо, но откуда вы знали этих людей? Это были ваши друзья?
— Нет-нет, совершенно посторонние люди. — Джон переминался с ноги на ногу.
— Бог ты мой, откуда-то вы их должны были знать! Вы ведь дали их описание, — прикрикнул на него полковник.
«Проклятье, — подумал Джон, — ну и влип же я в историю, придется теперь выпутываться». Перед ним сидел важный полицейский чин, стало быть, история заваривалась серьезная. Он сделал глубокий вдох и стал рассказывать о побеге, и о том, как они поначалу устроились в городе, и как потом появились эти типы. Наглецы и грубияны, но что с ними можно было поделать? А потом он рассказал о строительных рабочих, о деньгах и о том, как испугались Тереза и Мария, что их примут за воров, и как они хотели вернуть часть денег.
Полковник выслушал Джона, не прерывая его вопросами.
— Денег было очень много, — сказал Джон, — по крайней мере, нам так показалось, и Мария вернулась, чтобы отдать их обратно. Потом она рассказала нам, что нашла этих двух парней, но они уже были мертвыми.
— Вы не ошибаетесь?
— В морге мне дважды показали их тела.
— Когда все это произошло?
— Почти три недели назад.
— Вы сообщили об этом властям?
Джон сконфуженно смотрел в пол.
— Нет, не сообщили. Мы не приняли рассказ Марии всерьез. А потом нас предупредили по телефону. — И он рассказал о том странном звонке.
— Как зовут вашу знакомую?
— Мария Савари.
— Намекала ли госпожа Савари на то, что ей известно, при каких обстоятельствах погибли эти двое?
— Она говорила, что их убили, — тихо ответил Джон.
— Это уже кое-что. — Полковник закурил сигарету и протянул Джону пачку. Несколько минут они молча курили, потом полицейский чин неожиданно дружелюбно произнес:
— Не хочу ставить вас в затруднительное положение. Я понимаю, как вам все это неприятно, но мы должны еще потолковать обо всей этой истории. Госпожа Савари высказывала какие-либо конкретные подозрения?
— Может быть, она кого и подозревала, но мы никогда не дослушивали ее до конца. Человек, который нам позвонил, выражался столь недвусмысленно, что мы…
— Хорошо, хорошо. Во всяком случае, вы опознали покойников и готовы это подтвердить?
Джон кивнул.
— А госпожа Савари? Готова ли она подтвердить?
Джон пожал плечами.
— Нам даже неизвестно, где она сейчас и в каком состоянии.
— Мы это установим. Меня интересует следующее. Будет ли ваша знакомая давать показания? Вы намекнули, что она не совсем… — Полковник помедлил. — Складывается впечатление, что вы находитесь в затруднительном положении.
Джон и в самом деле почувствовал себя в крайне затруднительном положении, в более затруднительном, чем вначале, когда полковник накричал на него.
— Мне о Марии мало что известно: с тех пор как она поступила на службу в Учреждение, она стала очень замкнутой.
— В каком из учреждений она работает? — озадаченно спросил полковник.
— Мне она ничего об этом не рассказывала.
— Надеюсь, не в том самом Учреждении?
— Не знаю. Ей выдали удостоверение. Оно лежит на столе в палатке, рядом с ее сумочкой.
Полковник кивнул.
— Вам придется подождать.
— Внизу? — Джон направился к двери, но затем остановился. — Я не могу слишком долго задерживаться. Я — подсобный рабочий, и старший садовник вышвырнет меня на улицу, если я срочно не явлюсь на службу.
— Вы тоже служащий Учреждения? В этом случае вы не имели права соглашаться на допрос.
— Я всего-навсего подсобный рабочий. Примут ли меня на постоянную службу, зависит от лебедей, за которыми я смотрю.
Полковник загасил сигарету.
— Вы присматриваете за лебедями? Служили в армии?
— Да, — сказал Джон. — Еще до того, как появилась граница. Я из маленькой деревни, и хозяйство перешло к моему старшему брату. Когда пришли Чужаки, меня не завербовали. Сочли ненадежным.
— Браво. — Полковник похлопал Джона по плечу. — А почему вас сочли ненадежным?
Джон посмотрел ему прямо в лицо.
— Меня от этих Чужаков тошнило. И тут уж ничего не поделаешь.
Больница католического ордена, в которую доставили Марию, располагалась в северо-восточной части города, в районе богатых вилл и садов. Здесь селились предприниматели, высокопоставленные чиновники, дипломаты. Местность была спокойная, и полиция почти не появлялась.
Когда Мария проснулась, солнце освещало ее постель. Ее разместили в ванной комнате, которую использовали под палату, пока шла перестройка здания.
Рядом стояли еще две койки. Справа под кислородной палаткой тяжело дышала женщина, другая, слева у окна, мирно спала. Над Марией склонилось круглое лицо.
— Ну, как у вас дела, госпожа…?
— Савари, — автоматически ответила Мария. — Мария Савари, родилась четвертого июня сорок четвертого, в настоящее время проживаю по адресу: Главная улица, шестьдесят семь, неподалеку от собора, замужем, двое детей, муж с нами не живет.
— Вот видите, у вас восстановилась память.
Мария рывком приподнялась на постели и села.
— У меня было что-то неладно с памятью?
— Да. — Монахиня заставила Марию лечь. — Вероятно, последствия шока.
— Сообщите моей семье.
— Разумеется. Мы немедленно это сделаем.
В палату вошел врач, и монахиня удалилась.
Он молча пощупал у Марии пульс, проверил, как реагируют на свет зрачки, прослушал ее стетоскопом.
— Самое тяжелое у вас позади, — сказал он. Потом спросил, как ее зовут, и записал имя на черной дощечке в изножье кровати. Поинтересовался, помнит ли она что-либо о несчастном случае.
— О несчастном случае? — Мария ничего не помнила.
— Перед операцией вы говорили о какой-то Милене Рук. Вам это имя что-нибудь говорит?
— Милли? — Мария медлила с ответом. — Рядом что-то взорвалось, и ее сразу убило.
— Позавчера, когда взорвалась бомба, вы находились на Главной улице?
— Позавчера? Мы с ней вместе ходили за покупками.
— Вас нашли не на Главной.
— А где же?
— В районе предместий.
— А что я там делала?
— Вы лежали без сознания в парадном одного из домов. Мы полагали, вы сами знаете, как туда попали.
Мария попыталась повернуться, но нога болела еще очень сильно, и она снова упала на подушку. Только теперь она заметила, что нога у нее забинтована от бедра до колена.
— Я не знаю, как попала туда, — сказала она. — Это плохо?
— Вовсе нет. — Врач подвинул кресло к кровати и уселся в него. — Такое бывает нередко. Потерпевшие покидают место катастрофы и бесцельно бредут куда-нибудь, пока не падают без сознания. У вас был, по всей видимости, шок, но это пусть выясняет полиция. В любом случае речь идет о возможном преступлении.
— Но ведь взрыв бомбы — это и есть преступление?
Он взял с тумбочки градусник, потряс его и сунул Марии под мышку.
— Пожалуй, так, — сказал он. — Но я говорю о другом преступлении. В том дальнем районе, где вас нашли. Тут есть какая-то загадка.
Мария с ужасом посмотрела на него.
— Что я о себе такое понарассказывала, что вы меня подозреваете?
— Помилуй Бог, мы никого не подозреваем. Мы только пытаемся восстановить вашу память. — Врач взял у нее градусник. — Прекрасно, — сказал он, — температура нормальная. — Он встал. — Попытайтесь теперь уснуть. Я приду позже. Вы, разумеется, не обязаны со мной разговаривать, но так, пожалуй, лучше для вас. Иначе вам не справиться с последствиями шока.
По местной трансляции вызывали в приемный покой дежурного врача.
— Это меня, — сказал врач и ушел.
Превозмогая боль, Мария попыталась повернуться на бок. Из открытого окна в комнату проникал легкий ветерок. Пахло крокусами, расцветшими в этом году очень поздно. «В этом году все запоздало, вообще все», — думала Мария.
В районе предместий. Она даже не знала, где это. Потом перед ее мысленным взором вдруг возникла река, темный берег, ярко освещенная улица и… Место ей показалось незнакомым, но перепутать невозможно, когда-то она там явно уже была. А потом в ее памяти неожиданно всплыла фамилия: Георге.
Когда им удалось взломать дверь в комнату, сквозняк качнул его тело, и на какой-то миг всем показалось, что он еще жив, но он к тому времени был мертв уже несколько часов. Лицо раздутое, синего цвета, с жуткой гримасой. Роланд оттеснил ее в сторону, чтобы она ничего не увидела, но она успела увидеть и подумала: «Боже мой, ведь он был врачом, почему он не завязал узел так, чтобы у него мгновенно сломался шейный позвонок и чтобы ему не пришлось пережить мук медленного удушья?» Георге умер не сразу и, может статься, в самом конце проклинал не только жизнь, но и смерть.
Это случилось полгода тому назад, и она больше никогда об этом не вспоминала, хотя Георге был единственным, который там, на Севере, продолжал помогать им, когда это стало опасно и другие жители деревни боялись с ними даже заговорить. Им следовало спросить себя, почему он повесился, но они и так это знали. Разве они сумели бы как-то помешать? Нет. Выхода не было. Все это время не было никакого выхода, и Мария наконец начала понимать, почему Роланд не хотел смириться, особенно после смерти Георге. Когда Георге повесился, стало ясно, что им нельзя опускать руки, а с Юга поступали сообщения, которые вселяли веру, что там можно начать все сначала, начать просто жить и хоть малость забыть обо всех невзгодах. И вот здесь взрываются бомбы, убита Милли, исчез Роланд, который всегда раньше других понимал, что происходит.
Когда Мария вновь открыла глаза, стало темнее. В комнату проникали тени уходящего дня, женщину, лежавшую под кислородной палаткой, куда-то увезли.