— Я… польщен таким доверием, — сказал он осторожно. — Но разве для этого не требуется более высокий уровень допуска?
— Обычно да, — кивнула доктор Шах. — Но мы решили ускорить ваше продвижение. Ускорить. Интересный выбор слова. Словно время поджимало. Чье время — её, его или всей системы? Ваши результаты за первые дни впечатляют, господин Ливерс. «Эмпатус» оказался даже эффективнее, чем мы рассчитывали. Вы создали идеальный инструмент для выявления отклонений, даже не подозревая об этом. А после вчерашних событий в секторе Д3 нам требуется каждый компетентный аналитик.
Они вошли в лифт, но доктор Шах нажала кнопку не десятого этажа, где находился аналитический отдел, а восьмого — операционного уровня, доступ к которому у Мартина отсутствовал. Восьмой этаж. Ближе к фундаменту здания. Ближе к корням системы. Ближе к правде?
— Восьмой этаж разделен на три сектора, — пояснила доктор Шах, пока лифт спускался. Её голос эхом отражался от зеркальных стен, создавая эффект множественности. — Сектор А — подготовительный, где клиентов готовят к синхронизации. Усыпляют бдительность. Подавляют волю. Делают податливыми. Сектор B — операционный, где непосредственно проводится процедура. Где убивают одного и рождают другого. Где ложь становится правдой. Сектор С — восстановительный, для постпроцедурной адаптации. Где новорожденные учатся быть теми, кем никогда не были.
Лифт остановился, и двери открылись. В отличие от стерильно-белых коридоров верхних этажей, здесь стены были окрашены в мягкий голубой цвет, а освещение было приглушенным и теплым. Психология цвета. Голубой успокаивает, снижает тревожность. Идеальный фон для процедур, которые в другой обстановке вызвали бы панику.
Но Мартин заметил детали, которые нарушали эту искусственную безмятежность. Едва заметные царапины на стенах — следы чьих-то ногтей? Темные пятна на полу, тщательно оттертые, но не до конца. И запах — под ароматом дезинфекции скрывалось что-то органическое, первобытное. Запах страха.
— Мы направляемся в наблюдательную комнату сектора B, — продолжила доктор Шах. — Оттуда вы сможете наблюдать за процедурой, не вмешиваясь в процесс. Не рискуя заражением. Не подвергаясь воздействию того, что может пошатнуть вашу собственную когерентность.
Они прошли по коридору, миновав несколько дверей с электронными замками. На одной из дверей Мартин заметил свежие вмятины — словно кто-то бился в неё изнутри. Или снаружи? Навстречу им попадались сотрудники в белых и голубых халатах, все с браслетами на запястьях, все сосредоточенные и серьезные. У одного из них — молодого мужчины с азиатскими чертами — дисплей мигал красным: 01:42:19. Меньше двух часов. Но он продолжал работать, словно не замечая приближения конца.
Наконец доктор Шах остановилась у двери с надписью «B-7» и приложила свой браслет к сканеру. Сканер на мгновение засветился красным, затем зеленым. Проверка уровня когерентности? Подтверждение права на существование? Дверь бесшумно открылась.
Комната оказалась небольшой, с несколькими креслами, терминалами и большим односторонним стеклом, за которым располагалось просторное помещение, напоминающее операционную. Но это была не операционная в медицинском смысле. Это была мастерская по ремонту душ. Цех по перепрошивке личностей. В центре стояло нечто, похожее на медицинское кресло, окруженное сложной аппаратурой. Кресло было покрыто странными символами — не украшениями, а функциональными элементами. Мартин узнал некоторые из них — те же символы рисовала Сара Чен в своем досье. Вокруг кресла суетилось несколько человек в голубых халатах.
— Присаживайтесь, господин Ливерс, — доктор Шах указала на одно из кресел. — Скоро начнется. Представление. Спектакль. Ритуал превращения человека в функцию.
Мартин сел, не отрывая взгляда от происходящего за стеклом. На одном из экранов он заметил информацию о «клиенте»: «Субъект K-28, индекс когерентности 57%, таймер: 00:12:47». Рядом мелькали другие данные: «Первичная причина дестабилизации: обнаружение логических противоречий в личной истории», «Вторичные факторы: контакт с субъектом K-16 (деструктурирован)», «Прогноз без вмешательства: полная потеря когерентности в течение 18-24 часов».
— Двенадцать часов? — спросил Мартин, указывая на цифры. — Это время до… деструктуризации?
— Да, — кивнула доктор Шах. — Клиент был идентифицирован вчера вечером. Сосед господина Дорсета по дому. Каскадный эффект в действии. Обычно мы предпочитаем проводить синхронизацию при таймере не ниже 24 часов, но после инцидента в секторе Д3 доставка заняла больше времени, чем планировалось. Сопротивлялся. Пытался бежать. Кричал о заговоре. Классические симптомы прозрения.
— Инцидента с господином Дорсетом? — слова вырвались прежде, чем Мартин успел подумать. Ошибка. Он не должен был знать это имя.
Доктор Шах резко повернулась к нему:
— Откуда вам известно это имя? В её голосе появились стальные нотки. Температура в комнате словно упала на несколько градусов.
Мартин понял, что совершил ошибку, но быстро нашелся:
— Вчера, во время анализа аномального кластера в секторе Д3, кто-то из аналитиков упомянул, что первичная деструктуризация произошла у пациента по фамилии Дорсет. Полуправда — лучшая ложь. Он действительно слышал это имя, только не в Центре.
Доктор Шах смотрела на него несколько секунд, её зрачки слегка расширились — признак активации аналитических функций? затем медленно кивнула:
— Да, это был неприятный случай. К-16 деструктурировался до того, как оперативная группа успела доставить его в Центр. Первый подобный инцидент за последние три года. Тревожный признак ослабления контроля. Это вызвало каскадный эффект в прилегающем районе, ускорив дестабилизацию у нескольких других клиентов.
Она повернулась к стеклу:
— Именно поэтому сегодняшняя синхронизация так важна. К-28 находится в том же секторе, и если его таймер истечет, последствия могут быть еще серьезнее. Цепная реакция пробуждения. Эпидемия истины. Кошмар Центра.
За стеклом открылась боковая дверь, и в операционную ввезли каталку с пожилым мужчиной. Седые волосы, морщинистое лицо, закрытые глаза. Обычный человек. Или то, что осталось от человека. Он был без сознания или под действием седативных препаратов. На его запястье Мартин заметил красный браслет с мигающими цифрами: 00:11:23… 00:11:22… Персонал быстро и четко переместил его на кресло и начал подключать к многочисленным датчикам и аппаратам.
Движения медперсонала были отработаны до автоматизма. Никто не разговаривал — все знали свои роли в этом спектакле. Сколько раз они проделывали это? Сколько личностей переписали? Сколько людей превратили в копии самих себя?
Один из сотрудников в голубом халате подошел к терминалу и активировал какую-то программу. Над креслом загорелся голографический дисплей, на котором появилось трехмерное изображение — нечто похожее на нейронную сеть или сложную диаграмму связей, пронизанную цветными нитями. Но это была не просто визуализация. Мартин чувствовал — знал — что видит саму суть человека, его квинтэссенцию, сведенную к паттернам и алгоритмам.
— Что это? — спросил Мартин, хотя уже догадывался. Вопрос был ритуальным, частью игры в неведение.
— Визуализация промта, — ответила доктор Шах. Её голос звучал почти благоговейно, как у жрицы, объясняющей таинство непосвященному. — Базовая структура личности клиента, его когнитивные, эмоциональные и поведенческие паттерны, представленные в виде взаимосвязанных узлов и связей. Душа, расчлененная на составляющие. Личность, преданная без суда и следствия.
Мартин смотрел на экран, завороженный сложностью и красотой структуры. И ужасом. Потому что если личность можно было визуализировать таким образом, значит, её можно было и изменить. Отредактировать. Удалить. Это действительно напоминало некий программный код, только бесконечно более сложный, с миллионами взаимосвязей и динамических паттернов.
— А теперь смотрите внимательно, — сказала доктор Шах, указывая на некоторые участки голограммы. — Видите эти красные узлы и нарушенные связи? Это области дестабилизации, конфликтующие паттерны, которые постепенно разрушают целостность промта. Истина, пытающаяся прорваться сквозь ложь. Реальность, разъедающая иллюзию.
Мартин действительно видел: некоторые участки структуры были окрашены в красный или оранжевый цвет, связи между ними мерцали или разрывались, создавая своего рода «дыры» в общей сети. Дыры, через которые просачивалось что-то иное. Что-то, что не должно было существовать в этой тщательно сконструированной реальности.
— И что произойдет дальше? — спросил он, не отрывая глаз от голограммы. Хотя он уже знал ответ. Чувствовал его всем своим существом.
— Сейчас команда синхронизаторов загрузит актуальную версию промта, — ответила доктор Шах. — Они восстановят нарушенные связи, заменят дестабилизированные участки и обновят базовые параметры когерентности. Убьют того, кто начал просыпаться, и создадут того, кто будет спать вечно.
Словно в ответ на ее слова, в операционной активировался второй голографический дисплей. На нем появилась похожая структура, но без повреждений и нестабильных участков — идеально сбалансированная, гармоничная версия промта. Слишком гармоничная. Слишком идеальная. Как пластиковый цветок по сравнению с живым — красивый, вечный и абсолютно мертвый.
— Откуда берется эта… актуальная версия? — Мартин старался, чтобы его голос звучал просто любопытно, а не подозрительно. Хотя внутри кричал: откуда вы берете души для своих марионеток?
— У Центра есть обширная база данных промтов, — объяснила доктор Шах. База данных душ. Библиотека личностей. Архив украденных жизней. — Каждый субъект проходит регулярное сканирование и архивацию. Когда возникает необходимость в синхронизации, мы извлекаем последнюю стабильную версию и используем ее как шаблон. Последнюю версию до того, как человек начал думать. До того, как начал сомневаться. До того, как начал быть.