Несмотря на удивление, он сосредоточился на задании. Годы работы над алгоритмом распознавания эмоций научили его замечать микровыражения, едва уловимые движения мышц лица, которые выдают истинные чувства. Асимметричная улыбка — ложь. Сокращение круговой мышцы глаза — истинная радость. Микронапряжение в углах рта — подавленный гнев.
На одной из фотографий он замер. Молодой мужчина с приятным лицом улыбался в камеру, но что-то было глубоко, фундаментально неправильным в этой улыбке. Не ложь, не притворство — отсутствие. Словно за маской лица не было ничего, что могло бы улыбаться. Мартин выбрал третью опцию: «Субъект не способен к данной эмоции».
Четвертое задание было совсем необычным. На экране появился размытый текст на неизвестном языке, который постепенно становился четче. Символы были похожи одновременно на древние руны и на математические формулы, на органические структуры и на схемы микропроцессоров. Нужно было как можно раньше определить, о чем этот текст, даже не понимая отдельных слов.
Мартин смотрел на странные символы, чувствуя нарастающую тревогу. Часть его сознания кричала, что это невозможно — нельзя понять текст на неизвестном языке. Но другая часть, более глубокая и древняя, начинала улавливать… что-то. Ритм. Структуру. Смысл за пределами слов. Это была не просто проверка его профессиональных навыков. Они словно тестировали его интуицию, способность видеть то, что скрыто от большинства людей.
«Инструкция», — написал он внезапно. — «Инструкция по сборке или… перенастройке чего-то сложного». Откуда пришло это знание? Он не мог объяснить, но был уверен в ответе.
Пятое задание оказалось самым странным. Планшет показал только белый экран с мигающим курсором и инструкцией: «Опишите, что вы чувствуете сейчас». Никаких подсказок, никаких ограничений. Чистый лист для проекции внутреннего состояния.
Мартин задумался. Что он чувствовал? Интерес, любопытство, легкую тревогу, профессиональный азарт… Но было что-то еще. Странное ощущение, что за ним наблюдают не только через камеры, но как-то иначе, глубже. Словно его мысли были открытой книгой для невидимых наблюдателей. Словно сам акт думания оставлял следы в некоем поле, которое они могли считывать.
Он начал печатать, позволяя словам течь без цензуры: «Чувствую себя препарированной лягушкой на столе невидимого биолога. Интерес смешан со страхом — что вы ищете внутри меня? Какой орган моей психики вас интересует? Ощущение, что этот тест — не проверка способностей, а сканирование на совместимость с чем-то, о чем я не знаю. Вы ищете не сотрудника. Вы ищете… что? Ключ? Недостающий элемент? Того, кто сможет увидеть то, что другие не видят? Или того, кто уже видит, но еще не знает об этом?»
Он написал честный ответ, описав все эти ощущения, включая странное чувство наблюдения. В конце добавил: «P.S. Вода в стакане не настоящая. Слишком идеальная. Как и все в этой комнате. Как и, возможно, некоторые люди за её пределами.» Едва он закончил, как планшет погас, а дверь — теперь видимая — открылась.
За дверью стоял мужчина лет пятидесяти с идеально прямой осанкой и цепким взглядом голубых глаз. Глаза цвета арктического льда — холодные, но с глубинами, в которых можно было утонуть. Седые волосы были коротко подстрижены, а безупречно скроенный серый костюм сидел так, словно был частью его тела. Или его тело было частью костюма — идеально подогнанный биологический компонент в корпоративной машине. Доктор Александр Норрингтон — Мартин сразу узнал его по фотографии с сайта Центра. Хотя фотография не передавала главного — ощущения силы, исходящей от этого человека. Не физической силы, а чего-то более фундаментального. Силы знания. Силы контроля.
— Господин Ливерс, — голос Норрингтона был глубоким и ровным. Модуляции выверены, тон рассчитан на создание одновременно авторитета и доверия. Голос человека, привыкшего, что его слушают. — Рад наконец познакомиться с вами лично. «Наконец» — словно эта встреча была неизбежной, вопросом времени, а не выбора. Прошу, следуйте за мной.
Мартин поднялся, чувствуя легкое головокружение. Комната словно не хотела его отпускать — воздух стал вязким, пространство сопротивлялось движению. Сколько времени он провел в комнате для тестирования? Наручные часы показывали 15:47. Почти час! Но ему казалось, что прошло не больше двадцати минут. Время текло здесь по своим законам, подчиняясь неизвестной физике.
Норрингтон заметил его замешательство.
— Тесты иногда искажают восприятие времени, — сказал он с легкой улыбкой. Улыбка хирурга, объясняющего пациенту, почему тот ничего не помнит после операции. — Это нормально. Для нас. Не для вас. Пройдемте в мой кабинет, там мы сможем спокойно поговорить.
Они прошли через просторное белое помещение, в котором теперь Мартин заметил несколько дверей, уходящих вглубь этажа, и коридор, ведущий в противоположную от лифтов сторону. Двери были пронумерованы, но не последовательно — 7, 13, 4, 21. Код или хаос? У одной из дверей стояла высокая женщина с короткими черными волосами и смуглой кожей. Вероника Дариус — имя пришло откуда-то из глубины сознания, хотя он был уверен, что никогда её раньше не видел. Она смерила Мартина оценивающим взглядом, когда они проходили мимо, и слегка кивнула Норрингтону. Ее взгляд показался Мартину не просто оценивающим, а каким-то… настороженным? Враждебным? Взгляд хищника, оценивающего — добыча или угроза?
На её запястье Мартин заметил браслет с небольшим дисплеем. Цифры на нем мелькнули красным, прежде чем она опустила руку. Красные цифры. Как в записке Автентиков. Как в его утреннем кошмаре. Совпадение становилось паттерном, паттерн — системой.
Кабинет Норрингтона находился в конце коридора. В отличие от стерильного белого интерьера остальных помещений, здесь было уютно и традиционно — темное дерево, кожаные кресла, стеллажи с бумажными книгами, большое окно с видом на город. Контраст был настолько резким, что на мгновение Мартину показалось, будто он шагнул в другую реальность. Или в тщательно сконструированную иллюзию уюта.
— Присаживайтесь, господин Ливерс, — Норрингтон указал на кресло перед массивным деревянным столом. — Чай? Кофе? Или что-то более сильное? Вы выглядите так, словно вам это нужно.
— Кофе, если можно, — ответил Мартин, устраиваясь в кресле. Кожа была мягкой, слишком мягкой — кресло словно пыталось поглотить его.
Норрингтон коснулся панели на столе, и через несколько секунд в стене открылась ниша с двумя дымящимися чашками. Механизм работал бесшумно, но Мартин уловил едва слышимый гул — звук скрытых систем, поддерживающих иллюзию простоты. Он поставил одну перед Мартином.
— Насколько я помню, вы предпочитаете без сахара и молока, — заметил он, садясь напротив. — Эфиопская арабика, средняя обжарка, температура 67 градусов Цельсия. Ваш обычный выбор в кафетерии института по вторникам и четвергам.
Мартин удивленно посмотрел на него:
— Откуда вы…
— Мы стараемся тщательно изучать потенциальных сотрудников, — улыбнулся Норрингтон. Улыбка не коснулась глаз — они оставались холодными, расчетливыми. — Предпочтения в еде, распорядок дня, увлечения… Все это складывается в общую картину личности. Цифровой портрет, составленный из тысяч точек данных. Вы — сумма ваших выборов, и мы знаем каждый из них. Ваша привычка пить черный кофе в сочетании с предпочтением синего цвета в одежде и склонностью к минималистичному дизайну в ваших программных интерфейсах говорит о человеке, ценящем ясность и функциональность. А ваш выбор конкретно этого сорта кофе говорит о…, но это пока оставим за скобками.
Мартин почувствовал неловкость. И страх. Глубинный, примитивный страх добычи, понявшей, что за ней наблюдали гораздо дольше, чем она думала. Эта осведомленность казалась… избыточной для обычного собеседования.
— Перейдем к делу, — Норрингтон открыл тонкую папку, которая лежала перед ним. Папка была почти пустой — несколько листов, не больше. Вся остальная информация хранилась где-то еще. В каких базах данных было досье на Мартина Ливерса? — Ваши результаты тестирования впечатляют. Особенно в части распознавания паттернов и эмоционального интеллекта. И особенно ваша способность видеть… отсутствие там, где другие видят присутствие. Это редкое сочетание — обычно высокоэффективные аналитики не столь чутки к эмоциональным нюансам. И уж точно не способны распознать тех, кто эмоций лишен.
Он перевернул страницу. Движение было театральным — страница была пустой, но Норрингтон делал вид, что читает.
— Ваш проект «Эмпатус» также вызывает большой интерес. Вы фактически создали инструмент, позволяющий объективизировать то, что большинство людей считает интуицией. Но что более важно — вы создали инструмент, способный видеть то, чего нет. Отсутствие эмоций. Пустоту за маской. Это делает вас… уникальным. Это именно то, чем мы занимаемся в Статистическом Исследовательском Центре — превращаем сложные, неуловимые паттерны человеческого поведения в измеримые, предсказуемые модели. И корректируем отклонения от нормы.
Мартин отпил кофе — идеальный, именно такой, как он любил. Слишком идеальный. Словно сваренный не для человека с определенными предпочтениями, а по точному алгоритму, воспроизводящему эти предпочтения.
— Если позволите вопрос, доктор Норрингтон, — начал он, — я пытался найти информацию о ваших проектах, публикациях, исследованиях, но обнаружил удивительно мало. Для исследовательского центра ваша организация кажется… необычно закрытой. Почти несуществующей. Цифровой призрак в мире тотальной прозрачности.
Норрингтон кивнул, словно ожидал этого вопроса. Конечно, он ожидал. Вероятно, он знал каждый вопрос, который Мартин задаст, еще до начала встречи.
— Большинство наших исследований проводится под грифом «конфиденциально» для различных государственных и частных клиентов. Клиентов, которые предпочитают оставаться в тени. Клиентов, для которых знание — это власть, а власть не терпит огласки. Мы не стремимся к научной славе или публичному признанию. Наша цель — эффективность и практический результат.