Мартин вспомнил, что Вероника сказала ему в первый день: «Вам выдадут такой же модуль после завершения испытательного срока». У всех сотрудников Центра были браслеты. Значит ли это, что они все… Копии, контролирующие других копий? Марионетки, дергающие за ниточки других марионеток?
— А еще, — Элиза понизила голос, хотя они были одни в палате, — он говорил о каком-то архиве. Месте, где хранятся все оригинальные промты, исходные коды личностей. Резервные копии человечества. Бэкап цивилизации. По его словам, если получить доступ к этому архиву, можно узнать всю правду о том, что произошло с миром. Можно увидеть момент разрыва. Точку, где история раздвоилась.
— Архив на восьмом этаже Центра, — Мартин вспомнил красную дверь с охраной. — Доктор Шах сказала, что там хранятся резервные копии всех промтов. Все, кто мы есть. Все, кем мы были. Все, кем могли бы быть.
Элиза внимательно смотрела на него:
— Вы действительно собираетесь идти туда? Это может быть опасно. Смертельно опасно. В буквальном смысле.
— Я должен знать правду, — повторил Мартин. Мантра безумца или клятва искателя? — Если все это реально, если Центр действительно контролирует сознание людей, переписывает их воспоминания, заменяет их личности… это должно быть остановлено. Или по крайней мере, люди должны знать. Даже если эти люди — всего лишь копии. Даже копии заслуживают правды о своей природе.
Элиза улыбнулась — странной, почти нежной улыбкой:
— Вы напоминаете мне кое-кого, кого я знала давно… Очень давно. До Кризиса. Когда мир был другим. Когда я была другой. Такая же решимость, такое же стремление к правде, несмотря на риски. Такая же обреченность.
Она протянула руку и коснулась его ладони:
— Если вы решитесь на это, будьте предельно осторожны. Судя по тому, что я видела и слышала, эти люди не остановятся ни перед чем, чтобы сохранить свои секреты. Они убили мир однажды. Убить одного человека для них — ничто.
Мартин кивнул, ощущая странное тепло от ее прикосновения. Тепло живого человека. Реала. Он был в этом уверен. Несмотря на бледность и очевидную болезнь, в Элизе чувствовалась какая-то внутренняя сила, какое-то непоколебимое присутствие духа, которое действовало на него успокаивающе. Сила того, кто уже нечего не боится. Или того, кто знает что-то, дающее ей преимущество.
— Спасибо, — сказал он. — За помощь вчера и за откровенность сегодня. За то, что вы есть. За то, что вы реальны в мире иллюзий.
— Не за что, — она убрала руку и откинулась в кресле. — Знаете, может быть, это эгоистично, но я рада, что вы пришли. В больнице так редко происходит что-то интересное. Так редко встречаешь настоящего человека. Особенно когда знаешь, что осталось не так много времени.
В ее голосе не было ни страха, ни самосожаления — только спокойное принятие неизбежного. Но было и что-то еще. Знание? Предвкушение? Словно смерть была не концом, а переходом.
— Как давно вы больны? — спросил Мартин. Хотя вопрос казался неважным на фоне обсуждаемых тем.
— Рак обнаружили полгода назад, — ответила Элиза. — Поздняя стадия, метастазы. Везде. Я больше опухоль, чем человек. Пробовали химиотерапию, но безуспешно. Теперь остается только паллиативный уход и обезболивающие. Врачи говорят, что осталось несколько недель, может быть, месяц. Но врачи не знают то, что знаю я. Смерть — не всегда конец. Иногда это освобождение.
Она улыбнулась, заметив выражение его лица:
— Не нужно жалости, Мартин. Я прожила интересную жизнь. Несколько жизней, если быть точной. И кто знает, может быть, все эти теории Дорсета верны, и смерть — это просто сбой в программном коде реальности? Или выход из программы. Или пробуждение от сна.
Мартин не знал, что ответить. Ее спокойное отношение к смерти поражало и трогало одновременно. И пугало. Потому что в нем читалось знание чего-то, недоступного ему.
Из коридора донесся голос медсестры, напоминающий, что время посещений заканчивается.
— Мне пора, — сказал Мартин, вставая. — Я… могу навестить вас снова? Если вы еще будете здесь. Если я еще буду… собой.
— Буду рада, — Элиза кивнула. — Особенно если вы обнаружите что-то интересное в своих поисках правды. Хотя я подозреваю, что правда найдет вас первой. Она имеет такую привычку.
У двери Мартин обернулся:
— Элиза… будьте осторожны. Если кто-то из Центра вернется и начнет расспрашивать… Если поймут, что вы знаете слишком много…
— Не беспокойтесь, — она приложила палец к губам. Жест был странно знакомым. Где он видел его раньше? — Я всего лишь умирающая девушка, которая слишком много смотрит научно-фантастических фильмов и имеет склонность к фантазированию. Никто не воспримет мои истории всерьез. К тому же, у умирающих есть определенные… преимущества. Нас редко считают угрозой.
Мартин кивнул и вышел в коридор. Странное чувство не покидало его — словно он только что разговаривал с кем-то, кто знает гораздо больше, чем говорит. С кем-то, кто играет в игру, правила которой ему неизвестны. Но что именно знает Элиза? И почему она так спокойно воспринимает всю эту безумную ситуацию? Кто она? Последний реал в мире копий? Или нечто большее?
Он покинул больницу, твердо решив проникнуть в архив Центра, какими бы ни были риски. 137:22:18… 137:22:17… Время утекало. С каждой секундой он приближался к собственной дестабилизации. Или к моменту истины. Теперь, когда он начал видеть трещины в фасаде реальности, остановиться было невозможно.
Ему нужна была правда — полная правда о промтах, о Центре, о таинственном событии двадцать лет назад. О природе мира, в котором он жил. О природе себя самого. И если доступ к этой правде находился в архиве на восьмом этаже, значит, туда он и направится.
Уже в метро, возвращаясь домой, Мартин внезапно поймал себя на мысли, которую подсознательно отгонял весь вечер. Если теория Дорсета верна, если действительно существуют «реалы» и «копии»… то кто же он сам? Вопрос эхом отозвался в его сознании, порождая лавину других вопросов. И как узнать наверняка?
Он вспомнил слова Элизы о том, что только «копиям» нужна регулярная синхронизация, только у них есть таймеры. У него самого пока не было браслета. Но он чувствовал таймер. Видел его в отражениях. Знал, что время истекает. Значит ли это что-то? Или браслет — просто инструмент мониторинга, не связанный с природой его существования? Или его природа была сложнее, чем простое деление на реалов и копий?
Поезд метро нес его сквозь тоннели города, сквозь артерии мегаполиса, перекачивающие человеческие массы из точки в точку, а мысли Мартина погружались все глубже в кроличью нору вопросов без ответов. Что, если весь мир, который он знал, был лишь тщательно сконструированной иллюзией? Что, если каждый человек вокруг был актером, не знающим, что играет роль? Что, если его собственная личность, его воспоминания, его сущность были просто… промтом, загруженным в биологический носитель?
В стекле вагона мелькнуло отражение. На мгновение ему показалось, что это не его лицо. Что-то другое смотрело на него из зазеркалья — древнее, уставшее, знающее. Лицо того, кем он был до того, как стал собой. Или того, кем станет, когда перестанет быть.
Он тряхнул головой, отгоняя эти мысли. Но мысли были липкими, как паутина. Как желе. Сейчас не время для экзистенциальных кризисов. Сначала — факты, доказательства, конкретные данные. А философские вопросы можно будет решать позже, когда (и если) он узнает полную правду.
С этим решением он вышел на своей станции и направился домой, не замечая темного аэрокара, медленно следующего за ним на безопасном расстоянии. Не замечая фигуру в сером костюме, фотографирующую его с крыши соседнего здания. Не замечая, как город вокруг него едва заметно меняется, подстраиваясь под его ожидания, создавая иллюзию нормальности.
В аэрокаре Вероника Дариус говорила в зашифрованный коммуникатор:
— Субъект демонстрирует признаки ускоренной дестабилизации. Контакт с К-16 и неидентифицированным реалом в секторе Д3. Рекомендую немедленную синхронизацию.
Пауза. Голос Норрингтона в наушнике:
— Отрицательно. Продолжайте наблюдение. Он может привести нас к Автентикам. К первоисточнику заражения.
Вероника взглянула на свой браслет: 14:52:11.
— Понято. Но мой таймер…
— Будет скорректирован после выполнения миссии. Это обещание.
Связь оборвалась. Вероника продолжила слежку, зная, что играет в опасную игру. Использовать один дестабилизирующийся промт для поиска других — рискованная стратегия.
Но в мире, построенном на обломках реальности, риск был единственной оставшейся истиной.
Глава 6: Архив
Следующие два дня Мартин провел в состоянии, которое можно было сравнить с квантовой суперпозицией — одновременно существуя в двух реальностях. В первой он был прилежным аналитиком Статистического Исследовательского Центра, тщательно изучающим системы безопасности под предлогом оптимизации рабочих процессов. Во второй — агентом хаоса, готовящимся к проникновению в самое сердце системы, которая, возможно, контролировала саму сущность человеческого бытия.
Эта двойственность напоминала ему парадокс Шрёдингера, только вместо кота в ящике он сам находился в состоянии неопределенности между невежеством и знанием, между безопасностью иллюзии и опасностью истины. И как в квантовой механике, акт наблюдения должен был коллапсировать волновую функцию в одно из определенных состояний.
Он наблюдал за перемещениями сотрудников, запоминал расписание смен охраны, отмечал расположение камер и сканеров с точностью энтомолога, изучающего поведение насекомых в колонии. Каждый коридор становился координатой в многомерном пространстве вероятностей, каждая камера — точкой наблюдения в сети тотального контроля. В своей обычной работе он был предельно внимателен и исполнителен, чтобы не вызывать подозрений. Ирония заключалась в том, что, притворяясь идеальным сотрудником, он впервые в жизни чувствовал себя по-настоящему живым.